До свидания, мальчики !

- Наверно, купаются. Надо же таких морских ребят послать в пехоту! Володя! - громко позвал Сашка.

- Не кричи. Я не глухой.

Катя и Сашка замолчали. Это был последний вечер, который мы провели вместе.

12

Через день Инка уезжала.

Три грузовых машины стояли во дворе школы. Инка сидела в первой спиной к кабине. В белой косынке, завязанной под подбородком, в синей выцветшей майке, из которой она выросла, и в сатиновой юбке - Инка сидела и улыбалась. Я разговаривал с Витькой и Сашкой и еще с кем-то. С нами были Катя и Женя. Все вместе мы вспоминали прошлогоднюю поездку и хохотали. Я стоял к машине спиной. Прошедшая ночь ничего не сгладила и не смягчила: то, что произошло у меня с Инкой вчера, сегодня стояло между нами.

Вчера я сказал:

- Инка, мы уже совсем взрослые. Понимаешь? Та женщина, на которую я смотрел на пляже, и Джон Данкер для нас обоих не случайны.

- Зачем ты мне это говоришь? - спросила Инка.

Я не очень отчетливо представлял зачем. Но, начав говорить, не мог остановиться. Мы сидели в самой глухой части пустыря между морем и соленым озером Майнаки, и вокруг были песчаные дюны и кусты паслена. Нас ждали на пляже, но я сказал Инке:

- Давай побудем одни.

И мы пришли сюда.

- Я не могу тебя так оставить, - говорил я. - Понимаешь, не могу. Думай обо мне все, что хочешь, но я не могу.

- Пусть все будет. Я ничего не буду думать. Пусть все будет, - Инка побледнела, и вокруг ее носа проступили веснушки.

Было жаркое солнце у меня на затылке, были Инкины рыжие волосы на песке: я еще подумал, как трудно будет вытряхнуть песок из густых Инкиных волос.

Потом я сидел и больше ничего не было, кроме страха: не за себя - за Инку.

Когда я решился взглянуть на Инку, она сидела обхватив руками колени.

- У тебя на губе кровь.

- Это ничего. Я ее прикусила.

- Ничего, не бойся, - сказал я. - Когда-нибудь это все равно должно было случиться.

- Я не боюсь. Я ничего не боюсь. Ты не обидишься? Больше этого не надо. Мне кажется, ничего не случилось и... больше не надо.

Страха больше не было: были растерянность и стыд.

- Пойдем на пляж. Наши давно на пляже, - сказала Инка.

На пляже она не отходила от Кати и Жени. Я знал, почему Инка от них не отходила: я тоже боялся остаться с ней наедине, - ведь тогда нам надо было бы о чем-то говорить, а я не мог говорить.

Потом Инка неожиданно сказала:

- Я пойду, а то собраться не успею.

Я смотрел, как она одевалась, и со страхом думал, что должен пойти ее проводить.

- "Женя, ты хотела взять выкройку юбки. Пойдем? - сказала Инка. На меня она не смотрела, а я на нее смотрел и чувствовал, как на глазах проступают слезы.

Потом весь вечер я бродил возле Инкиного дома. Улица опустела, и свет погас у них в окнах, когда я ушел, так и не повидав Инку...

Юрка Городецкий подошел к директору. Он шел на виду у всех, и это, наверно, была самая торжественная минута в его жизни; у него даже голос дрожал, когда он докладывал:

- Учащиеся девятых классов второй средней школы имени Постышева к отъезду в колхоз готовы.

- Можно ехать, - сказал Виктор Павлович.

- По машинам! - крикнул Юрка, и все засмеялись. Виктор Павлович тоже смеялся, потому что все, кто уезжал, давно сидели в машинах. Юрка поднял красный флажок. Старосты классов - они сидели сзади у правого борта - тоже подняли красные флажки: флажки были Юркиной затеей, мы обходились без них. Юрка вообще оказался очень активным. Он встал на подножку первой машины, и она медленно тронулась, а Юрка стоял и придерживал открытую дверцу. Я шел под самым бортом. Инка помахала нашим рукой, потом быстро взглянула на меня и все время улыбалась. Угол платка выступал вперед, и на Инкин лоб и глаза падала тень. По правую сторону ворот школьный оркестр играл марш "Все выше и выше". Машины обгоняли меня и сворачивали на улицу. Когда я вышел за ворота, они уже набрали скорость. Пыль вырывалась из-под колес, и три пыльных облака катились по улице.

- Как Инку жалко, - сказала Катя. - Надо же, чтобы так не повезло. Никогда раньше сразу после экзаменов не ездили в колхоз.

- По-моему, она плакала, - сказала Женя.

- Ты видела?

- Во всяком случае, слезы на глазах видела.

- Что будете делать? - спросил я.

- Имею предложение пойти на пляж, - сказал Сашка.

- Я пойду зашпаклюю яхту.

- Все пойдем. Мы же обещали Инке прийти на косу, - сказал Витька.

Я испугался, что Сашка передумает идти на пляж. Но Сашка не передумал.

- Не морочьте голову, - сказал он. - После обеда пойдем в порт. Надо же все равно захватить краску.

- Буду ждать вас в порту.

Я перешел мостовую.

На грузовом причале Павел разговаривал с матросом "Посейдона". Матрос стоял на носу баркаса и выбирал канат. Я разделся, сложил одежду под кустом и в одних трусах замешивал шпаклевку из сурика.

Подошел Павел.

- Почему один? Непорядок, - сказал он.

- Не мешает иногда побыть одному.

- С рыжей поругался?

- Ни с кем я не ругался. Она в колхоз уехала.

- Понятно. А то, смотрю, что-то вид у тебя не профессорский. Отчаянная девка. Подбегает ко мне, говорит: "Я вас с Володей видела, их там Степик бьет". - "Постой, говорю, здесь". Прибежал, темно, как в животе у негра после черного кофе. У самого спина зудит - ножа опасается, а тут еще она вертится, тебя ищет.

- Не помню, мы тебе спасибо хоть сказали?

- А на что мне оно? Куда мне его девать? Чего она в тебе нашла? Может, ты какой секрет знаешь?

- Ты что-то про Нюру Степику говорил. Что он с ней сделал?

- То же, что и с твоей рыжей, если бы поймал. С Нюркой из-за этого муж не стал жить.

- Как же Алеша промолчал?

- Да он и не знал. Я об этом потом стороной узнал. Нюрка, дура, молчала. Доказательств никаких. Значит, руби концы. Ты счастливый. Как тебя мать родила?

- Не понимаю.

- Наверно, в рубашке родила. Жениться на рыжей думаешь?

- Думаю.

Я размял в левой руке шпаклевку и стал втирать ее большим пальцем правой руки в пазы и выбоины левой скулы. Главное, чтобы был хорошо прошпаклеван нос: на него сильнее всего давит вода при встрече с волной. Павел лежал на песке, курил и время от времени сплевывал сквозь зубы.

- Неохота из города уезжать? - спросил он.

- А тебе охота?