Страница 51 из 64
Стали договариваться о сроках прополки.
- Полторы недели, - сказал Франц Карлович.
Я осмотрел поле. Оно начиналось от дороги на железнодорожную станцию и кончалось на берегу лимана. Чтобы прополоть такое поле, надо было не меньше двух с половиной недель.
- Три недели, - сказал я.
- Три недели! Три недели все умрет, - сказал Франц Карлович.
- Все не умрет. Мы же каждый день будем полоть.
- Две недели, - сказал Франц Карлович.
- Согласны, - ответил Юрка, как будто его кто-то тянул за язык. Я промолчал. Мы поехали в правление. Франц Карлович привязал жеребца у коновязи, а не отправил его в конюшню, - значит, он еще собирался куда-то ехать. В кабинете Франц Карлович предложил, чтобы бригада школьников жила в риге у свекловичного поля. Он предложил это, подписывая какие-то бумаги, которые ему принес бухгалтер. Юрка снова сказал:
- Согласны.
Я подождал, пока Франц Карлович кончил подписывать бумаги.
- Не пойдет, - сказал я.
- Почему? - спросил Юрка. - Очень уж удобно: фронт работ рядом - не надо время на ходьбу терять. Потом на открытом воздухе спать приятно. Юрке очень хотелось выглядеть солидно. "Фронт работ" - надо же такое придумать! Франц Карлович курил трубку и кивал головой. Никогда не думал, что Юрка такой дурак.
- Понимаешь, Юра, - сказал я. - Рядом с ригой - болото. А в этом болоте почему-то понравилось жить лягушкам. А лягушками, как тебе известно по зоологии, питаются ужи...
Франц Карлович забеспокоился. Он вынул изо рта трубку и сказал:
- Уж мирный животин.
- Правильно. Но девочки почему-то ужей боятся.
- Вот еще, - сказал Юрка. - Нечего идти на поводу настроений. Привыкнут. Зато фронт работ рядом.
- Теоретически все правильно. Но девочки все равно будут визжать, когда уж заползет под одеяло. А утром их не добудишься. Если даже добудишься, они обязательно заснут в поле, и солнечные удары гарантированы. Как хотите, Франц Карлович, а ребят надо разместить в школе или в хлебном амбаре.
- Нет, нет. Час ходьбы до работы.
- На машине десять минут езды, - ответил я. - Потом, Франц Карлович, надо закрепить за нами лошадь: обед и воду мы будем сами возить. В прошлом году достаточно намучились.
- Нет, нет. Это баловство - не работа. Даром хлеб кушаль - хорошей жизни не зналь. Лошадь дай, машину дай - сплошной убыток.
- Франц Карлович, за что колхоз премировал нас в прошлом году?
- Политика.
- Вы же сами говорили, что школьная бригада дала прибыль. Прибыль - это экономика.
- Хорошо. Будет работа как прошлый год - будет лошадь и машина, неожиданно быстро согласился Франц Карлович. Он, кажется, очень спешил. Мы попрощались на крыльце. Франц Карлович уехал, а Юрка заявил, что должен осмотреть амбар и школу. В риге он соглашался разместиться без осмотра. Тоже мне логика. Я с ним не пошел. Я сидел на скамейке в садике перед правлением. Посредине цветочной клумбы стоял бюст Фридриха Энгельса. Странно было видеть Фридриха Энгельса без Карла Маркса. Я уже три года его видел и не мог привыкнуть. Вернулся Юрка.
- Может, заночуем? - спросил он.
- Зачем?
- Как-то неудобно в тот же день возвращаться.
Я ничего не ответил. Я просто пошел по дороге на станцию. Чтобы успеть к вечернему симферопольскому поезду, нам пришлось последние три километра бежать по берегу моря. В вагоне Юрка приставал ко мне с разговорами. Сначала я притворялся, что сплю, а потом на самом деле заснул.
9
С вокзала мы поехали на трамвае. На пустыре открытый прицепной вагон продувало насквозь, а длинная подножка почти цеплялась за кусты. Я уже стоял на подножке, когда Юрка спросил:
- Не знаю, сейчас к директору пойти?
- Нет, подожди, пока он ляжет спать, - ответил я и спрыгнул на ходу в конце пустыря, против Морской улицы. Кто бы мог подумать, что Юрка такой дуб. И я же рекомендовал его в секретари.
На улице уже появились нарядно одетые курортники. Они шли своими обычными вечерними маршрутами: Приморский бульвар, курзал, "Поплавок", ресторан "Дюльбер". Я спешил к Инке, потный и пыльный, с разбитыми губами. Надо было бы, конечно, забежать домой переодеться, но не хотелось тратить зря столько времени. Инку я увидел неожиданно: случайно посмотрел на другую сторону улицы и увидел. Инка никогда не ходила по той стороне. Для этого ей пришлось перейти мостовую против своего дома. Инка шла вдоль ограды сквера. От неожиданности я даже не сразу ее окликнул. У меня в голове не укладывалось, что Инка могла куда-то идти, да еще торопиться, когда меня нет в городе.
- Инка!
Инка остановилась, потом побежала ко мне через мостовую.
- Как хорошо, что ты вернулся! Ты не представляешь, как хорошо, что ты вернулся! - сказала она. Я смотрел на нее и улыбался. У нее было какое-то странное лицо, и я никак не мог понять, что она с ним сделала. И глаза были немного испуганные.
- Куда направилась?
- Я так рада, что ты вернулся. Я так и думала, что ты вернешься. Я только не была уверена.
Я все смотрел на Инкино лицо и никак не мог понять: что она с ним сделала?
- Тебе не нравится? - спросила Инка. - Я только чуточку попудрилась и чуточку покрасила губы. Надо же когда-нибудь попробовать.
Теперь я понял, почему она стала такая красивая; под пудрой не так заметны были веснушки, а краска на Инкиных губах совсем была не видна; губы у нее всегда были очень красные.
- Делать тебе нечего, - сказал я. - Зайдем ко мне, я переоденусь.
- Зайдем, - сказала Инка.
Против входа в сквер я сошел на мостовую и остановился, потому что Инка сказала:
- Пойдем по улице. Пойдем?
Мы всегда ходили через сквер. Я не понимал, почему ей пришло в голову идти кругом, и смотрел на нее.
- Когда ходишь по песку, вечно пылятся туфли. Пойдем по улице, сказала Инка. Она говорила и поглядывала в сквер. Я тоже оглянулся. Недалеко от входа, боком к нам, сидел на скамейке Джон Данкер. Я вышел на тротуар, и мы пошли по улице. Я подумал, что Инка просто не хотела проходить мимо короля гавайской гитары. Мне и самому не очень хотелось его видеть. Но потом я подумал другое и остановился.
- Ну, ударь меня. Ударь. При всех ударь, - сказала Инка.
Я пошел по улице, и Инка шла за мной. Она шла чуть отставая и говорила: