Пыль Человеческая

Чертов озабоченный дурак! Я встряхнулся, отгоняя видение, и открыл глаза. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как дверь в палату медленно отходит в сторону и в проеме появляется Шарлотта Вэйзмор. Мысли материализуются? В таком случае она немного опоздала.

- Здравствуйте, Джон. Я вас не разбудила?

- Нет-нет, что вы. Просто... набираюсь сил, - я приподнялся и сел, упершись в спинку кровати.

Сильно припадая на правую ногу, Шарлотта подошла ко мне и опустилась на стоящий рядом стул.

- Вот в этом я как раз надеюсь вам помочь, - и она положила на кровать средних размеров сверток. - К сожалению, свежих ягод нет, но наши милые дамы снабдили меня изрядным количеством варенья и джемов.

Из развернутого свертка показались ее фирменные печеные пирожки. Кажется, они были еще теплые. По комнате сразу распространился удивительно домашний сладкий запах.

- Вот эти, подлиннее - абрикосовые. А кругленькие - с вишней.

Ее небольшие, чуть раскосые глаза лучились теплом. В наполненной зеленым солнцем палате они уже не казались серыми - скорее какой-то оттенок голубого. Васильковые, что ли?

Она ободряюще кивнула на свои экзотические яства.

- Ну же, Джон, берите.

Даже не знаю, что заставило меня замешкаться. Конечно, я был тронут. Но ей богу в голове успела промелькнуть мыслишка - а вдруг отравленные?

Улыбка не сходила с ее лица.

Проглотив первый кусок, я изобразил максимально доступную мне степень восторга.

- У меня нет слов! Это великолепно! Я ваш должник.

- Ну что вы, мой милый рыцарь, это я у вас в неоплатном долгу. Как вы себя чувствуете, Джон?

Я кивнул, дожевывая кончик пирожка.

-Все... в... порядке... Еще чуть-чуть и в бой.

В васильковых глазах мелькнула грусть. Или сочувствие?

- Джон, я вижу, что в вас нет страха. Вы часто рискуете. И смерть вас любит. Но любовь не бывает вечной. Как и везение. Или счастье. - Меня всегда удивляло, как некоторым людям удается смотреть глаза в глаза не моргая. - Это мир стал слишком опасен. Нужно учиться убирать ногу с педали газа. Вы можете принести много пользы окружающим. Не спешите отправиться к ангелам.

Теперь в словах тихой женщины мне мерещится угроза? Становлюсь параноиком?

Шарлотта взяла двумя пальчиками круглый пирожок и протянула мне.

- Ешьте, Джон. Я их делала с любовью. Вот увидите, завтра вам станет намного лучше. Фирма гарантирует, - и опять она улыбалась одними глазами.

Кто бы отказался?

Работа челюстей прекрасно помогает сгладить неловкость молчания.

Еще в прошлый раз я заметил, что Шарлотта сидит на стуле удивительно прямо, не касаясь спинки. Руки лежат на сомкнутых коленях. Спина и шея держатся строго вертикально.

- Шарлотта, простите, если мой вопрос покажется вам нескромным. У вас очень красивая осанка. В прошлой жизни вы были танцовщицей?

- О! Вы отличный детектив, Джон!

Она стрельнула глазами. Интересно, она это делает осознанно, или все дело в привычке?

- От вас ничего не утаишь. Но берите выше. Я была балериной.

Мои глаза непроизвольно округлились.

- Да-да, Джон. И вы первый, кому я это здесь рассказываю, - ее глаза заблестели. - И я была очень хорошей балериной. Достойной ученицей Маргарет Фромэн. Я собирала аншлаги. На моего "Щелкунчика" ходил даже Уильям Кролл. Я работала с Миклошем Швальбом и он считал меня лучшей. Я была еще девчонкой, когда сама Элизабет Бишоп лично подарила мне цветы. А Сидни Фарбер пришел на меня перед самой смертью. Да... есть, что вспомнить.

Я проглотил кусок пирожка. Целая вишенка с трудом проскочила в пищевод. Я закашлялся.

Изящно закинув голову, Шарлотта рассмеялась.

- Конечно, вам же эти имена уже ничего не говорят. Но знаете, так приятно иногда распушить перья. Ничто так не дышит старостью, как одинокие воспоминания. А делишься с кем-то, и кажется, что морщинки уползают.

