Страница 2 из 79
Дедушка сильно волосат и бородат, он в белой рубахе, подпоясанной верёвкой. Бабушка в строгом островерхом платке, с внучкой на коленях. Мой трехлетний отец сидит тесно зажатый между ними, с очень обиженным выражением лица. Такое ощущение, что сильно напроказничал. Дома его звали кот Васька. По аналогии с котом Заломайко. Вместе с этим котом, у него были заломаны уши, они отвечали за исчезновение сливок с молока, а кот Заломайко ещё был знаменит тем, что уходил в поле и душил зайцев. Кот Васька прославился всем остальным.
А завтра
снова
мир залить
вставало солнце ало.
И день за днём
ужасно злить
меня
вот это
стало.
На этой фотографии 1930 года обиженный отец чрезвычайно похож на Крупскую в старости. Словно у него тоже Базедова болезнь. В жизни нередко бывает, что из очень красивых детей неожиданно вырастают не самые красивые взрослые. С отцом же вышло всё наоборот. На своих военных фотографиях он уже красавец-моряк.
И так однажды разозлясь,
что в страхе всё поблекло,
в упор я крикнул солнцу:
«Слазь!
довольно шляться в пекло!»
Сердился отец временами только на мать, которая, если хотела его обидеть, называла его "китайцем". Была у них такая знаковая система, если хотели поругаться. Это кличка "китаец" прилепилось к отцу с детства, потому как злые языки говорили, будто родился он не дедушки, а от какого-то прохожего китайца, мол, мало ли тут их по тайге бегает (шутка). Но это неправда. Весь род у отца, все его братья, родные, двоюродные, троюродные, четырёх… и далее, все были точно такие же – высокие, крупноголовые, да, в чём-то похожие на северных китайцев. Откуда они пришли – неизвестно.
Если род матери, живший на реке Кокшеньге, имеет свою родовую книгу, где прямо написано: "... а их родители пришли с Дону" (речь, кажется, о тех казаках Заруцкого, что присягнули царю Михаилу после Смуты и были отправлены на север нести гарнизонную службу), то род отца совершенно бесписьменный. Можно только предположить, что их предки заходили со стороны реки Сухоны, от города Тотьмы, через водораздел, и осели в верховьях реки Уфтюги достаточно давно. Во всяком случае, к началу Советской власти у них уже было два больших куста деревень – по речкам Поца и Лохта.
Я крикнул солнцу:
«Дармоед!
занежен в облака ты,
а тут — не знай ни зим, ни лет,
сиди, рисуй плакаты!»
Рисовать отец не умел. Никогда не рисовал. Играть на музыкальных инструментах тоже. Никогда не играл. Я даже не видел, чтобы он когда-нибудь читал книги, хотя он был невероятно начитан. В детстве мы с ним играли "в столицы". Он называл страну, а я должен был назвать её столицу. Если я до сих пор помню, что столица Мальты город Валетта, это благодаря ему.
Впрочем, одну книгу он прочитал точно. Сам рассказывал. Он читал её, когда был дежурным в райкоме партии. Потом эту книгу запретили, изъяли из библиотек. Может, поэтому отец её и запомнил. Книга называлась то ли "Золота Алдана", то ли "Золото" Алданова. Что-то про кражи золота на приисках. Я специально не ищу эту книгу, чтобы сохранить память от отце такой, какая она есть.
Он читал лишь газеты и журналы. То, что он выписывал, всегда было "за". В нашей семье неизменными были только три подписных издания: "За социалистический труд", "За рулём" и "За рубежом". Глядя на отца, мать выписала себе "Здоровье".
Я крикнул солнцу:
«Погоди!
послушай, златолобо,
чем так,
без дела заходить,
ко мне
на чай зашло бы!»
Декламируя нижеследующие две строчки, отец выкрикивал их тонким драматическим голосом одной знаменитой мхатовской актрисы. Но он никогда не играл на сцене. Не пробовал.
Что я наделал!
Я погиб!
Ко мне,
по доброй воле,
само,
раскинув луч-шаги,
шагает солнце в поле.
Солнце он понимал. Солнце это было его. Он был коммунист. Стихийный коммунист. Стихийность – это когда в человеке что-то от природы. Правда, и не быть членом партии он тоже не мог. По своей воинской специальности он был шифровальщиком.
За всю свою жизнь отец лишь два раза брал меня в кино. В смысле, так прямо и говорил: "Пошли, сын, в кино!" Первый фильм был "Внимание, цунами!" Это про цунами на Курилах. Отец там бывал и примерно в то же время. После этого фильма он много рассказывал про Тихий океан. Второй фильм назывался "Случай в нейтральных водах". Сюжет был прост и прямолинеен: во время шторма шифровальщика смыло за борт волной. Смыло вместе с его секретным чемоданчиком. На корабле человека за бортом не заметили, так что в течение нескольких следующих суток перед шифровальщиком стояла двуединая задача: не отдать своё тело акулам, а чемоданчик – американцам. Когда мы шли из кино домой, отец упорно молчал и лишь как-то странно вздыхал. Я не знал почему. Когда я был маленьким, он всегда говорил, что служил штурманом.
Хочу испуг не показать —
и ретируюсь задом.
Уже в саду его глаза.
Уже проходит садом.