Страница 17 из 33
Графиня задыхалась, казалось ей, что находится в классе этики, перебирает берестяные грамоты с поучительными записками князя Владимира Красное Солнышко графу Шуйскому – большому знатоку скрытого педагогического смысла в поучающих Государственных документах; даже углядел между строк пергамента, что хан Батый просит мировую и откупается табуном молодых красавиц.
«Не попрошу пощады у красноглазого зверя – Бледнолицего Кролика, – графиня Алиса тяжело дышала, хихикала из-за отсутствия кислорода, дыхание уходило, а мозг рождал причудливые картины – графья в тронном зале, классные дамы на концерте Иегуди Менухина в Московской Филармонии – бред всяческий, который делает честь правителям и банщикам. – Даже, если бы смирила гордыню, переборола конфуз и робость, то не промолвлю ни слова, потому что сжал голосовые связки, подлец – АХИ-АХ! – дурное слово произнесла, накажу себя, непредусмотрительную, нехорошенькую, покачнувшуюся морально! На! На тебе, ножка белоснежная – держи ответ за язычок бойкий; до языка не дотянусь, словно меня подвесили за ручки над чаном с кипящей смолой! – графиня Алиса пребольно ущипнула себя за ножку; до слёз – так озорник пятнает рубашку отходами жизнедеятельности свиньи, а затем подшучивает над маменькой – бросает грязную рубашку на чистую скатерть. – Погибну я в лапах Белого Кролика, красивой змеей выгнусь на смертном одре – белая, невинная, мраморная – красиво до посинения мочек ушей!
Принц на Белом Коне, или рыцарь на Чёрной кобыле – кобылы выносливее, отомстит за меня, накормит Белого Кролика морковью пополам с нравоучениями; и Белый Кролик преобразится, превратится из злого убийцы садиста в доброго пастыря.
Закутается в нейлоновую модную шубу и тихим умиротворенным голосом прошепчет над моей могилой: «Храните, графиня Алиса, на том Свете мужество и гражданскую бриллиантовую честь!»
Умилительно!
Может быть: полёт в адскую пещеру, графины с напитками, моя смерть – предрешены Судьбой, даже без намеков на грубость и потусторонний смех, от которого прыщи выступают в интимных местах?»
— Ожирением я страдал – ничто не помогало, превращался в глобус! — Белый Кролик говорил, но не забывал сжимать шею графини, надавливал с удовольствием, даже язык высунул от усердия – так повешенный Король насмехается над народом. – В нору не пролезал, весы зашкаливали, а кушал столько, что казалось, будто невидимые черти подкидывают мне в топку глотки тонны моркови и яблок с капустой.
Подмосковная капуста, от неё пучит, но прочищает прямую кишку – свист реактивных двигателей из-под куцего кроличьего хвоста.
За советом пошёл к цыганке Азе, умная она, прозорливая, видит, что клиент останется нищий после гадания.
Цыганка Аза платок вокруг лица обмотала, словно в пустыне – ни глаз, ни бровей, ни ноздрей не видно – чародейка.
Мелькнула мысль, что цыганка – скелет, но откинулся на мягкие подушки, засмеялся, уверял себя, что пошутил – все шутят, потому что модно, даже калом лоб намазать – потешная шутка школяров.
Цыганка Аза говорила резко, бросала мне в лицо обвинительные ёмкие фразы, больше похожие на приказы, била по плечу – рука у цыганки тяжелая, рабоче-крестьянская, миллионы поколений питекантропов влезли в руку цыганки Азы.
Узнала о моей тягости — об ожирении, рассмеялась, даже упала на спину – я подумал, что приглашает к случке, но только панталоны снял – в морду меня ударила жилистым кулаком размером с дыню.
Когда я очнулся, то увидел обращение цыганки Азы – в кителе генерала от инфантерии, усатая, с надменным взглядом волчицы.
«Белый Кролик с глазами на Восток! — громыхает голосом, нагайкой казацкой меня по глазам бьёт, мазохиста дешевого. – Повезло тебе, что не поджарила на медленном огне, куропатка ты млекопитающаяся.
О жире ты говорил, о своём, называл ожирение проблемой, а о спасении души ни слова не прохрюкал, за что тебе – порицание, злоба моя и обман, трусливое животное с помыслами матери-героини из Нигерии.
Для каждого клиента я волшебно преображаюсь по его хотению и велению, деньги делают из цыганки гуттаперчевого мальчика.
