Страница 23 из 33
Ножки мои в бальных туфельках превратились на февральском морозе в айсберги, нос отваливался, и добрый дядюшка полицейский ежовой рукавицей растирал мне нос, словно напильником под коленкой разворачивал мясо.
Умерла бы, но дошла до саркофага, потому что увлечённая натура, без претензий, гордилась, что меня сравнивали с Джокондой.
Когда от холода люди стали казаться голубями, руки мои засветились радиоактивным вторичным излучением, как у чернобыльских прачек.
Ко мне подошёл старичок генерал – наружность обманчива, но звёзды на погонах не лгут, – положил свои лёгкие старческие ладони в меховым перчатках (Кремль нарисован на перчатках) мне на плечи, долго дул в лоб, а затем произнёс с Есенинской тоской в пойме, где дед Мазай зайцев уму-разуму обучает:
«Ни злонамеренного, ни предосудительного в тебе не вижу, воспитанница то ли детского сада, то ли Института Благородных Девиц – слаб глазами стал, только в постели адъютантов узнаю, как циклоп в пещере Грёз.
Не подошел бы к тебе, не овеял бы лаской, если бы не заметил в уголках твоих очей лучики скромности и теплоты самаритянки, которая одним пальчиком сделает больше, чем полк горцев.
Знаю, что ногу поднимешь выше головы, гимнастка: пули, осколки снарядов, пороховые газы и серные дожди, а ты с гордо поднятой ногой – к ноге привязано полковое знамя – вдохновляешь на подвиг, поющая птица осеннего леса!
Возьми, стяг, девочка, – дедушка извлёк из портков полотнище, бережно вложил мне в руку, словно подаяние нищенке. – Привяжи к ноге и ступай с Миром на войну с германцами и турками.
Скажешь в батальоне, что генерал Макаренко тебя направил по комсомольской путёвке на подвиг». – Старичок генерал ждал от меня слов благодарности, даже щёку подставил, чтобы я поцеловала, пальчиком на щёку указывал, хихикал мелко и дробно, по-библиотекарски.
«Уж не выдра ли вы, достопочтимый дедушка? – спрашиваю робко, полагала в детстве, что слово «выдра» – похвала, почтительное обращение к старшим, потому что маменька очень ценила шубу из выдры. – Ничего не поняла из вашей горячей речи, больше похожей на ошибку рыцаря Артура.
Но тряпицу к ножке не привяжу и на войну не пойду: на войне убивают, а я ещё – маленькая и не знаю стягов, флагов, знамён.
Веера, платочки, платьица – моя стихия, а не пули и снаряды, да будут они благословенны!»
Сказала, сконфузилась ужасно, что так запросто с генералом разговариваю, словно меня на пружинку завели.
Генерал преобразился после моих слов, потемнел, пыхтит паровозом; ноздри увеличились, кожа чёрная, глаза – сливы лиловые, у меня от слив желудок слабит.
Загремел, что я оробела, онемела до коликов в мозгу:
«Как же ты, воровка ума, рассуждаешь о полковом знамени, если отказываешься идти на войну знаменосцем, беспринципная страдалица, проклятая в седьмом поколении!
В тенета Сирийской лжи, Венгерской фальши и дикого умопомрачительного обмана балетных режиссеров ты попала, окуталась и мнишь себя золотой рыбкой!
Смерть – достойное избавление тебе от скуки!»
Кортик морской – я только потом узнала это оружие, когда в Музее естествознания увидела морской кортик - выхватил, в меня целит, узурпатор.
Побежала со стенаниями, с воплями – но в меру, с оглядкой, оттого, что – порядочная скромница, морально устойчивая, побежала от генерала, о саркофаге Владимира Ильича Ленина забыла – стыдно, даже гроб не поцеловала – но воля Судьбы.
До Африки добежала бы, если бы не двери Института Благородных Девиц – встали на пути богатырями безрубашечными. – Графиня Алиса замахнулась на толпу, красиво изогнула спину, выгодно, но с понятием чести и незапятнанности репутации. – Вы уподобились генералу со стягом, конкистадоры.
Сыграю с вами в игру «ДИСТАНЦИОННОЕ УПРАВЛЕНИЕ СОВЕСТЬЮ».
Кто проиграет – хула и позор ему, муки адские вечные, оплеухи с зари до зари, раскаленная сковорода ниже пояса – так рождается слава.
