Алиса Длинные Ноги

— АХ! Наставница, устами вашими лукавый двигает, потому что – ложь! – графиня Алиса Антоновна засмеялась, рассыпала колокольчики по смраду трактира. – Порядочная благородная девица не нуждается в деньгах; да, мы, институтки, в кондитерских платим за пирожные, за кофе, но не сейчас, не в этом Мире, где я – дороже золота, каждое моё слово – бриллиант, а взгляд – яхонт!

За честь сочтут, да, поклонятся, сами принесут и попросят принять золото, пищу и кров, а мы — пожеманимся для вида, не пристало романтической девушке сразу за золото хвататься, как за шею гадюки в болоте.

В Большом Театре — Большой, не потому что огромных размеров, а оттого, что цены на билеты заоблачные – сейчас в силе прима-балерина княгиня Ольшанская Вера Павловна — шмель на веточке розы!

Поклонники восторгаются, называют её величайшей балериной глухих времен и народов.

Я не отметила в ней особого дара, и красоты Райской – по моему девичьему скромному мнению – нет; я намного краше и ногу выше головы поднимаю с особым изяществом, дар у меня ногу поднимать плавно, добродушно, с решимостью гренадёра возле пушки! ОХ! нескромно!

Княгиня Вера Павловна после балета из будуара выходит задумчивая, погружена в назидательное – за что ей хвала и глаза кашалота в подарок!

От поклонников отмахивается белой ручкой плавно, грациозно – обучилась отмахиваться, шалунья!

«Не надобны мне подарки, уверения в почтении, кольца и бриллианты, что сияют краше Северной Радуги! – шепчет, стыдится подношений, потому что — родовитая, образованная, лучшие баллы по плезирам и куртуазности! – Под личиной балерины прячется мягкий зайчик, имя которому – гробокопатель!»

Изъясняется загадочно, убегает в золоченую карету, мастер Страдивари карету выстругал из гигантского баобаба!

Но забрасывают прима-балерину подарками; букеты, а на каждом стебле перстень с драгоценным камнем, мешочки с червонцами, благовония, легкомысленные жемчуга и ассигнации — ночными бабочками бумажные деньги порхают возле кареты.

Княгиня Ольшанская не требует, наоборот, отвергает, а ей угождают, верят, что она лёгкой ножкой Конец Света отдаляет!

Я же – образование девушкам и женщинам этого Мира принесла, об избах-читальнях раздумываю, поэтому мне – тройной почёт и шестерное уважение!

Вы, Наставница, деньги принимайте в мою честь, а я сбегаю в будуар, по светским понятиям он на втором этаже находится, чтобы из окошка в минуту уединения взирать сверху на суетливых мужиков-муравьёв! – графиня Алиса Антоновна подскочила, белой молнией побежала по ступенькам – шаткие, скрипят, и в скрипе слышны голоса погибших деревьев.

Вернулась через десять минут – песок в часах пересыпался, подгоняемый ветром времени!

Личико графини Алисы Антоновны белее прежнего, губки надуты, в очах – непонимание и вселенская тоска, будто Алисия в ад заглянула.

— Изощренное удивление я испытала, одной чувственной ножкой в нравственность, а другой в бездушие вступила! – графиня Алиса Антоновна, сверкнула алебастровыми ягодицами, белой павой присела на скамью, не обращала внимания на мужика в тулупе, с рогами на шапке (или настоящие, сквозь шапку прошли). Обращалась к остолбеневшей – много событий за десять минут, лавина вздохов – фон Карле. — Горничную встретила – чистенькая, не замарашка, я не объясняла ей преимущества эстетики перед грязной работой, лишь укорила, что она продает тело своё и душу постояльцам, а не музицирует, не сочиняет нравственно-развлекательные поэмы – всё ещё впереди, но пусть готовит себя смолоду к робости и покорности, превращается в платье.

С тактом убежденной великосветской голубки я осведомилась, где комната уединений для благородных красавиц, пусть без фонтана и водопада, но с надлежащими излишествами, как на пиру в Зимнем дворце.

Даже в ледяных хоромах порядочная девушка нуждается в уединении, где припудрит носик и поправит шаловливый — выбившийся из-под чепца или короны – локон.

Горничная хлопала ресницами – пустозвонная девка, долго же ей придется изучать азы нравственности и благочестия – не понимала меня, крестьянка барышню, но указала – чёрт руководил её указующим перстом – на дверь в стене: простенькая дверь, с вензелями и прибитой мордой кабана.