Она была права. Сейчас я явственно видел ее былую красоту.

- Да, Джон, все лучшее обязательно заканчивается. Иногда слишком рано... Берите еще пирожки. Не нужно ничего оставлять. Они ведь все равно когда-нибудь закончатся.

Аромат сладостей. Почти осязаемое колебание воздуха на месте растворившейся седовласой феи. Тускнеющая зелень стен, покинутых солнцем. Настоящая тишина, лишь подчеркиваемая приглушенными звуками за окном. Сонные ресницы. Рай? Счастье? Тогда оно должно быть конечно. Тогда нужно просто считать. Один, два... Усну? Растворюсь? Тогда нет... Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать... Или все закончится? Двадцать три...

Звуки были слишком резкими. Ненужными. Непривычными. Чужими. Я открыл глаза. Кажется, стало темнее. За окном что-то громыхало. Слышались мужские голоса.

Я с трудом оторвал от кровати сонное, разобранное на кусочки тело и вышел на улицу.

Прислонившись к косяку, на крыльце стояла маленькая докторша.

- Что за тарарам?

Но я уже и сам понял. По улице вереницей тянулись длинные повозки с бревнами. Они были скреплены по две на жесткой сцепке. Каждую тянули две лошади. Авангард уже скрылся из виду за домами. Конец мне с крыльца тоже был не виден.

Возле каждой повозки шагали двое мужчин. К некоторым из них подбегали женщины. Рядом пританцовывали дети. С каждой секундой людей на площади становилось все больше.

- Мистер Робертсон держит слово. Теперь будут возить целую неделю, - подала голос слева от меня Салли. - Готовимся к зиме.

- Да, он молодец. Здорово у него все организовано.

Салли кивнула.

- Здорово... Сегодня вечером здесь будет весело. Думаю, парни останутся ночевать.

Некоторые работяги отставали от каравана и жарко обнимались с женщинами и детьми. Герои возвращаются с войны на побывку.

- Слушай, что ты любишь?

Я удивленно посмотрел на нее. Она не отрывала взгляд от действа на площади.

-В каком смысле?

- Что тебе нравиться? Хобби? О чем мечтаешь?

Вот так сразу и сообрази!

- Ну-у... Тишину люблю. Женщин. Работу. Наверняка что-то еще. Но это было раньше.

- А я люблю музыку. Мне ее не хватает.

Салли повернулась и посмотрела мне в глаза.

- Пойдем. Поменяю повязку.

12

Иногда шальные новости застают нас исподтишка. Валяющимися в постели с мятой мордой. В момент наивысшего счастья. Или отчаяния, которое, оказывается, может быть еще большим.

А иногда мы к ним готовы.

Сегодня я был готов.

За последние двое суток я проспал больше двадцати пяти часов. Даже вчерашние пьяные вопли под окнами не помешали мне отключиться с первыми сумерками. Я проснулся в пять утра голодным и готовым к движению. Правда, как оказалось, мое плечо было не совсем со мной согласно, однако весь остальной организм громко призывал послать его к черту.

Я оделся, отважившись даже вставить левую руку в рукав сначала рубашки, а потом и куртки, и бросил взгляд на удобную медицинскую кровать. Что-то подсказывало, что больше спать на ней мне не придется.

Так рано к завтраку я еще не выходил. Обычно я питался одним из последних. Сегодня был первым. Столики были пусты, но на кухне уже во всю кипела работа. Доносящиеся оттуда ароматы были способны свести с ума. Сегодня я готов был съесть целого барана.

Интересно, во сколько же встают женщины, работающие на кухне? Надо бы спросить у Джины.

Увидев, как я сажусь за столик, она лишь махнула рукой. Пока что ей было явно не до меня.

Начали собираться люди. Уже через пять минут к столовой со всех сторон валили десятки женщин. Рядом с некоторыми шли хмурые мужики с нездоровыми лицами. За ними начали подбегать дети. Почти все заходили внутрь и терялись в пасти ангара. Я начал подозревать, что в этом ресторане, как в лучших заведениях для бомжей, действует принцип самообслуживания. Однако меня до сих пор всегда обслуживала Джина и я решил не ломать сложившуюся традицию. По крайней мере - не сегодня. К тому же я пока что боец раненый.