Страница 22 из 33
Если бы каждый человек превратился в зеркало, а каждая мышь в золотую монету, то ничего бы не изменилось на Земле: текли бы реки, плакали бы над двойкой ученики – потешно, но приводит в военный госпиталь, где оторванные руки и ноги меняют на пластмассовые.
Самсон оторвал голову льву, и заменили льву голову на мраморную; ничто не изменилось в истории человечества – со своей ли головой лев, с мраморной – безразлично истории и археологии, как безразлична для белки нефтеналивная машина.
Обидела ты меня мышь оплеухами, не прощу тебя, хотя за тобой – кроме твоего хвоста – тянется длинный хвост истории людей и животных Страны Оплеух.
Долг Государства красен платежом жителей: в харю, по лусалу твоему безмозглому – ощути туман невыносимой боли, сердечных моих страданий: замуж за Принца желаю, но не имею ни сил, ни возможности потребовать жениха, потому что — робкая, застенчивая, порядочная, честь блюду и каждому столбу кланяюсь.
Лучше в болото с головой и с веригами чугунными, чем запятнать себя легкомыслием, навлечь тяжелый рок, липкий, как пальцы пасечника. – Графиня Алиса отвесила мышке всего лишь одну оплеуху, но бедное маленькое животное с классовой ненавистью под хвостом улетело в Тартар, в Чехословакию, в горы Татры.
Долго по пещере бродило эхо воплей мышки, падали камни, извергались фонтаны зловонные, похожие в призрачном кладбищенском свете на нефтяные фонтаны Уренгоя.
Графиня Алиса аккуратно зевнула, прикрыла очаровательный — нецелованный женихами – ротик ладошкой, целомудренно поправила коротенькую наноюбку и прилегла отдохнуть – на дырявый матрас, из которого пиками Коммунизма торчали пружины.
Спала долго, цедила сквозь зубы ругательства, которые никогда не позволит себе наяву, ворочалась, пила воображаемый квас и закусывала солеными огурцами – прочищала чакры.
Графиня Алиса проснулась в ужасе, вспоминала гастрономический сон, морщилась, с трудом сдерживала — потому что нравственно чистая – рвотные позывы.
— Не беременна ли я, если тошнит? – графиня Алиса озаботилась, вспоминала уроки целомудрия и арфы, но ничего полезного, чтобы узнать – откуда дети берутся, и отчего барышни беременеют – не нашла на полках памяти. – Матрас бок мне исколол, непотребный матрасик, в кутузку бы тебя определила, но жалею, оттого, что – сердобольная, как синичка.
Ради кого или чего страдаю, бока превращаю в шкурку бешенной дрожащей лягушки.
Институтка – звучит гордо! – графиня Алиса присела на ложе (матрас в бурых подозрительных пятнах), поправила лямки на груди – жест доброй воли, и застыла с открытым ртом, будто кол проглотила.
Ложе окружили звери, люди, полулюди-полузвери, призраки, мракобесы, младогегельянцы, масоны, ватрушники, диссиденты, феминистки, вегетарианцы, тараканы и даже рыбы с рогами.
Графиня Алиса узнала Жареную Королевскую утку, Стреляного Джека Воробья, Пионерского Орлёнка, мокрушника рецидивиста Цыпу и даже вымершего друга Королевы – месье Гордона, изобретателя джина.
Месье Гордон изловчился и поцеловал пятки графини, словно проверял носом прочность девичьего целомудрия.
Графиня Алиса в истоме закатила очи, почувствовала тёплую волну – цунами – от пяток до кончика носа, ощутила желание бежать в поля, хохотать; поймала себя на мысли – крикнуть полевой чайкой:
«Месье Гордон!
Догоняйте меня, куртуазник со сладострастными манерами.
Догоните – Мир вашему дому!»
Но – культурная, целомудренная, воспитанная в строгих правилах аскетов пустыни Кара-Кум – сдержалась, похвалила себя за примерное поведение – так кукушка хвалит своё отображение в зеркале.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
в которой на грани истомы графиня Алиса продолжает крутить хвосты, раздаёт и получает оплеухи
Толпа – лавина с Эвереста — ринулась на графиню Алису, посыпались оплеухи – сильные и слабые, призрачные и реальные, холодные и тёплые, морально крепкие и расшатано безалаберные, тунгусские.