С робостью и нетерпением я вошла в комнату уединения, вздохнула – сейчас подумаю о Высоком в искусстве, но – УЖАС! грех и гора Эверест! — обнаженные мужчины и женщины в угарном чаду прыгали, скакали, возились друг на дружке – к чему? зачем?

Разве цель жизни – пусть даже простолюдинки с пером за ухом – раздеться в присутствии мужика, пусть даже вурдалака, и преодолевать замирания золотого сердца?

К чему интриги, поднимания ног выше головы, если духовность потеряна, улетела из кареты на резком повороте.

Я выбежала из комнаты, хватала очаровательным ротиком воздух с материнскими флюидами, уговаривала себя, что не в ад попала, а в галерею современного искусства с польскими чуднЫми правилами.

Поляки – озорники, красно-белые панталоны натянут, ручку целуют – щекотно, когда усы гусарские к коже прикасаются, будто сто тараканов пируют с белкой.

Потребность в уединении возросла, я открывала дверь за дверью, пока не оказалась в гнусном месте, да, дыра вела в ад!

Я выстояла, мораль поддержала меня, когда я падала в обморок; целомудрие подало мне руку помощи, Братская ГЭС в моём целомудрии!

Наставница фон Карла, скажите, вы всё знаете в эстетике, много повидали в этом Мире нездоровых развлечений, – графиня Алиса Антоновна прижала руку фон Карлы к сердцу – в волнении не обращала внимания (Графиня Алисия по молодости и наивности часто видела только себя, а людей на низких ступенях лестницы воспринимала доильными аппаратами!), что прижала ладонь Карлы к груди, словно выжимала сок из дыни. – Почему мужчины и женщины в той комнате обнаженные, не прикрыты тулупами добродетели и нравственности?

Им жарко? они – бродячие актёры и репетируют – «Пустынник и верблюд?»

От игрищ души их становятся чище, воздух в лёгких вентилируется, способствует нравственному развитию, возвышает до творчества писателя Алексея Максимовича Горького?

— Мда! Актёры погорелого театра, сытые, ухоженные, пьесы о чертях им не хватает! – фон Карла посмотрела графине Алисе Антоновне в глаза – не шутит ли длинноногая спасительница нравственности. Наткнулась на наивно-восторженный взгляд лазурных очей, застыдилась своего недоверия – так хозяин бьёт собаку за непослушание. – Вы, графиня Алиса Длинные Ноги, молоды, чисты, и не следует вам опускаться в грязь ниже, чем по колено – ни к чему, отнимает много времени, а это время вы могли бы с пользой потратить на иные дела: на сочинение оды Королю Григорию, или на организацию строительства изб-читален с чердаками для арфы!

— ГА-ГА-ГА-ГА!

Не думал, что с голой девкой сыграю на пианине; о царь-рыбе мечтал, о вепре с желтыми клыками длиной в фонарный столб, а пришла голая длинноногая барышня – карты гадальные засаленные ей в белые руки, и – изобразила пианину из себя! – Рыжебородый мужчина – беззубый, прыщавый, одноглазый, горбатый, в засаленном малахае и гнилых лаптях, с раздувшимся брюхом казнокрада; образец порока, разврата и неуемного приема нездоровой пищи – левой дубовой рукой схватил графиню Алису Антоновну за талию, закинул на левое плечо – хлебом не корми мужика, дай только бабу унести в берлогу! – Сейчас я свой плуг тебе в арфу загоню – небо с летающими лошадьми увидишь; одним махом превращу из барыни в развратницу: не заметишь, как с пугающей простотой перекинешься, вурдалаков обгонишь и уже вечером будешь плясать на столе среди бутылок с фиолетовым крепким.

Выдумала – голая прийти в трактир, где каждый пьяный мужик видит себя воеводой на золотом троне!

— Отпусти мою воспитанницу, тайный вурдалак! – фон Карла в отчаянии колола развратника зонтиком в стальные ягодицы, кусала губы (свои), заламывала руки, призывала пьянчуг на помощь – так крестьянин в голодный год зовёт на трапезу чёрта. – Я пожалуюсь префекту Дальнесредиземноморского округа, он мне должен… может быть! – Люди недобрые, да помогите, кто, чем может – сироты мы; девица, графиня из другого Мира прибыла с благородной целью – обучить девушек эстетике и философии, а вы, грязными руками и другими – не более благородными – частями тела пытаетесь нарушить целостный покров нравственности; не по первому снегу ступаете, лихоимцы!