Страница 83 из 96
25. ПОЕДИНОК
Подъезжая к профессорскому особняку, Гард, к великому для себя сожалению, уже не испытывал никаких дружеских чувств к Рольфу Бейли, а был, что называется, «при исполнении», то есть сух и официален, как если бы ему предстояло иметь дело с совершенно чужим человеком, от которого он не ждал ничего хорошего и которому намерен был платить тем же.
Внизу Гарда и Честера встретил сержант Мартенс, чтобы, оставив при входе в особняк полицейского, а у каждого окна первого этажа еще по одному человеку в штатском, сопроводить прибывших на второй этаж в кабинет, где находился хозяин дома – кстати, тоже не в одиночестве, а под неусыпным присмотром приставленного к нему телохранителя. Шагая по мраморной лестнице, а затем по длинному коридору. Гард отметил про себя, что Мартенс свое дело знает и что пора переводить его в инспекторы, то есть исполнять наконец данное некогда обещание.
Честер без воодушевления шел на шаг сзади. «Дела!» – думал он, вкладывая в это короткое слово всю гамму пережитых за минувший день ощущений, которые вряд ли взялся бы сформулировать более длинной фразой. Впрочем, если бы ему дали стопку белой бумаги, стило и время для размышлений… Да, дела!.. Как ни варьируй, мысли Честера крутились, в сущности, вокруг одного и того же, а именно: Дэвид и Рольф были друзьями, десятками лет проверенными, и вот – финал!
"Друг! – думал Честер. – Друг еще и потому друг, что понимает тебя с полуслова, входит в твое положение, как в свое собственное, безгранично тебе доверяет… Если телу, облаченному в одежды, время от времени необходима открытость воздуху, солнцу и ветру, то любой, самой замкнутой человеческой душе не менее необходимо дружеское участие. Биологически человек существо стадное, социально он тоже коллективист, – стало быть, потребность в общении обусловлена всей его историей и практикой жизни, как потребность в пище. Если не удовлетворена последняя, человек умирает, и тут всем все ясно. Но если человек оказывается в духовной изоляции, а лучше сказать, в душевной, внешне он, может быть, и живет, на деле же перестает быть человеком. О нем нельзя говорить как о нормальном, он болен психически, хотя его болезнь маскируется настолько, что многие видят в нем всего лишь «странную» личность. Быть может, когда-нибудь отсутствие у человека друзей станет предметом такой же тревоги, как обнаружение опухоли, как тревожный сбой кардиограммы?
Бедные Рольф и Дэвид! Между ними разрушается то, чего ни за какие миллиарды не мог приобрести никакой властелин мира… Какие бы неудачи ни преследовали Гарда, его всегда согревало сознание, что он не один в этом мире, что есть Клод, Валери, Карел, Фред и… Рольф. Есть друзья, которые его выслушают, поймут и простят, да, простят, что бы он ни натворил, как бы и где бы он ни оступился! – и тем горше утрата друга, чем больше надежд когда-то связывалось с его существованием…
И почему Гард не хочет допустить, что Рольф ничего не ведал о «подводной части» злополучной фирмы? Институт Дорона велик, его отделы из соображений секретности работают, вероятно, изолированно друг от друга. И вовсе не исключено, что профессор Бейли, занимаясь наукой, которую принято называть «чистой», был вынужден как бы заранее оправдывать любые ее результаты, поскольку они были не в его власти. Вынужден! Может представить себе такое Гард? Наконец, Бейли мог бессознательно закрывать глаза на сомнительные цели, стоящие перед ИПП, как их сплошь и рядом закрывают ученые, увлеченно работающие над каким-нибудь расщеплением атома и не думающие о том, что кто-то использует их открытия для создания атомной бомбы. Что делать теперь с Резерфордом, Эйнштейном, Ферми? Казнить?! Глупость это, потому что человечество само творит свою судьбу. Что же касается перечисленных и неперечисленных ученых, то не атомные бомбы они делали, а самозабвенно решали научные проблемы! Истину они искали! Как можно без этого? Нет истины, нет ее поиска, – тогда уж лучше прямиком в гроб… Конечно, опыты на людях во всех случаях жизни, независимо от науки и ее проблем, жестоки и бесчеловечны… Но дайте слово немому! Дайте Рольфу Бейли возможность объясниться и, может быть, оправдаться, а уж потом выносите свой человеческий приговор!.."
Фред Честер шел за Гардом длинными коридорами особняка, видел перед собой широкую, мерно покачивающуюся спину друга, и по мере того, как они приближались к двери, за которой их с трепетом – Фред почему-то был убежден, что непременно «с трепетом»! – ждал Рольф Бейли, все хуже представлял себе, как пойдет между ними разговор. «Почему Гард всех собак готов повесить на Рольфа, ориентируясь всего лишь на рассказ совершенно незнакомого ему человека, к тому же бывшего гангстера и убийцы Аль Почино? Нет, не согласен! – твердо решил Фред Честер. – Пока лично я не получу неопровержимых доказательств того, что Рольф сознательно взял на себя ответственность за научные опыты на людях – непременно сознательно! – я обязан доверять ему, как он доверяет мне. Это значит, что, когда Гард начнет разговор с Рольфом Бейли, мое участие в нем не должно ставить Рольфа в невыносимое положение!..»
– Фред, два слова, – вдруг сказал Гард, останавливаясь перед кабинетом Рольфа. – У меня к тебе просьба. Если я буду зарываться, а я буду зарываться, не стесняясь, ставь меня на место. И вообще, помоги Рольфу, ему будет сейчас нелегко. Ладно?
Честер молча и благодарно пожал руку Гарду.
Мартенс постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, толкнул ее. Гард и Честер вошли. Рольф Бейли сидел за столом. Он поднял голову от бумаг, которые лежали перед ним, ничего не сказал и даже не приподнялся. Мартенс с агентом вышли из кабинета. Гард закурил. Потом сел в кресло, стоящее наискосок от стола, за которым сидел Рольф. Честер потоптался на месте, как бедный родственник, и опустился на диван у окна. Общее молчание явно затягивалось и становилось невыносимым. Гард глянул на часы, и этот взгляд не ускользнул от внимания Бейли и Честера. Тогда Фред, боясь, что Дэвид Гард начнет со свойственной ему прямолинейностью, довольно глупо произнес, обратившись к Рольфу: