Страница 7 из 87
— Здравствуйте, матушка. Где ваш супруг?..
— Тебе на что?
— Да дельце есть.
— Мой супруг на торгу…
— На торгу… А я у вас поросенка возьму. Почему возьму?.. потому что он наш собственный…
— Не смеешь брать, его мой супруг купил.
— Нет, не супруг; а в спасов день его нам законная свинья пожаловала. Следственно, я должен взять.
— Ступай вон,— говорит,— мужик. Ты,— говорит,— сам свинья, рыло нечесаное.
Агап приходит и докладывает: не дает поросенка. Вот тут, Федосья Николавна, я встала и говорю: “Агапушка! покарауль, голубчик, поросят, видно, сидемши-то, ничего не высидишь; что будет, то будет, иду к купеческому голове”. А сейчас помереть, ни за тысячи рублев не пошла бы жалиться, если бы голова не был мне знаком; то есть я, сударыня ты моя, теперича порешусь на какое другое дело, опричи жалобы. Истинно справедливо говорю. Всегда дрожмя-дрожу, как злодейка какая, ежели придется что касательно начальства. Такой характер.— У Агапа же я не забыла спросить дом того человека… недалеко от площади он… такой низенький…
А купеческий голова знаком мне по тому случаю, что я брала у них в лавке, что требовалось; покупала, значит, харчи всякие, ни у кого больше, только у них. Прихожу. Он собирается куда-то идти и встретил меня уже на лесенке.
— Здравствуй, Анисья Тихоновна,— говорит он мне.
— Здравствуйте, батюшка Прохор Антипыч.
— Что ты?..
— Заступись, отец родной: поросенка украли.
— У тебя украли?
— У меня, Прохор Антипыч.
— Как так?
— Сижу я на торгу с плетушкой; подходит человек. “Почем поросята?”…— и все подробно описала.
— Давно? — спрашивает он меня.
— Недавно-с…
— А как недавно?..
— Не могу вам подлинно рассудить, только оченно недавно.
— Посиди,— говорит,— здесь. Я собрался по одному делу к его высокородию тутошнему городничему, потолковать с ним о важной материи, так намекну ему и про твою покражу. Поди сядь,— говорит. Я вошла в лавку и присела там. Городничий же как есть, мать моя, жил насупротив Головина дома — рукой подать… Пошел он, а у меня сердце так и замерло… Ну, да потребуют к городничему?.. что я могу сказать ему с своим бабьим толком?.. трясусь, точно самодерга какая. Глядь, вижу, Федосья Николавна, действительно входит в лавку солдат, возглашает:
— Кто здесь женщина?..
— Я, милый человек.
— Вы просительница? — Я просительница.
— Пожалуйте к городничему.
— Ну! иду, голубушка ты моя, иду… ногами совсем не обладаю… ступить не могу… Дорогой служивый меня спрашивает:
— Относительно поросенка дело затеваете?
— Относительно поросенка-с… После этого я ему:
— Научи ты меня, господин служивенький, как, примерно, объясняются супротив городничего? как его величают?
Он сказал:
— Говори: ваше высокородие, да смотри в ноги не забудь шаркнуть.
Всхожу в палаты, стою у двери, жду, а сама, родная ты моя, перед господом богом щепчу про себя: “Помяни, мол, царя Давыда и его кротость; помяни царя Давыда и его кротость…” Вдруг из дальних покоев грядет он ко мне в шелковом, матерчатом таком балахоне, с трубкой; эвтак из-за пазушки крестик виднеется. А за ним, мать моя, голова, почтительно сложимши руки за спину. Подходит.
— Ты просительница?
— Я, ваше высокородие… Сама в ноги.
— Встань,— говорит. Я встала.
— У тебя поросенка украли? — Каким манером?..
— Так и так, ваше высокородие… сижу с плетушкой на хлебной площади, жду покупателей,— и все расписала… а у самой в глазах такие нешто огоньки, беда-с… Что с моей натурой делать, Федосья Николавна? Намесь, ей-же-ей не лгу, старшины в церкви испугалась: “Передай, говорит, свечку Смоленской”,— и толкает меня; всполошилась ужасть как… Даже он заприметил; опосле выговаривает: “Чего ты, говорит, взбеленилась, дурища этакая!”
