Страница 53 из 64
- Больше не надо, а то долго не заживет, - сказала Инка.
Мы стояли в подъезде за лестницей и молчали. Инкины руки лежали у меня на плечах, и я прижимал ее к себе. Мы оба очень устали и только теперь это почувствовали.
- Я тебе говорила, мамина сестра живет в Ленинграде. Говорила?
Я не помню, говорила Инка или нет. Кажется, говорила.
- Она приедет к нам на лето. Я смогу к ней ездить на каникулы. Хорошо, если вас пошлют в Ленинград.
Куда нас пошлют? Я мог узнать это только завтра. И мне хотелось, чтобы скорее прошла ночь и наступило завтра. Для этого надо было лечь спать, а чтобы лечь спать, надо было прийти домой. Кажется, Инка была права: хорошо, если бы мне никуда не надо было уходить.
10
В кабинете военкома, наверно, никогда не было солнца. Я об этом подумал, как только открыл дверь. Я вошел первым, и следом за мной вошли Сашка и Витька. Витька повернулся к двери и осторожно ее закрыл. Потом мы стояли шеренгой спиной к двери: я с разбитыми губами, Сашка с забинтованной головой, а у Витьки в складках нижнего века копились остатки синяка.
Не знаю, какое впечатление произвели мы на военкома: военком был человек сдержанный. Он только посмотрел на часы и сказал:
- Опоздали на пятнадцать минут.
Он сидел боком к нам и через стол поглядывал на Алешу.
- Поздравляю, профессора: едем в Ленинград, - сказал Алеша.
Витька широко улыбнулся и потер руки. Я и Сашка переглянулись. Конечно, хорошо, что хоть в Ленинград-то мы едем, но мы не спешили радоваться: слишком бодрый голос был у Алеши.
- Что, довольны? - спросил Алеша.
- В какое училище едем? - спросил я.
- Краснознаменное училище имени Склянского. Бывшие Ориенбаумские пулеметные курсы красных командиров.
- Товарищ Переверзев, будем говорить с ребятами напрямую, - сказал военком. Он повернулся к нам, и под его грузным телом заскрипел стул. Есть разнарядка: три места в Пехотное училище имени Склянского, одно - в Военно-морскую медицинскую академию и персональный вызов Баулину в Военно-морское училище имени Фрунзе.
У меня гулко билось сердце. Удары его отдавались в ушах. Наверное, поэтому я плохо слышал. Я до сих пор плохо слышу, когда волнуюсь. Я напрягал внимание, а в голове была одна мысль: ни во Владивостоке, ни в Севастополе я не буду встречать Инку с цветами. Ни о чем другом я не мог думать. Я видел в окно освещенный солнцем двор, посыпанный песком, и марширующих красноармейцев. Спиной к окну стоял лейтенант и командовал:
- Раз!.. Два!.. Три!.. Раз!.. Два!.. Три!.. - Слово "раз" он произносил громко и отчетливо. Красноармейцы - их было восемь человек - ходили по кругу. Под команду "раз!" они опускали ногу, а под счет два-три - медленно ее поднимали. Я смотрел в окно и думал: ни в Севастополе, ни во Владивостоке я не буду встречать Инку с цветами.
- Нам осталось решить, кто из вас поедет в медицинскую академию, сказал военком.
- Кригер, ты же хотел поступить в медицинский институт. Это место как будто специально для тебя придумано, - сказал Алеша.
Сашка молчал.
- Изменить ничего нельзя? - спросил я.
- Мотивировка? - спросил военком.
- Мы же выросли у моря, - сказал Витька.
- Мы уже сейчас умеем определять место в любую погоду днем и ночью. А по заливу ходим, как по собственной квартире, - сказал я.
- Существенно, - сказал военком. - Мы тоже об этом говорили. Но таких морских ребят много, а военно-морских училищ всего два: одно строевое, другое инженерное. Контингента для комплектования у них всегда хватало. Еще какие мотивы? Белоснежные кителя, фуражки с крабами, золотые якоря. Отгадал? - под тяжелым лбом пытливо поблескивали глаза военкома. Отгадал, Белов? - Какое-то мгновение я выдерживал взгляд военкома, а потом отвернулся.
- Я тоже хочу в пехотное училище. Мы же все трое с детства, - сказал Сашка.
- Всю жизнь втроем не проживете, - сказал военком. - Перестройка армии - дело серьезное, и относиться к ней надо серьезно. Могу сказать по своему опыту: не пойдет у вас служба, если на первый план ставить собственные желания.
Алеша убрал со лба волосы.
- Разнарядка давно получена, - сказал он. - Я уговорил военкома послать письмо, чтобы ее изменить. Колесников тоже письмо подписал. Ничего не вышло. Вчера облвоенкомат подтвердил телеграммой прежнюю разнарядку. Так что, профессора, дело конченое. Я сам собирался в военно-политическое училище. Не вышло.
- Завтра в одиннадцать ноль-ноль медкомиссия. Потом зайдете ко мне и приносите новые заявления. Приучайтесь не опаздывать.
После мрачноватой прохладной комнаты день показался особенно ярким и теплым. По существу, ничего неожиданного не произошло. Никто не обещал послать нас в военно-морское училище. Мы сами вообразили, что таких морских ребят, как мы, ни в какое другое училище послать не могут. И все равно мы чувствовали себя так, как будто нас в чем-то обманули. Красноармейцы больше не маршировали. Без гимнастерок, но в сапогах, они прыгали в разножку через козла. Они разбегались от крыльца, и от них пахло кисловатым потом и сапожной мазью. Лейтенант стоял сбоку козла и страховал прыжки. Я осмотрел его: сапоги с непомерно широкими голенищами, в которых ноги торчали как палки, мятая гимнастерка и потное немолодое лицо не произвели на меня впечатления. Лучше было на лейтенанта не смотреть. Чтобы тоже стать лейтенантом, мне еще предстояло три года учиться.
На улице Сашка сказал:
- Я же все время чувствовал: Алеша темнит.
- Он старался. Слышал, письмо посылал, - сказал Витька.
- Дело не в письме. Алеша боялся, что мы не согласимся пойти в пехотное училище, и ничего нам не говорил. Это политическое недоверие, - сказал я.
- Я хотел высказать ему все, что о нем думаю, - сказал Сашка.
- Очень хорошо, что не высказал. Незачем выяснять отношения при посторонних. Мы все ему выскажем наедине, - ответил я.
Мы ушли в порт. Девочки должны были подойти к военкомату, чтобы вместе идти на пляж. Но мы не хотели с ними встречаться: мы боялись сказать им о том, что едем в пехотное училище. Нам надо было сначала как-то самим к этому привыкнуть.
Яхта стояла на козлах. Мы сняли с нее брезент, достали из люка набор инструментов, потом перевернули яхту вверх килем. Мы приготовились работать, чтобы девочки видели, зачем мы сюда пришли.