Страница 4 из 30
– Двадцать золотых.
Смех оборвался. Илияш замер, зажимая рот ладонью. Потом прошептал с благоговейным ужасом:
– Сколько?
– Двадцать, – сказал Станко твердо.
Илияш отодвинулся. Брови его сошлись, а рот неприятно искривился:
– Ну, парень... Зря я с тобой, видно... Кого ты ограбил, а? Купца на большой дороге? Убил, небось? – он вскочил, готовый бежать прочь. – Ты, вот что... У меня ничего нет, ясно? Я честный охотник, а не убийца!
На Станко волной накатила усталость. Наверное, действие чудесного напитка, к сожалению, закончилось.
– Я не убивал, – сказал он в огонь, – и не грабил. Я дом продал, корову, свинью, хозяйство... Все продал... А ты трясешься чего-то и ерунду городишь...
Илияш помедлил, будто прикидывая, можно верить Станко или нет. Бочком, бочком приблизился:
– Покажи.
– Что?
– Монеты покажи. Думаю, уж не врешь ли?
Станко, вздохнув, снял с пояса кошелек и вытащил тяжелую, позвякивающую пригоршню золота.
Илияш обомлел – в который раз за короткое время их странного знакомства.
Когда укладывались спать, браконьер спросил ни с того ни с сего:
– Ну, папа твой, значит, князь Лиго... А мама кто?
Неизвестно, слышал ли Станко его вопрос. Он свернулся калачиком, натянув куртку на голову, и сразу же уснул.
Илияш помялся, постоял над ним, переспросил шепотом:
– Так кто же мама твоя, а, парень? Какая принцесса?
Станко буркнул что-то – очевидно, во сне. Илияш пожал плечами и сел у догорающего костра.
Взошла луна; свернувшись, спал Станко, и даже во сне руки его сжимали ножны меча. Напротив сидел заросший густой щетиной браконьер и разглядывал истертую серебряную монетку – раздумывал, потирал лоб, чему-то странно усмехался. В лунном свете безбородый профиль князя Лиго на монете казался особенно волевым и особенно надменным.
Станко-Станко. Где были твои глаза...
Трактир умостился на перекрестке, у самой границы княжеских земель – как мышь под боком у дракона. За небольшую плату хозяин водил любопытных на плоскую крышу и показывал сверху межу. Неглубокая эта канава делила мир пополам – с одной стороны лежала знакомая, безопасная земля, на которой можно вырастить табак или выкопать колодец; с другой стороны подступали земли князя Лиго, «на которые кто ступит – ноги отрубают».
Трактир процветал – хаживали сюда браконьеры, заглядывали и стражники. Немало было любопытных, явившихся поглазеть на тех и других и увидеть с крыши страшную межу.
Илияш придирчиво оглядел поклажу и снаряжение Станко и теперь делал покупки. В маленькой трактирной лавке нашлась пара добротных сапог (ветхие башмаки Станко Илияш высмеял, как непригодные для путешествия). Пропитание во время похода должно было добывать охотой, и Илияш закупил целый мешок соли – есть несоленую дичь он, оказывается, не желал.
Наполнив заплечные мешки всякими необходимыми припасами, компаньоны уселись за оструганный стол в углу, чтобы выпить на дорожку. Илияш заговорщицки надвинул шляпу на самый лоб, а Станко велел сесть лицом к двери и сразу же дать знать, если в трактир ввалятся «эти поганые псы».
Станко чувствовал себя крайне неуютно – по крайней мере, пока не осушил три кружки пива. Сразу же после этого его настроение значительно улучшилось, он расправил плечи и огляделся вокруг.
Трактир был сложен из цельных бревен; потолок закоптился так, что запросто сошел бы за ночное небо, вздумай хозяин прилепить на него несколько медных звездочек. На стенах кое-где висело старинное оружие, а на камине раздувала капюшон дохлая кобра. Станко поразился – как они сумели сделать такое искусное чучело?
– Вина! – крикнул Илияш.
Из глубины зала к ним заспешила девушка-служанка. Волосы ее по-разбойничьи были повязаны красной косынкой, но ничего воинственного не было ни в тонком миловидном лице, ни в спокойных темных глазах, ни, тем более, в платьице с передничком, среди оборок которого можно было прочитать шелком вышитое имя: Вила.
Девушка прислуживала им с начала вечера; Станко то и дело ловил на себе внимательный взгляд, но совершенно другие заботы тут же вытесняли Вилу из его мыслей. Теперь он отважился взглянуть ей прямо в глаза – и с удовольствием увидел, как белые ее щеки темнеют от прилива крови.
– Мне – еще вина, – заявил Илияш и вдруг пропел хриплым тенором: – Ви-ила, Вила, когда ж все это бы-ыло?!.. Тра-ла, тра-ла-ла...
Из-за соседнего стола на них покосились, а бедная Вила смутилась вконец.
– ...А юноше – еще пива, так ведь, Станко?
И, не дожидаясь подтверждения, Илияш отправил служанку движением руки.
Станко украдкой повернулся – рядом на стене был приколочен гладкий щит. В пыльной и кое-где покрытой вмятинами поверхности щита отражался Станко – мускулистый, широкоплечий, с небрежно разбросанной по плечам гривой темных волос, со стальным блеском в прищуренных глазах и родинкой на правой щеке... Он вспомнил, как покраснела Вила, и почему-то покраснел тоже.
– О лани-иты, лани-иты, румянцем зали-иты! – запел тут же Илияш и продолжал без перехода: – Идем мы с тобой, Станко, прямо свинье в зубы... Или кабану под хвост, кому как больше нравится... А почему, спрошу я тебя, настояще мужчины не могут отправиться к крысе в глотку? На-астоящие мужчины, тебе сколько лет, кстати?
– Шестнадцать, – ответил Станко, который от неожиданности не догадался прибавить себе год или два.
Илияш удивился:
– Да? А в кого ты здоровенный такой уродился, в маму или в папу?
Станко нахмурился. Илияш, конечно, болтун и пустозвон, но и в шутках следует знать меру...
Стараясь держаться подальше от Илияша, к столу бочком приблизилась Вила. Кувшин вина и огромная кружка пива перекочевали с ее подноса на оструганную столешницу. Станко опять поймал на себе взгляд – и отвернулся.
– Выпьем, – Илияш плеснул вина в свой стакан, так что вокруг на столе сразу образовалась красная лужа, – выпьем на дорожку... Пусть добрые духи, как говорится, «бархатом – дорогу нашу, а врагам – по пьявке в кашу»... Пьявку им в зубы, этим собакам-дозорникам! – Илияш понизил голос и оглянулся.
– Выпьем, – сказал и без того захмелевший Станко. – Выпьем за князя... Пожелаем ему легкой смерти! – он расхохотался, довольный своей шуткой, а Илияш тем временем завертел головой с удвоенным старанием – не слышал ли кто?!