Дальше-с, городничий, выслушавши меня, подумал и пошел в комнаты. Я стою у двери. Выносит мне, государыня моя, купеческий голова писулечку и гласит: “Ступай к хвартальному во вторую часть на Пощечинскую улицу”. Потом сам городничий кричит мне: “Сходи, тетенька, с моим солдатом, он тебе укажет дом”. Я и побрела. Солдат со мной. Идем да поговариваем, беседуем, дорогой-то. Разговорились. Слово за слово, мать моя, он и держит такие словеса: “Не тужи, сердечная! поросенок теперича отыщется, ежели милость твоя будет пожаловать мне на полштоф…” Конечно-с, совестно было отказать. Деньги я, Федосья Николавна, завсегда при себе находила; ибо, знаете, дело мое вдовье, неравен всякий случай может случиться… дала ему. Он то есть зашел, выпил; скоро управился. В это самое время зазвонили к вечерне. Дом у хвартального такой особенный, деревянный; отдельно стоит на пустыре; на воротах лежат хищные звери, зеленой краской выкрашенные. Недалече будка-с. Ну-с, вот мы входим в хоромы самые. У двери стоит солдат, вычищает платье. Он обращается к нам:
— Что вам угодно?
— Доложите,— говорю,— вашему барину,— и подаю записку.
— Касательно чего потребствие имеете?
— Касательно поросенка-с… так и так.
Он пошел и доложил про нас. Квартальный выходит с стаканом чаю в руке и с моей записочкой. Читает. Прочитал и говорит:
— Ты просительница?
— Я-с, ваше высокоблагородие.
— У тебя поросенка украли?
— У меня-с.
— Что же, ты хочешь найти его?.. Поди-ко сюда в комнатку, потолкуем о твоем деле.
Поставил стакан на прилавочек в прихожей и ведет, голубушка ты моя, меня в махонькую каморочку, тут и есть направо. Запер за мною дверку и вопиет:
— Ты как смеешь беспокоить городничего? а?
Я так с испуга и раскисла. В глазах, верите богу, вот как замутошилось, что квартального из виду потеряла.
— Да говори: почему ты беспокоила городничего? почему не обратилась ко мне?
— Ваше высокоблагородие,— говорю,— я и не ведала даже, где городничий жительствует, и не думала к нему ходить. Первоначально я осмелилась утруждать купеческого голову.
И слышать не хочет; шумит:
— В часть тебя, дрянь такую… в часть запру… эй! солдаты!..
— Батюшка! помилосердствуйте… что хотите с меня извольте взять, только избавьте муки… все возьмите…
— Да что с тебя взять-то, с пасквили?
— Вот целковый…
Он протянул руку… и отворил дверь.
— Смотри,— говорит,— ежели ты теперича когда вторично будешь жаловаться городничему, я с тобой не расстанусь так.
— Не буду,— говорю,— никогда… Слава богу, отлегло от сердца.
— Как же,— спрашиваю,— ваше высокоблагородие, относительно поросенка, прикажете уйти мне?..
— Сейчас,— говорит,— со мной пойдешь вместе.
Ну, думаю, Федосья Николавна, не чаяла вживе остаться… такой характер заноза у меня…
— А знаешь,— спрашивает он,— дом того человека, что унес у тебя поросенка?
— Знаю-с. Недалече от площади.
В скором времени мы пошли с хвартальным; вдобавок с нами два солдата идут. ТЪлько что мы, сударыня моя, приходим к тому домику, крохотный такой, и идем прямо в покои; хвартальный упереди. Видим: на лавочке сидит женщина, вяжет чулок; вокруг ее никого нет. Сейчас хвартальный вскинул взорами и спрашивает:
— Где твой муж?
Она поднялась, обдернула фартук и гласит:
— Мой муж на работе-с.
— На какой работе?
— Канаты сучит.
— В котором месте?
Она маленько подумала и доложила:
— В Грязной улице, у своего хозяина.
— Ты врешь? — сказал квартальный.
— Никак нет-с. С мальства не училась эвтому делу, чтобы врать…
Хвартальный обернулся и повелел солдату сходить в Грязную улицу и разведать все. Мы стоим, ожидаем. Хвартальный сел, закурил пипочку такую, а сам ни слова. Солдат приходит уж долго годя.
— Что?..
— Да что, хозяин говорит, у меня его нет. Я не знаю, что за человек такой есть.
Хвартальный как разозлится, милая ты моя, только нешто зубами поскрыпел.
— Я тебя попотчую,— говорит он ей на прощанье, как совсем выходил.
Вся причина, поросенка не отыщем никак.
— За мной идите,— говорит хвартальный.