Страница 7 из 11
Попробуем сначала представить это на реальной голограмме. А затем – на реальном акте коммуникации.
В качестве физического примера возьмем визу в загранпаспорте[17]. При любом повороте голографической картинки на визе все ее составляющие (знак страны, принадлежность или не принадлежность, например, к общеевропейскому союзу, фоновая картинка самой визы данной страны) будут появляться или исчезать: при эксплицировании одной из составляющих две другие имплицитно все равно будут содержаться в ней[18].
Взаимодействие этих фигур коммуникации рассмотрим теперь на примере отрывка из романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита»[19]:
Фдств1: Иван в больнице, коммуникация с медсестрой;
Фткст1: встреча на Патриарших, смерть Берлиоза, немотивированное помещение в сумасшедший дом
Фдиск1: общение в медсестрой, определяющее Фдств1 иФткст1
Иван тряхнул головой, убедился в том, что она не болит, и вспомнил, что он находится в лечебнице. Эта мысль потянула за собою воспоминание о гибели Берлиоза, но сегодня оно не вызвало у Ивана сильного потрясения. Выспавшись, Иван Николаевич стал поспокойнее и соображать начал яснее. Полежав некоторое время неподвижно в чистейшей, мягкой и удобной пружинной кровати, Иван увидел кнопку звонка рядом с собою. По привычке трогать предметы без надобности, Иван нажал ее…
Цилиндр тихо прозвенел в ответ, остановился, потух, и в комнату вошла полная симпатичная женщина, в белом чистом халате и сказала Ивану:
– Доброе утро!
Иван не ответил, так как счел это приветствие в данных условиях неуместным. В самом деле, засадили здорового человека в лечебницу, да еще делают вид, что это так и нужно!..
– Пожалуйте ванну брать, – пригласила женщина, и под руками ее раздвинулась внутренняя стена, за которой оказалось ванное отделение и прекрасно оборудованная уборная.
Иван, хоть и решил с женщиной не разговаривать, не удержался и, видя, как вода хлещет в ванну широкой струей из сияющего крана, сказал с иронией:
– Ишь ты! Как в «Метрополе!»
– О нет, – с гордостью ответила женщина, – гораздо лучше. Такого оборудования нет нигде и за границей. Ученые и врачи специально приезжают осматривать нашу клинику. У нас каждый день интуристы бывают.
На основе Фдиск1 расширение до Фткст2
При слове «интурист» Ивану тотчас же вспомнился вчерашний консультант. Иван затуманился, поглядел исподлобья и сказал:
– Интуристы… До чего вы все интуристов обожаете! А среди них, между прочим, разные попадаются. Я, например, вчера с таким познакомился, что любо-дорого!
И чуть было не начал рассказывать про Понтия Пилата, но сдержался, понимая, что женщине эти рассказы ни к чему, что все равно помочь ему она не может…
После этого Ивана Николаевича повели по пустому и беззвучному коридору и привели в громаднейших размеров кабинет. Иван, решив относиться ко всему, что есть в этом на диво оборудованном здании, с иронией, тут же мысленно окрестил кабинет «фабрикой-кухней».
И было за что. Здесь стояли шкафы и стеклянные шкафики с блестящими никелированными инструментами. Были кресла необыкновенно сложного устройства, какие-то пузатые лампы с сияющими колпаками, множество склянок, и газовые горелки, и электрические провода, и совершенно никому не известные приборы.
Фдств2: общение с врачами;
Фткст2: вся ситуация прошлого дня на Патриарших;
Фдиск2: стремление скрыть в общении знание Фткст2
В кабинете за Ивана принялись трое – две женщины и один мужчина, все в белом. Первым долгом Ивана отвели в уголок, за столик, с явною целью – кое-что у него повыспросить. Иван стал обдумывать положение. Перед ним было три пути. Чрезвычайно соблазнял первый: кинуться на эти лампы и замысловатые вещицы и всех их к чертовой бабушке перебить, и таким образом выразить свой протест за то, что он задержан зря. Но сегодняшний Иван значительно уже отличался от Ивана вчерашнего, и первый путь показался ему сомнительным: чего доброго, они укоренятся в мысли, что он буйный сумасшедший. Поэтому первый путь Иван отринул. Был второй: немедленно начать повествование о консультанте и Понтии Пилате. Однако вчерашний опыт показал, что этому рассказу не верят или понимают его как-то извращенно. Поэтому Иван и от этого пути отказался, решив избрать третий: замкнуться в гордом молчании.
