mediatores

-- Так что, мне надо ложиться в дурку? -- спросил я упавшим голосом.

-- Нет, я этого не сказал! Тем более что медикаментозная терапия и при шизофрении, и при ДРИ малоэффективна, для диссоциативного расстройства так прямо вредна.

-- А что эффективно?

Арнольд развёл руками:

-- Теоретически -- психотерапия разных видов. Трудотерапия, гипноз, музыкотерапия. Диалогическое взаимодействие. В таких сложных случаях от личности терапевта крайне многое зависит. Но, это, знаешь, только теоретические предположения, потому что гарантии...

-- Арнольд, хорошо! Скажи мне одно: отчего нельзя представить, что всё это -- вовсе и не болезнь никакая, а игра воображения, тоска по некоему идеалу Возлюбленной с большой буквы, которого я ни разу не встретил, и потому...

-- ...И потому посадил её в свою голову, -- закончил за меня Арнольд. -- Что мне сказать тебе? По Идеальной Возлюбленной, unsterbliche Geliebte, так сказать, каждый третий тоскует, только вот не у каждого третьего можно диагностировать ДРИ. Что же до игры воображения, то я, представь себе, допускаю, что каждый, подчёркиваю, каждый талантливый писатель -- это шизофренический психотип, в первоначальном смысле греческого слова, в смысле способности расщеплять своё сознание так, чтобы думать и чувствовать за нескольких героев. Когда Лев Толстой признаётся: "Наташа -- это я", такое признание в клиническом смысле, знаешь ли, говорит кое о чём... И всё же к Толстому диагноз "ДРИ" я бы применять не стал, потому что Лев Николаевич ни секунду не верил, будто Наташа Ростова в действительности живёт в его теле как самостоятельный человек. Он проводил границу между реальностью и фантазией, а ты, мой дорогой, не проводишь этой границы. Не беспокойся: всё, сегодня сказанное, останется между нами. Но предупреждаю, что я на твоём месте задумался бы о терапии всерьёз. Психотерапии, конечно, а не медикаментозной, по крайней мере, до тех пор, пока у тебя не имеется навязчивых состояний, обсцессий, суицидальных мыслей, неконтролируемых аффектов...

-- Какие ужасы ты изображаешь, однако... Могу я именно тебя попросить о такой терапии? И заодно узнать стоимость твоих консультаций?

-- Спасибо! -- прочувствованно сказал Арнольд. -- Мне было бы крайне обидно упустить такой редкий случай. Прости, что это звучит так цинично... Денег я с тебя не возьму. Во-первых, по дружбе, а во-вторых потому, что я первый раз наблюдаю ДРИ собственными глазами. Если это именно ДРИ, разумеется. Но даже если это редкая разновидность шизофрении в начальной стадии, то всё равно ужасно интересно! Ты не находишь?

XIII

Я не находил. Я вернулся домой крайне подавленным. Я вовсе не ждал такого серьёзного диагноза, верней, целых двух диагнозов, из которых непонятно какой был хуже. Вот ведь дёрнул меня чёрт обратиться к Арнольду! На что мне сдалась эта сомнительная научная истина? Сделает ли она меня счастливым? И с худшими проблемами живут люди...

Но если он прав? Кто знает, чего ждать в дальнейшем?

Аврора молчала -- но поздним вечером неожиданно спросила:

"Ты хочешь избавиться от меня?"

"Я хочу навести порядок со своей жизнью, милая моя", -- честно ответил я.

""Милая..." Спасибо, конечно, только ведь для Тебя это просто присловье. Так Ты не веришь тому, что я -- самостоятельное существо, а не..."

"...Не часть моего ума? Я элементарно боюсь. Разве нет у меня права бояться? Я не мистик и не аскет, а человечек маленький, тёмный..."

"Зачем Ты лукавишь? Или не Ты почти шесть лет прожил в аскезе?"

"Но вынужденной, заметь! Или, по крайней мере, наполовину вынужденной. Хочу ли я от Тебя избавиться, спрашиваешь Ты, но разве Тебе есть чего бояться, если всё именно так, как Ты говоришь?"

"Кто знает! Остановить Тебя я не могу и не хочу. Твой друг зря этого опасается".

Я усмехнулся:

"Ты его совершенно очаровала".

"Нет, не я! Не я, а собственная картинка, которую он считает реальностью".

