Страница 1 из 96
1. ТУПИК
Ночь выдалась относительно спокойной: несколько пьяных портовых драк, дюжина уличных ограблений, угнанные автомашины, скандалы в ночных барах, квартирные кражи и с десяток элементарных убийств. Не пострадал никто из сильных мира сего, не понадобилось ни единой ищейки, остался нетронутым электронный мозг, который вывозили на место в тех исключительных случаях, когда не доверяли собственным мозгам, – короче говоря, все, что закономерно могло случиться этой ночью, уже случилось, грабители и убийцы уже огрызались или пускали слюни в полицейских участках, полным ходом шла бумажная волокита, составлялись протоколы допросов, описания мест происшествий и бесконечные рапорты, рапорты, рапорты…
Дежурство катилось к своему логическому концу.
Откровенно признаться, Гард терпеть не мог всей этой «мелочевки», которая могла быть крупной лишь для провинциальных городов, где жители по утрам раскланиваются, словно отдыхающие какого-нибудь приморского пансионата. Но для столицы с ее пятимиллионным населением все эти преступления были так же закономерны, как голы в хоккее, летальные исходы в травматологических клиниках или страстные почитатели у самых бездарных литераторов. По этой причине «мелочевка» и не требовала личного вмешательства комиссара Гарда, с ней легко справлялась хорошо отлаженная автоматика оперативных действий; что же касается дежурного по городу, каковым в эту ночь был комиссар, то он мог наподобие Господа Бога свысока взирать на происходящее, лишь изредка коротким распоряжением подправляя ход вверенных его попечению дел.
Сидя в глубоком, уютном, располагающем к отрешенности кресле, Гард сладко потянулся, двумя руками поддел подтяжки и по старой привычке отпустил их, чтобы они звонко треснули по мощной грудной клетке, взбадривая замлевшее после долгого бездействия тело, затем нехотя глянул в окно.
Уже занимался серовато-голубоватый рассвет, и весь город, наблюдаемый с высоты двадцать седьмого этажа полицейского управления, где находился пост ночного дежурного, осторожно пропечатывался из тихо уходящей ночи.
Ну что ж, успел подумать Гард, вероятно, так и окончится дежурство без «изюминки», то есть без особого происшествия, способного, с одной стороны, огорчить комиссара, а с другой – порадовать его, как, например, хорошего хирурга одновременно и огорчает, и радует какой-нибудь замысловатый перелом ноги, с которым хоть и трудно, но недурственно повозиться, как вдруг на пульте в секторе самого фешенебельного района города вспыхнула и замигала красная лампочка тревоги. Тотчас из динамика послышался умеренно взволнованный голос:
– Докладывает «двенадцатый»! Происшествие на улице Возрождения, 38! Происшествие на улице Возрождения, 38! Как слышите?
«Как слышу! – подумал Гард, прежде чем ответить. – К сожалению, прекрасно, но лучше оглохнуть, чем вникать в эти слова, и ослепнуть, чем видеть на пульте эти мигающие красные лампочки!» Словно пожарный, комиссар предпочитал провести ночь без единого пожара, хотя весь смысл его существования в том-то и заключался, чтобы гасить пламя преступности.
Внушительных размеров пульт, перед которым сидел Гард, сверкал множеством отполированных кнопок, дисплеев и сигнальных устройств. Здесь были самые совершенные средства связи, способные в течение секунд связать комиссара с любым пунктом страны, с любой группой оперативного действия, а вдобавок еще и выдать все мыслимые справки о любых совершенных преступлениях и преступниках, когда-либо попавших в поле зрения полиции. Так вот, несмотря на все это и еще на то, что Гард одним прикосновением мизинца мог пустить в дело подвижные оперативные отряды, дежурные машины с вертолетами и призвать на помощь уникальные «мозги», то есть несмотря на всю эту электронную технику и могущественный механизм государственного сыска, ничто в данный момент не могло заменить его, обыкновенного, в сущности, человека, имеющего глаза и уши, и многолетний стаж сыщика, и одно сердце, и всего пять органов чувств. По этой причине, когда случалось особое происшествие, голос какого-нибудь «двенадцатого» обращался в первую очередь к нему, комиссару Гарду, интересуясь при этом, как он слышит сообщение.
– Слышу, слышу, – будничным тоном произнес Гард. – Давайте дальше.
– Господин комиссар, – сразу узнав начальника, сказал «двенадцатый», заметно успокаиваясь, – докладываю! Патрульный услышал крики, доносившиеся из окна второго этажа, и на фоне опущенных штор видел силуэты двух людей. Они, похоже, боролись! Потом все смолкло и свет погас…
Смолк и голос «двенадцатого». Наступила пауза, в течение которой Гард успел придвинуть к себе микрофон и закурить сигарету. Затем он сказал спокойным и невозмутимым тоном:
– Что дальше?
– Не понял, господин комиссар? – мгновенно встрепенулся «двенадцатый».
– Я говорю, что дальше? – повторил Гард, не раздражаясь, за что, кстати, с ним любили беседовать по ночам все дежурные, даже те, которых в управлении называли «жевательными резинками». – Почему вы думаете, что произошло преступление?
– Извините, комиссар, я недосказал. Патрульный поднялся по лестнице и попытался проникнуть в квартиру. Дверь была заперта. Никто не отозвался. На всякий случай он вызвал по рации напарника и установил пост возле двери. Вскрывать не стал и доложил мне.
– Хорошо, – одобрил Гард. – А кто там живет?
– Квартира принадлежит Мишелю Пикколи, антиквару…
– Живет один? – перебил Гард.
– Да. То есть нет. Это его рабочий кабинет, а постоянно, с семьей, он жил на Фиалковой улице… извините, аллее…
– Почему «жил»? – быстро сказал Гард. – Вам известно, что он убит?
– Простите, комиссар. Вырвалось по привычке.
– Ваша фамилия, «двенадцатый»?
– Мартенс. Сержант Мартенс, комиссар.
– Понял, – сказал Гард. – Вам давно пора, сержант, сдавать на офицерское звание.
– Благодарю, господин комиссар, но до пенсии мне ближе…
– Ладно, не вешайте носа. – Гард почесал у себя за ухом, что он иногда делал, когда мысленно соглашался с собеседником, будь он в двух шагах от него или на другом конце селекторной связи. – Этот «рабочий кабинет» большой?