Если ко мне приходит безутешная скорбящая вдова, то я превращаюсь в её мужа и люблю по-французски, даже синяк поставлю под глаз, если муж дрался, бык рано почивший.
Понимаю, что подло бить женщин, я — женщина, но ради любви челюсть сломаю любой балерине.
Если клиент скорбит о старике отце, которого переехала «Мазда три», то превращаюсь в старика, требую визгливым сварливым голосом стакан воды, угрожаю, что лишу наследства – помогает, дети больше не скорбят об ушедшем, даже проклинают его и пытаются мне в лоб закатить дворницким ломиком – поверили, что я их батюшка усопший.
Для тебя, Белый Жирный Кролик я – генерал, поэтому буду гонять тебя, как Сидорову кОзу.
Встать! Направо! Смииирна! Упал-отжался, скот!
Упал-отжался!» – до утра цыганка Аза в образе генерала от инфантерии гоняла меня, а утром я взглянул в зеркало, встал на весы – пища моя клевер – похудел до посинения, даже думал из-за худобы в аскеты податься.
ИИИЫЫЫХ!
Где смысл моей жизни маятниковой: туда-сюда качаюсь, а Правды не вижу, бедолага! – в волнении Белый Кролик так сжал шею графини Алисы, что позвонки угрожающе хрустнули.
Кровь лавиной ударила ниже пояса графини, открыла древние чакры сохранения жизни на Земле – так добрая матушка зимой выкладывает младенца на мороз, чтобы закалялся, как сталь.
Сквозь кровавую пелену графиня Алиса увидела на полу запотевший графинчик с ярлыком «Выпей меня, водку морально-устойчивую», не раздумывала, потому что заботилась о будущих своих детях и чистоте душевной.
Сделала вид, что ноги подкосились от слабости – не трудно, потому что ноги подламывались молодыми березами в ураган.
Дотянулась до графинчика – и пока Белый Кролик философствовал по поводу поз из Камасутры с мёртвыми партнёршами – вывернула шею, влила в себя мутную жидкость — подумала, что обманули, потому что водка белая, словно слёзы арфистки после неудачного концерта с композитором Шостаковичем.
— Простите, пожалуйста, достопочтимый кухмистер Белый Кролик! – графиня Алиса почувствовала, как шея дубеет, наливается первобытной силой мамонта. Платье трещало под напором вырастающих колбасных (докторские колбасы по ГОСТу) грудей.
Тело возмужало, возвращалось в форму прекрасной амазонки, даже волосы почернели, хлынули нефтяным потоком. – Откровенный рассказ твой, Белый Кролик, сведёт тебя в могилу, к предкам Каина! – Великолепная, блистающая в прежней одежде покорительницы вершин – носовой платок чёрной кожаной юбки, золотой обруч на голове, кожаные ленты перетягивают-подтягивают-подчеркивают белизну и невероятные размеры грудей, сапоги на высоченных каблуках – радость познания Мира. – Бессовестный лгун с куцым хвостом поедателя тухлой требухи! – графиня Алиса не без труда – сильный противник – оплеухой отшвырнула Кролика на чёрную солому.
С гнилой соломы раздалось кряхтение, поднялась чья-то жилистая – в старческих веснушках – рука и погрозила графине пальцем без ногтя, словно намекала, что палец в глаз воткнётся. – Измерила твой ум, и не боюсь больше преград, философ ты с крепкими бицепсами вертухая.
Вдумайся в лживую диаграмму своей никчемной мясокостной жизни; болото ты с лягушками, а не боец.
Графиня Алиса замешкалась, залюбовалась собой в отражении в серебряном кувшине – красавица, даже болезнь и смерть не исправят красоту.
Две сильнейшие оплеухи свалили графиню на прочные каучуковые ягодицы.
Алиса вздрогнула, захохотала с недоверием негра раба, которого надсмотрщик назвал откровенным чувственным лгуном с хитрой мордой простофили, поедателя маиса.
— Ты?!! Посмел? Меня?!!
Девушку ударил, крысоед!
На попу свалил, меня, морально-устойчивую!
Ты, пакостник с бледными лицом Пьеро!
Как… ты… посмел, судорожный покойник?!! – графиня Алиса по-китайски-каратистки вскочила, резко, без замаха правой – одну, левой рукой – вторую оплеуху, отдала обиду.