Кто выиграет – почёт и уважение, Правда и Истина в уши, Райские кущи – не подумайте дурного.
Перед игрой выпейте кваса — народный напиток, носы у вас покраснеют – у кого носы, станете похожими на подкаменных красноносиков. – Графиня Алиса взяла с полочки кусочек белого мела, упрекала себя в неполиткорректности, потому что нужно рисовать — тёмным мелом, угольком, чтобы не взбунтовались бывшие рабы юга США, но оправдывалась отсутствием материала, ужималась – стыдно девушке, до жалобной улыбки гурманщицы.
Начертила звезду Давида, даже язык высунула от усердия, словно три года провела на каторге с вьетнамскими военнопленными. – Треугольник и треугольник – олицетворение мужского и женского, Неба и Земли, Начала и Конца, – графиня Алиса стыдливо прикрыла ладошкой низ живот (боевая юбочка излишне задралась, открывала сокровенное, морально устойчивое). – Я никому раньше не рассказывала о сатанинской силе двух треугольников, особенно – вниз смотрящего, подобного вертухаю на вышке. – Алиса в пяти метрах от Звезды Давида начертила Всевидящее Око, глаз получился на радость народному Хуралу Монголии – потусторонний, с жадным интересом к происходящему, даже ожил, светился красным, подсвечивал коленки графини. – Масонский знак, в чём его смысл – знают только способные замаскироваться – вольные каменщики с веточками травы тархун в руках. – Графиня Алиса наклонилась, к всеобщему восторгу — в Революцию восторг перетёк бы, но нет Руководителя и цели движения, как у гоночного автомобиля закончился перед финишем бензин. Начертила коловорот, свастику, даже вздрогнул от смелости, обещала, что при ближайшей возможности сходит исповедоваться в полицию. – Немецко-фашистская свастика — из глубин народов Индии, венец нашей игры – финиш для тех, кто не запятнал свою совесть, почитает работы Карла Ясперса, разбирается в немецкой философии и сразу распознаёт в торговке балерину. – Графиня Алиса выпрямилась, смотрела на притихших, как каторжники перед расстрелом, жителей Страны Оплеух. – Игра ДИСТАНЦИОННОЕ УПРАВЛЕНИЕ СОВЕСТЬЮ очень простая, как два апельсина в кармане досадно поморщившегося преподавателя физической культуры.
С боязливостью, с должным вниманием, не подталкивая локтем соперников – братьев и сестер по игре – перепрыгиваете со звезды Давида на Всевидящее Око, а затем – на немецко-фашистскую свастику – конец, делу венец.
На немецко-фашистской свастике громко кричите, с примирением в осипшем или звонком колокольном голосе:
«Я морально чист!»
По очереди…
Графиня Алиса не договорила, всплеснула руками и запрыгнула на выступ на скале, похожий на балкон в театре.
Толпа – не по очереди, а все сразу, потому что каждый хотел быть первым морально чистым чудовищем – ринулась по геометрическим знакам; прыгали, переползали, летели в едином порыве насильников и казнокрадов.
— Прощай, молодость!
Вам наплевать на бездомных котят, которых затоптали в горячке – верю, что не со зла убили котят оплеухами, а в страстном желании морально очиститься, – графиня Алиса заламывала руки на капитанском мостике в скале, рыдала, недовольно топала ножкой – но в пределах благочестия, терпимости и толерантности, столь важных для барышни из Института Благородных Девиц. – Оплеухи, оплеухами зачем обмениваетесь в игре, раскольники, любители тьмы.
Но визжащая, кудахтающая, рычащая куча — откуда слышались, ни с чем несравнимые звуки оплеух – не внимала мольбам графини Алисы, словно уши отрезали сразу всем.
Добрались до финиша, покрыли телами немецко-фашистскую свастику, вопили, что морально чисты и требовали от графини Алисы награды, денег, жилья, вида на жительство.
— Да неужели, вы не прочтёте в наших криках, графиня, не распознаете страстное желание получить статус беженца в Германии, потому что свастика – Германская. – Пионерский Орлёнок гордо реял над кучей-малой, иногда пикировал, хищно скалил клюв, раздавал когтистыми куриными лапами болезненные – микробы в раны – оплеухи Добра и Милосердия. – Отправляйте нас в Израиль, в Лондон, в Берлин, предоставляйте политическое убежище, кормите, поите, выделите каждому отдельное жильё с видом на парк или водоём, где жирные утки и гуси плавают на радость желудка.