Ваше Благородие

- Я - да. Это не мой уровень ответственности.

Артем на секунду задержал дыхание. Потом тихо сказал:

- Надоело. Все твердят одно и то же - это не их уровень ответственности. Одному Лучникову плевать на все уровни ответственности - он и имеет всех как хочет.

- Как оказалось - не одному Лучникову... Господин капитан, Лучников всего лишь человек. Он ничего бы не смог, не будь на то воля масс...

- Гитлер тоже не смог бы... Это не снимает с него греха.

- Грех - хорошее слово. Вы готовы отвечать за свои грехи?

- Да.

- Головой?

- Да.

- Как вы думаете, что вам грозит за нападение на командира?

- Я был в состоянии аффекта.

- В состоянии аффекта люди кричат, матерятся и бьют посуду об пол. А притвориться теряющим сознание и ухватиться за графин... И врезать именно тому, чье отсутствие радикально меняет картину в штабе...

- Не делайте из меня Джеймса Бонда. Плевал я на картину в штабе. Басманов говорил про меня так, словно я кусок дерьма. И мне до смерти захотелось врезать ему. Показать ему, как оно бывает, когда тебе проламывают нос тяжелым предметом. Вот и все.

- Скажи эту фразу Адамс, вы ударили бы его?

- В этой ситуации?

- В этой ситуации.

- Нет. Думаете, поймали меня? Ладно, поймали. Поймите, я был на взводе, и когда главком начал говорить про перемирие с Союзом... Я подумал: как никто еще не шваркнул ему по морде. Чтобы он понял, какую цену люди платят за то, что он хочет отдать даром. Хотя бы приблизительно, но на собственной шкуре понял, что это такое...

- А вы не слишком дорого цените... э-э-э... свои злоключения?

- Я их в грош не ставлю. Но у меня был друг, прапорщик Даничев, двадцатидвухлетний жизнерадостный балбес. Его убили первым, пуля попала в позвоночник. У меня был еще один друг, Володя Козырев. Он искалечен бесповоротно. Костя Томилин погиб у меня на руках. Мальчики из взвода, который мне придали... Эти люди мне будут сниться по ночам! Два десятка паршивых швов - ерунда. Но что я скажу Даничеву, если он придет ночью и спросит: "Чего ради я подох?" Какого черта вы меня сюда притащили? Я уже рассказал все, что знал, что вам еще нужно?

- Это не допрос, Артем. Я хочу понять вас. Понять, как лучше вас использовать.

- Никак. Я забираю свою долю и выхожу из дела. С меня хватит.

- Нет, капитан. Вы в моем распоряжении, и я буду решать, хватит с вас или нет. С того дня, как вы присягнули народу Крыма, вы потеряли право решать, когда с вас хватит.

- Я присягал народу, а не ОСВАГ! Я - армейский капитан, и мое место - в моей части, а моя часть - в Сарабузе. До свидания, коммандер, приятно было познакомиться.

- Заткнись! - рявкнул Флэннеган. - Заткнись, мальчишка! Ты должен был вспомнить об этом раньше, когда Востоков начал обхаживать тебя! Вот ему ты должен был сказать именно это: "Мое место - в армии, мое дело - тянуть лямку, я не генерал, а капитан, и ваш гениальный план "Айкидо" пахнет крепкой пеньковой веревкой". Вот тогда было не поздно сдать назад. А теперь - уже поздно, и ты будешь делать то, что я тебе скажу. Потому что еще вполне может сложиться столь милая твоему сердцу картина: капитуляция Крыма перед СССР. А теперь слушай внимательно. После того, как Басманов попал на больничную койку, в штабе брожение. Штаб держится, пока идут боевые действия, но с их окончанием он пойдет вразнос. А боевые действия закончатся вот-вот. Как раз сейчас, по идее, завершается последняя операция плана "Экспресс" - "Вдовы" громят Каховскую авиабазу.

- "Вдовы"? - у Артема заныло под грудью.

- "Вдовы" и коммандос. В чем дело, господин капитан? Сердечная рана? Эту цену ты не был готов уплатить?

- Заткнитесь.

- Молчать!..

Флэннеган поднялся со стула, прошелся по подиуму и неожиданно снова перешел на "вы".

- Вернемся к нашим баранам: к утру воевать станет уже не с кем. Разрозненные группы советских солдат, болтающиеся там и сям, не в счет. Вы все поняли?

- Так точно, - деревянным голосом ответил Артем.

- И что вы поняли?

- Власть. Она в ничьих руках.

- В "яблочко". Очень плохо лежит. А ОСВАГ в данной ситуации очень скверно выглядит. Когда в штабе заходит речь о расформировании Агентства, Воронову делается неуютно. Он ищет выход из положения.

- Надо думать, кое-кто из офицеров штаба ему сочувствует...

- Всем сердцем. Тогда, в Главштабе, вы были правы: нужно просить помощи у НАТО, у Запада. Но для этого нужна хотя бы видимость правительства. А правительство вывезено в Москву. Я думаю, что сейчас их там интенсивно обрабатывают, готовят договор задним числом... Нужно сыграть на опережение.

- Путч...

- Об этом пока речи нет. Даже в своих мятежных порывах господа комдивы остаются до ужаса законопослушными гражданами. Но ситуация избыточной свободы тяготит их все больше и больше. У них уже поворачивается язык для того, чтобы произносить интересные слова вроде "Координационный совет" и "Правительство военного времени". Представляете, что об этом напишет завтрашний номер "Курьера"?

- А "Курьер" выходит?

- С сегодняшнего утра. Надо отдать Бруку должное: едва он выбрался из каталажки, как тут же сел за наборную машину. "Курьер" выпущен на восьми полосах, силами четырех журналистов и двух рабочих типографии. Читайте, - он распахнул папку и протянул Артему газетный номер.

На первой странице аршинными буквами было набрано: "Почему мы воюем?" Под этим заголовком Верещагин увидел две фотографии, и на обеих с ужасом узнал себя. Первой, представлявшей собой увеличенный фрагмент группового снимка, было два года, это фото он сам посылал в "Курьер" - в качестве иллюстрации к их гималайской драгонаде. Второй кадр был отснят не далее как вчера (вернее, уже позавчера) - совершенно похабного качества снимок, переведенный с видеокамеры, которую скотина Боб наверняка держал в своем тарантасе и втихаря кое-что записывал. На снимке разбитое лицо выглядело даже хуже, чем в зеркале. Внизу, под фотографиями, проходила крупная (но не такая, как первая) "шапка": "Капитан Нет: человек, который знает ответ ".

- Черт... - сказал он, пробежав глазами несколько строчек. - Если это не прошло через руки ОСВАГ, я съем свои ботинки.