Полностью этого осуществить не удалось, и, волей-неволей, пришлось отвечать, хоть и скупо и хмуро, на целый ряд вопросов…
Наконец Ивана отпустили. Он был препровожден обратно в свою комнату, где получил чашку кофе, два яйца всмятку и белый хлеб с маслом.
Съев и выпив все предложенное, Иван решил дожидаться кого-то главного в этом учреждении и уж у этого главного добиться и внимания к себе, и справедливости.
И он дождался его, и очень скоро, после своего завтрака. Неожиданно открылась дверь в комнату Ивана, и в нее вошло множество народа в белых халатах. Впереди всех шел тщательно, по-актерски обритый человек лет сорока пяти, с приятными, но очень пронзительными глазами и вежливыми манерами. Вся свита оказывала ему знаки внимания и уважения, и вход его получился поэтому очень торжественным. «Как Понтий Пилат!» – подумалось Ивану.
ФдствЗ: беседа с п рофессором
Фткст2: вся ситуация на Патриарших;
ФдискЗ: общение с профессором, расширяющее Фткст2 до ФткстЗ
Да, то был, несомненно, главный. Он сел на табурет, а все остальные остались стоять.
– Доктор Стравинский, – представился усевшийся Ивану и поглядел на него дружелюбно.
– Вот, Александр Николаевич, – негромко сказал кто-то в опрятной бородке и подал главному кругом исписанный Иванов лист.
«Целое дело сшили!» – подумал Иван, А главный привычными глазами пробежал лист, пробормотал: «Угу, угу…» и обменялся с окружающими несколькими фразами на малоизвестном языке.
«И по-латыни, как Пилат, говорит…» – печально подумал Иван. Тут одно слово заставило его вздрогнуть, и это было слово «шизофрения» – увы, уже вчера произнесенное проклятым иностранцем на Патриарших прудах, а сегодня повторенное здесь профессором Стравинским.
«И ведь это знал!» – тревожно подумал Иван.
Главный, по-видимому, поставил себе за правило соглашаться со всем и радоваться всему, что бы ни говорили ему окружающие, и выражать это словами «славно, славно…».
– Славно! – сказал Стравинский, возвращая кому-то лист, и обратился к Ивану:
– Вы – поэт?
– Поэт, – мрачно ответил Иван и впервые вдруг почувствовал какое-то необъяснимое отвращение к поэзии, и вспомнившиеся ему тут же собственные его стихи показались почему-то неприятными. Морща лицо, он, в свою очередь, спросил у Стравинского:
– Вы – профессор?
На это Стравинский предупредительно-вежливо наклонил голову.
– И вы – здесь главный? – продолжал Иван. Стравинский и на это поклонился.
– Мне с вами нужно говорить, – многозначительно сказал Иван Николаевич.
– Я для этого и пришел, – отозвался Стравинский.
– Дело вот в чем, – начал Иван, чувствуя, что настал его час, – меня в сумасшедшие вырядили, никто не желает меня слушать!..
– О нет, мы выслушаем вас очень внимательно, – серьезно и успокоительно сказал Стравинский, – и в сумасшедшие вас рядить ни в коем случае не позволим.
– Так слушайте же: вчера вечером я на Патриарших прудах встретился с таинственною личностью, иностранцем не иностранцем, который заранее знал о смерти Берлиоза и лично видел Понтия Пилата.
Свита безмолвно и не шевелясь слушала поэта.