— Трижды, четырежды вы несправедливы ко мне! – графиня Алиса увертывалась, рыдала, осознавала, что – если бы не новое ладное стальное тело – сразу же умерла бы от болевого шока. – Избиваете, не думаете о похудении, а в глазах у вас – килокалории и жажда досрочного освобождения из ада.
Я вам покажу сидячую активность; высокое воспитание не позволяет указать вам на части тела, на которых сидите, трепещущие улитки. – Графиня Алиса схватила ведро – ржавое, хлипкое, как ляжки жены индейского вождя, – зачерпнула из колодца и облила толпу; зачерпывала, снова обливала, остужала пыл и жар охальников.
Утомилась, присела, широко развела ноги – нет смысла прятать природную красоту; слон хобот не прячет, персик гордится пушком, и олень не прикрывает свои рога мхом и папоротниками.
Мокрые обидчики жалко подвывали, протягивали руки и другие конечности к Алисе, но оплеухи не отвешивали, больше заботились о своей подмоченной репутации разбойников.
Графиня Алиса засмеялась, вскочила на эшафот, красиво подняла ногу выше головы, тянулась пяткой к свету:
— Умылись кровью, низменные поедатели человечины и раздатчики оплеух?
Нет смысла в ваших оплеухах доисторических фей!
Взгляните на себя со стороны средств массовой информации, путаницы в голове и высочайшей морали Строителей Коммунизма.
Что вы имеете от раздачи оплеух?
Красные мозолистые руки сталеваров?
Утонченную совесть осквернителей могил?
Не позволю, слышите, угнетатели, не позволю, чтобы ваши жалкие – да кто вас учил мелочам? – оплеухи порочили мою незапятнанную репутацию Тургеневской барышни.
Почувствуйте разницу, ощутите НАСТОЯЩИЕ оплеухи на своих просроченных лицах водоносов! – графиня Алиса штопором ввинтилась в толпу, вихрем раздавала оплеухи – вверх, вниз, направо, налево – рыцарь без шкуры, а не девушка!
Пионерский Орлёнок пытался спрятаться под кадушкой с лесными орехами, целиком не влез, и из-под кадушки торчал потешный петушиный хвост – три пера.
Графиня Алиса с разгона, со всей дури разгоряченной обиженной институтки пнула Пионерского Орлёнка в пухлые ягодицы поедателя конины.
Пионерский Орлёнок жалобно вскричал, вылетел вместе с кадушкой – пробка от шампанского, а не Орлёнок:
— Братцы, помилуйте!
Да что же это делается в Королевстве кривых зеркал, где все дамы без трусов!
Испить, водицы мне принесите испить!
Дурно мне, сомлел!
С ума я сошёл от пинка, натурально испугался и почувствовал себя – АААААХХХХ! – диким утёнком.
Обсохну – отомщу!
Слышите, графиня Алиса, отомщу с пристрастием – на фоне Звездного неба увидите мою голову с жёлтыми зубами в клюве. – Пионерский Орлёнок подхватил кадушку – не пропадать же добру, в некоторых орехах изумрудные ядра – и с кряхтеньем ночной совы потащился к тёмному болоту, из которого доносились приглушенные вопли ведьм.
— И мы обсохнем! – оплеушники скандировали, потрясали кулаками и лапами, словно разгоняли тучи над городом Раменское. — Сухие себя покажем, имейте к нам уважение, графиня Алиса!
Несмотря на значительные размеры грудей – не спасёт тебя блистающее великолепие – пострадаешь; щеки от оплеух распухнут распустившимися Иерихонскими розами.
— Надоели вы мне, бессердечные, доброту в сердцах своих протухлили, запрятали так глубоко, что дальше ада она провалилась с немытыми ногами! – графиня Алиса махнула рукой в неосознанной сентиментальной тоске – так девушка Ассоль в порту принимает моряков, на ощупь ищет капитана Грея. – Я скромная, воспитанная, Звёзд с неба не хватала даже на Красной Площади – раскол в голове, ноги отмерзают, но в мавзолей Владимира Ильича Ленина обязана попасть, потому что – история в гробу, и, чтобы самой в гроб не лечь раньше положенного срока дефлорации, не знаю, что это слово «дефлорация» означает, но в гробу все слова равны перед досками – необходимо по народному обычаю на Ленина в гробу взглянуть.
Направилась, закидывалась пристяжной кобылой, терпела, верила, что не Ленин в гробу, а - История!