Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 75 из 79

В конце концов они меня утомили. Ольга дремала, я пошел в туалет, а когда возвращался назад, стюардессы уже заставляли людей пристегнуться. CNN пропускало новости по часовому кругу, и на экране опять появился Ярик. Он снова мне не понравился. Брайтон-Бич и Сибирь, вероятно, видели, как я смотрел на брата. Когда я садился, сзади меня тронули за плечо.

– Разнояйцевый! – отмахнулся я.

Самолет, что называется, «вспух» и пошел на посадку.

В Шереметьево нас встретил Виталик. Он взялся за ручки инвалидной коляски и как бульдозером стал расчищать дорогу. Толпа худо-бедно раздавалась, но в давке исчезла одна из Ольгиных сумок, а чемодан остался без ручки. В принципе, это было не страшно. Любую утрату можно было компенсировать приличным автомобилем. Я в жизни не видел столько брошенных иномарок. Они облепляли аэропорт, как мухи, налипшие на липучку. К счастью, машина Главного, беспрестанно сигналя, не дала себя запломбировать и довольно удачно выбралась на шоссе.

– Ну, что нового? – машинально спросил я Виталика.

– Что старого, ты хочешь сказать? – обернулся он с переднего сиденья. – С днем рождения, старый хрен!

И только тут я понял, почему мне так не нравился Ярополк. Сегодня двадцать восьмое февраля. Завтра первое марта. Я и в этом году остался без своего дня рождения.

Операция на ее сердце получилась удачной, так нам сказали, а подслушанное Das ist eine Wunderkur я перевел за врачами со словарем. «Чудесное исцеление».

Ольга немного ходила еще в Швейцарии, по дорожкам мокрого больничного парка, с нянечкой под руку, на руке был приборчик, я шел следом, толкая коляску.

В Москве только самые первые сутки возникали проблемы с врачами. Вскоре закон трех дней, применимый ко всем в мире путчам и даже к этому странному «перевороту-наобороту» полностью себя оправдал. Путч был подавлен сценически строго и выверено, однако оставался эффект. Он назывался «эффектом клизмы».

На четвертый день в телевизоре появился премьер. И без того типаж вечно пуганого, он выглядел – будто ему только-только промыли желудок. «Эта наглая беспардонная выходка непременно должна не пройти без последствий», – говорил премьер грозно, сдвигая на страну брови. – Люди, которые смеют не просто превышать власть, должны быть наказаны и они будут наказаны. Их надо найти и посадить в «Матросскую тишину», пусть подумают, что они тут такое себе вытворяют. У нас это с вами с ними так не пройдет. Страна и без президента пойдет курсом, начертанным его рукой! Ведь что же это такое? Сколько можно этих всяких ГКЧПев! Ведь у нас еще столько неразрешимого! А в это самое время, чтобы вместо того...»

В это время вместо того, чтоб сидеть в тюрьме, Ярополк сидел у меня. И тишина была в комнате совсем не «Матросской», ибо с ним приехал и Ромка. Очередной подрыв тишины заставил Августину Ивановну постучать в дверь, сказать нам в глаза: «Пойдем, девочка!» – и увести Ольгу за руку.

Смех, в сущности, был плохой. Только что в новостях передали, что в своем кабинете найден застрелившимся еще один замминистра. Обрывание криминальных связей (формулировка другого, незастрелившегося замминистра) между властью, банками и преступным миром мало походило на прищипывание огуречных плетей. Страну вспучило. Два бывших мальчика для битья, «Вова» и «Вася» (Внутренние войска и Вооруженные силы), превратились в военных хирургов и приступили к полостной операции. Что-то среднее меж комсомолом, опричниками и хунвейбинами гуляло по улицам. На местах комитеты спасения и спецслужбы занимались тем, что уже было названо «трепанацией головки». «Головки чего?» – я не понял. Ярик с Ромкой бездарно изобразили вежливый смех.

Запад из телевизора взирал на все это предельно неодобрительно и истерически призывал сам себя воздерживаться от какого-либо вмешательства в наши внутренние дела.





Глаза у Ярик были красные, он не спал уже несколько дней.

Вечер перешел в ночь, но еще с вечера никто не смеялся. Никто не смеялся сразу после того, как Ярик сказал:

– А чего ты хочешь здесь понимать? Ты сам не захотел ничего понимать, когда еще там, на даче, я предложил тебе выбор: деньги или «причем».

– А причем?

– Вот видишь, опять причем. Всегда причем. И теперь причем. А вот раньше тебя ничего особо не волновало. Кроме себя и этой... твоей.

– Оли, – поправил я.

– Оли, – согласился он вяло.

– Волновало, – не отступал я. – Но ты сам намекнул, как я мог бы к ней относиться. С презумпцией человека.

– Вот как? Эк куда тебя понесло! – слегка обиделся Ярик. – С презумпцией человека. Это кто у нас человек?

Он посмотрел на Рому, который покручивал на столе стакан, наполненный на треть водкой. Так бывает в любой компании. Наступает момент, когда первая водка выпита и когда решается главное: состоится ли разговор или все будут просто пить. Ромка словно бы понял, и движения его пальцев потеряли естественность. Через пару секунд стакан замер и мягким длинным щелчком был отодвинут прочь.

– Ты тогда только не перебивай, – вздохнул Ярик и далее обращался уже только ко мне. – Я буду говорить долго, длинно, издалека, может быть, излишне научно или несколько по-ученому, но я все равно постараюсь максимально все упрощать. Дело, в общем, не в нас. В эволюции. Не пугайся. Мне самому это в лом. Это не мой язык. Но ты слушай. Всегда считалось, что эволюция закончилась на человеке. Но теперь есть основания полагать, что некоторые из человеческих организмов начали эволюционировать дальше. В нечто неплотское, бестелесное. Это вовсе не значит, что они безоговорочно потеряли тело. В смысле, наше, физическое. В том-то и дело, что нет. Но, вероятно, у них оформилось и другое тело, мыслительное, сознательное, тонкое, информационное тело, замкнутое на некое поле…