– Пилата? Пилат, это – который жил при Иисусе Христе? – щурясь на Ивана, спросил Стравинский.
17
Автор надеется, что изображение визы и голограммы на ней в загранпаспорте известно большинству филологов, которые возьмут в руки эту работу. Можно, конечно, использовать и талон техосмотра на машину, по это знают только автовладельцы; кроме того, оп мелкий и плохо читаемый.
18
Можно попытаться эту связь имплицитного и эксплицитного вербализовать (в одном из ее вариантов). Во-первых, сама виза есть факт действительности, за которым стоит и текст, и дискурс: текст: «виза – документ, позволяющий прибыть на территорию другой страны и находиться на ней срок, указанный в вше; визу необходимо получать в представительствах этих стран в стране проживания, и т. д., и т. п.»; дискурс: «вечно проблема с этой бельгийской визой, никогда не могу ее получить заранее; а мне туда не надо визу, у нас безвизовый обмен, и т. д., и т. п.». Повернув визу в одну из сторон, на голограмме отчетливо появляется буква <<F», которая раньше не была видна, и которая сама и действительность, и текст: «это виза для въезда во Францию. Она предназначена для временного пребывания без права устройства на работу, и т. д., и т. п.»; с этим текстом соотнесен и дискурс: <<а, это французская! А где же у меня бельгийская, там-то в какие сроки я должен быть?». Поворот в другую сторону, и появляется изображение круга с точками, который также является и действительностью, и текстом: «это Шенгенская виза, позволяющая посещать все страны объединенной Европы по одной визе; однако въезд и выезд из Шенгенской зоны возможен только через страну, указанную в визе, т. е. Францию, и т. д., и т. п.»; с этим текстом соотносим и дискурс: «так я по ней и в Бельгию заеду, что у меня там по датам; нет, я на этом поезде в Италию не могу поехать – я буду въезжать в нее через Швейцарию, а это не Шенгенская зона, через нее нельзя, и т. д., и т. п.». Причем все эти явления действительности, тексты и дискурсы находятся в неразделимых отношениях между собой, хотя каждый и составляет свой аспект коммуникации с реальным явлением, обнаруженным на странице загранпаспорта. При этом факт самой действительности может быть для «меня» эксплицированным и имплицированным (знаю, что это виза, или не знаю и не «вижу», что это виза); если текст имплицитно заложен в факте действительности, то я могу это понимать или не понимать; но на основе имплицитно заложенного текста (с полнотой, соответствующей потребностям ситуации коммуникации) эксплицируется дискурс, т. е. осуществляется коммуникация. Причем все элементы выделенного выше дискурса вовсе не обязательно являются устной речью – этими же элементами они будут и в сознании человека, взявшего паспорт в руки. Возможна и обратная последовательность, заданная условиями коммуникации: <<у меня где-то есть в паспорте долгосрочная Шенгенская виза (дискурс) – А, вот этот кружочек со звездочками, это она (найден необходимый текст) – Нет, это другая виза, мне нужна с въездом через Германию, а это еще и просроченная, сейчас поищу (осуществляется нахождение необходимого явления действительности)».
19
Во-первых, мы убеждены в том, что показать реальную взаимосвязь фигуры действительности, текста и дискурса, образующих коммуникацию, возможно лишь на достаточно протяженном примере, так как их постоянная взаимосвязь в рамках короткого отрывка просто не будет проявляться. Во-вторых, нам всегда казалась несколько надуманным стремление авторов, использующих при описании некоторых языковых/речевых явлений примеры из произведений художественной литературы, обязательно «оправдаться» за это использование. Если это написано на реальном языке, если не вызывает у нас отторжения («так по-русски не говорят!»), если сама коммуникация является осмысленной, мотивированной и происходит в тех условия, в которых она происходит в реальной жизни – то почему (как пример) ее нельзя рассматривать в качестве аналога реальной коммуникации? Более того, именно в настоящем художественном произведении мы можем выделить и проанализировать те аспекты коммуникации, которые практически не восстановимы в реальном человеческом общении.