"Вот так дела! -- улыбнулся я. -- Так это Арнольд нездоров, по-Твоему?"

"Что есть здоровье и что болезнь? -- философски отозвалась Аврора. -- Я не говорю о том, что он болен. У каждого -- тот образ реальности, который он хочет видеть".

Утром пятницы, третьего января, меня разбудили сантехники из "Регион-Сервиса". Они пришли по моей заявке заменить ржавый стояк в ванной комнате. Сантехников было двое, выглядели они дюже угрюмо. На доску объявлений в подъезде, оказывается, уже успели ранним утром прилепить записку об отключении воды с девяти до двенадцати. Такая оперативность, ещё и в праздничные дни, меня немало изумила: позвонил-то я им только намедни. Впрочем, за деньги в России теперь что угодно можно получить, даже проворную работу...

Насчёт проворной работы я, однако, ошибался: возились они и после полудня, а мне, извините за эти подробности, уже очень хотелось в туалет. Терпел я долго, но, в конце концов, не нашёл иного выхода, как выбежать во двор и пристроиться в незаметном для посторонних глаз проходе между стеной больницы и сараем. (Этот сарай здесь поставили ещё в сталинские времена для жителей окрестных домов, стоит он по сей день. У него больше десятка дверей по обеим сторонам, каждая дверь ведёт в узкую отъединённую от других кладовку. Думаю, не снесли сарай до сих пор лишь потому, что в своё время не поскупились, возвели его из кирпича, оттого сносить было бы дороже, чем оставить всё как есть.)

Облегчившись, я обнаружил в стене психиатрической больницы железную дверь, запертую не на замок, а всего лишь на ржавый болт с гайкой, продетый в металлические проушины с внешней стороны. Придумать практическое применение этому открытию мой ум не успел: телефон зазвонил. Оля.

-- Ты ведь с мастерами договаривался за шесть четыреста? -- деловито осведомилась она вместо приветствия.

-- Ты просто телепат какой-то! -- восхитился я. -- Да, если считать с материалами.

-- Прости, пожалуйста, за вопрос: а деньги у тебя где лежат?

-- В комнате в верхнем ящике стола есть такая жестяная коробочка... Ты у меня дома? -- догадался я. -- Как ты вошла?

-- Как я вошла! Через дверь, которую ты не запер!

И верно: дверь квартиры я в самом деле не запер, думая о том, что водопроводчикам может потребоваться выбежать по срочной надобности (вот хоть по той же, что у меня случилась).

Когда я вернулся домой, мастера уже ушли. Оля хозяйничала на кухне.

-- Извини, что я так распорядилась, -- смущённо улыбнулась она. -- Просто они беспокоились, куда, мол, хозяин исчез...

-- И ты им сказала, что сама -- хозяйка, -- догадался я.

-- Ну да. Работу приняла, акт подписала. Сдача на столе. Хорошо сделали, ровненько! Давно было пора! Хочешь поглядеть?

"Твоя Оля ведёт себя очень бесцеремонно, -- с неудовольствием заметила Аврора. -- Тебе не кажется?"

-- Кажется, кажется... -- пробормотал я вслух.

-- Что, прости? -- не поняла моя невеста.

-- Я так, о своём. Кажется, я с ценой не ошибся.

-- Ну уж, извини! -- приобиделась она. -- Ты сказал "шесть четыреста" -- я столько и отдала. Если бы знала, что ты вернёшься через пять минут, конечно, дождалась бы...

Оля была очень хороша: что-то такое соблазнительное она в тот раз надела. Мужской глаз радовался, останавливаясь на её фигурке, так что я готов был простить ей её беспардонность. Да и почему, собственно, беспардонность? Не чужой ведь мне человек... Или чужой? У нас с ней, кажется, на этот вопрос несколько расходятся взгляды. В том-то и беда, размышлял я, что Оля предпочитает на вопрос о том, близкий она мне человек или нет, отвечать сама, меня не спрашивая. Но меня никто ведь не неволит, никто мою шею под ярмо не гнёт: она всего лишь пользуется моим безмолвным согласием. А если я не согласен, нужно наконец решиться да объявить об этом. Что ж я всё определиться не могу, всё тяну кота за хвост? Пора бы уж реальной жизнью жить, а не неземными красавицами из собственной головы, которые доведут до полноценной шизофрении! Пока я так размышлял, Оля перехватила мой взгляд, которым я скользнул по её аппетитной фигурке.