Страница 54 из 64
- Военком, оказывается, умный дядька, - сказал я.
- Тебе от этого легче? - спросил Сашка.
- Конечно, легче. Он тоже пехотный майор.
Мы счищали с бортов циклями старую краску. Сначала мы счищали просто так: надо же было что-то делать, а потом увлеклись.
- Военком правда умный. Все понимает, - сказал Витька.
- Например? - спросил Сашка.
- Женя представляла, как я в белом кителе буду встречать ее после концерта. Это все равно неправильно. Я не только из-за кителя...
Я зачищал левый борт и помалкивал: никогда не думал, что у Жени такое богатое воображение.
- Что скажем девочкам? - спросил я.
- Пока надо сказать, что едем в Ленинград. Алеша действовал правильно, - сказал Сашка.
Витька посмотрел на меня: Сашке он не доверял.
- Так и скажем, - сказал я. - А если спросят, в какое училище? Скажем, в училище имени Склянского. По-моему, они не станут допытываться, что это за училище.
- Сурик крепко держит. Прошпаклюем борта, и можно красить, - сказал Витька.
- И прошпаклюем и покрасим. А вот кто на ней будет ходить? - спросил Сашка. Он хлопнул ладонью, и двойной борт отозвался гулким звоном хорошо выдержанного елового дерева.
- Приготовиться, - сказал я.
По песку, между поваленных набок баркасов, шли Катя и Женя.
- Почему не подождали? - спросила Женя.
- Яхту надо привести в порядок. Она может каждый день понадобиться, сказал Витька.
- Узнали, куда едете?
Прокурорский тон Жени начинал меня злить.
- Все в порядке, - ответил Витька. - Все трое едем в Ленинград.
- Я так и знала, - сказала Женя. - Надо всегда твердо стоять на своем.
Витька посмотрел на Женю и глупо ухмыльнулся. Я мог поручиться, что наша тайна дольше одного дня не продержится.
- Как здорово! - сказала Катя. - Мы снова будем вместе. Это надо отметить.
- Завтра отметим, - сказал Сашка. - Завтра мы едем в "Поплавок" и спокойненько все отметим.
- Где Инка? - спросил я.
- Она с мамой уехала в Симферополь. Ее отца срочно куда-то вызвали, и они поехали его провожать. Я и Женя были на вокзале, - сказала Катя. Инка велела передать, чтобы ты не скучал.
Я не только не собирался скучать, у меня просто на душе легче стало. Первый раз я ничего не имел против того, что не увижу вечером Инку. Я сказал, что никуда вечером не пойду. Поработаю еще часа два, а потом пойду домой. Я действительно никуда не пошел и рано лег спать. Если крепко проспать всю ночь, то к утру любая неприятность теряет остроту. Впервые в жизни я почувствовал тяжесть долга, и, чтобы его выполнить, мне приходилось пересиливать себя.
Утром я проснулся с тревожным ощущением перемены в своей судьбе. Все устраивалось, но не так, как мне хотелось. Потом, в армии, мне часто приходилось приносить личные желания в жертву требованиям службы. Это постепенно вошло в привычку. Мне со временем стало нравиться подчинять свою жизнь присяге и долгу: каждый раз при этом я острее чувствовал свою нужность и значительность. Когда через много лет я был уволен из армии и спросил полковника, в чье распоряжение меня отправляют, полковник ответил: в ваше собственное. Ничего страшнее этих слов я не слышал.
Ровно в одиннадцать ноль-ноль мы были на медкомиссии. Чтобы прийти ровно в назначенное время, мы минут пятнадцать стояли за углом военкомата. Вместе с нами комиссию проходили призывники, но мы обошли врачей первыми. Потом мы сидели в кабинете у военкома. Он просматривал медицинские заключения. Самым крупным изъяном, если это можно назвать изъяном, было несоответствие между нашим весом и ростом. Даже Витьке не хватало до нормы шесть килограммов.
- Были бы кости, мясо будет, - сказал военком. Мы вежливо улыбнулись. Военком подвинул к себе наши заявления, но читать их не стал. - Что скажешь, Белов? - спросил он.
- Ничего. Что говорить?
- Поговорить есть о чем. Ребята вы крепкие, утешать вас не надо. А пехоту вы зря обижаете. Понятие "пехота" давно устарело. Пехотный командир - это общевойсковой командир. В бою ему подчиняются все рода войск. Значит, он должен знать эти войска и уметь организовать между ними взаимодействие. Форма одежды тоже не хуже морской. К ней только привыкнуть надо. Чем на мне плохая форма?
- Так вы же майор, - сказал я.
- Форма у майоров и лейтенантов одна.
- Особенно у лейтенанта, который обучал вчера красноармейцев, - сказал я.
- Подковырнул. Настоящие профессора, - сказал военком. Он встал, подошел к двери и, открыв ее, позвал: - Лейтенант Мирошниченко! - Майор вернулся к столу, а дверь оставил открытой. В комнату вошел лейтенант, совсем не тот, кого мы видели вчера, а я почему-то думал, что войдет тот.
- По вашему приказанию, товарищ майор. - Лейтенант стоял у двери и смотрел то на нас, то на военкома. Лицо майора сморщилось от улыбки.
- Документы на ребят готовы? - спросил майор.
- Осталось переписать заявления.
- Заявления переписаны. Идите. Потом поговорим.
Мы сразу поняли, зачем майор вызвал лейтенанта. А лейтенант не понял. Он только понял, что майор вызвал его не затем, чтобы спросить о документах. Лейтенант вышел.
- Видели? Форму надо уметь носить, - сказал военком.
- Наглядная агитация, - сказал Сашка.
Майор развеселился. Он смотрел на нас и смеялся.
- Какой я агитатор. Агитатор Переверзев. Я солдат. Вопросы есть? Тогда свободны. Но из города никуда не отлучаться. Прочтите во дворе сегодняшний номер "Звезды". Интересно.
Когда мы вышли, к майору зашел лейтенант Мирошниченко. Мы шли по коридору и слышали, как они оба смеялись.
Мы сразу нашли статью: "Они - будущее Красной Армии". Мы стояли у стенда и читали статью. Никаких сомнении не было: будущее армии - это мы. Статья была написана о том, что военные училища ждут и готовы принять юношей с десятилетним образованием, которые омолодят командные кадры и завершат техническое перевооружение армии.
Мы пошли на пляж.
- Нам все же повезло, - сказал я. - Эта кампания могла начаться годом раньше или годом позже, и мы бы в ней тогда не участвовали.
- Я всю ночь думал. По-настоящему повезло только мне, - сказал Сашка. Я чувствую себя перед вами последней сволочью.
- Можешь не чувствовать. Ни я, ни Витька ни при какой погоде не желаем быть докторами. Может быть, ты желаешь? - спросил я у Витьки.