Самодурка

То ли жизнь она сожгла,

То ли ей пора пришла

Выйти на растопку.

Ах, истлевшие деньки,

Век мой человечий!

Вы ль обуглились, легки,

В остывавшей печи?

И не желтая звезда,

И не ветер ломкий

Уводили вас туда,

Где развеяны года

Выжженной соломкой.

Но не в том ведь дело - в том,

Что приходит слово,

Словно отдаленный гром

Бытия иного. *

___________________________________________________

* Стихи Алексея Биргера.

Надя долго молчала. Потом подняла голову.

- Как же... как ты С ЭТИМ живешь? Не думала, что ты... поэт.

- Ну, это слишком сильно сказано! - он мял свои пальцы под столом, все ещё не поднимая глаз.

- Глупости! Ничего не сильно... Представляю, как Лида тобой гордится! Я бы ног под собой не чуяла...

- А она не знает.

- Чего не знает?

- Ну... про это. Ей это неинтересно. Ну и... в общем, я не показывал. Так, иногда балуюсь для себя.

- Да ты с ума сошел! Что значит "балуюсь"?! Это надо людям читать! Чтобы знали, что живы, что не сдохли пока! Ты не можешь, Георгий, - пойми, не можешь скрывать свои стихи! Они уже не твои. Они... и как это - жене не показывать! Это ведь для тебя самое главное? Да? - Надя глядела на него, затаив дыхание...

Эти слова о Москве... и этот мерный рокот преображенного голоса... боль, с которой его душа осознавала и раскрывала себя... Все это как-то резко и вдруг сроднило её с этим человеком. И это чувство внезапной близости было настолько ошеломляющим, настолько острым, что ей показалось, будто её собственную душу пропороли насквозь... и в эту рваную рану всадили душу другого - того, который сидел сейчас перед ней.

Надя внутренне заметалась, заистерила - она была к этому не готова ... она ещё не вырвала свое сердце из прошлого - сердце, которое ещё билось в объятиях Володьки...

"Он, - застонала она про себя, - мой муж... Он другой. Он существует в системе координат, которая выверена простыми житейскими правилами. И он ведь не виноват, что хочет и для меня такого же счастья, в котором мерилом всего становится благополучие. Достаток. Дом - полная чаша... А мне этого мало. Мне бы - чтоб от любви сквознячком потянуло... странным веющим сквознячком, от которого все затаенное оживает... и тогда понимаешь: чудо в них... только в этих двоих. И от того, что вместе они, меняется что-то в этом замороченном мире... в нем нарождается тяга к преображению - сила, которя творит чудеса!

Я втайне мечтала об этом. О таком союзе двоих, который возносит над привычным, обыденным - и там, в пространстве свободы, каждый из них понимает, что столь же причастен к миру незнаемого, сколько к тому, в котором он вырос. Может быть, такой союз помогает людям понять, что их дом все же не здесь - не на земле... Только я не думала, что встречу такого... мужчину, с которым смогу в это поверить. А Георгий... ох, замолчи! И не смей даже думать об этом. Ты должна напиться сейчас, чтобы это забыть!"

Надя поспешно поднялась и на минуту закрылась в ванной. Она долго всматривалось в свое потемневшее лицо. Отблеск жадного незнакомого пламени горел в глазах. Она прикрыла их рукой. И так, прикрывая глаза, вернулась на кухню.

- Гром, давай озаримся!

- Конечно...

Он налил им по полной, потом ещё по одной... Ночь взмыла над городом, подчиняя тех, кто не спит, своим звездным законам.

- Нет, я все-таки не понимаю... - лепетала Надя, охмелев. - Почему ты так счастье не уважаешь? Призрак, мол... Ведь дом, семья, покой... это не призрак. Разве нет?

- Как сказать... - Георгий пожал плечами.

- Да, так и скажи! Разве твой дом - такой спокойный, такой полный это не счастье? - она пытала его с каким-то исступлением.

- Смотря для кого... - он явно уходил от этого разговора.

- Хорошо, в чем тогда для тебя счастье?

- Да не надо его! - Георгий вскочил и принялся шагать по кухне, стараясь не наступить на Чару. - Не надо и все! Себя бы самого сотворить работать там, внутри, наедине с собой, где ты один на один с Создателем. Прости за высокий штиль! Вот это - не призрак. Это и есть нерушимое...

- И для женщины тоже?

- А что, женщина - не человек? Смотря какая, конечно. Если такая как ты, если у неё дар Божий, - тогда и ей ничего не надо, кроме этой внутренней работы, кроме обретения формы, которую только она одна и может создать... Это ведь радость! Такая... - он запрокинул голову и рассмеялся. - Вот начни всерьез - и увидишь.

- А как начать?

- Ну... это у всех по разному.

- Грома, ну пожалуйста, ты же ведь знаешь - как! А я... больше всего на свете хочу отыскать выход... как бы это сказать? К себе настоящей!

- По-моему, ты уже близко.

- Почему ты так думаешь?

- Ты... в раздрызге, в смятении. Все чувства накалены. Хаос в душе воет. Не так?

- Точнее не скажешь.

- Вот здесь и ищи. Выход к свету - он в той мешанине, где все как бы специально запутано и затруднено. Вот тут-то и надо понять, что путь - это работа. Не пахота на стороне за кусок хлеба, а внутренняя работа по преодолению в себе хаоса, всего наносного, темного, - всего, что "не я"! Понимаешь, не бояться хаоса надо, не прятаться от него как улитка, а изживать. Пространство борьбы - оно ведь в душе. Это не я сказал - это ещё Достоевский. У всех у нас свои слабости. Если им потакать... все, кончился человек!

- Грома, знаешь... - Надя сама разлила водку по рюмкам. - А я ведь гадина!

- Да ну! - он вернулся за стол, положил голову на ладони и уставился на нее. - Чего так-то?

- Понимаешь, я всегда жила как хотела. Чтобы, этак, закусив удила, настоять на своем. Во всем! Очень часто наперекор всему - близким людям, обстоятельствам... даже самой себе! Да, очень часто во вред себе. Лишь бы победить, лишь бы оседлать жизнь! Знаешь, этакая осатанелая баба, которая вопит: "По щучьему веленью, по моему хотенью стань передо мной как лист перед травой!" Это же кошмар, Грома!

- Видишь, все-таки поняла.

- Погоди, не перебивай. Как припекло... я обет Богу дала. Мы всегда так: творим, что хотим, а потом к Богу кидаемся. Мол, запутались, помоги! А потом опять за свое. Так всю жизнь и качаемся посередине. Как маятник.

Георгий не перебивал и молча глядел на нее. Глаза его лучились ясным ровным огнем.

- Эй, не смотри так! Ты меня сейчас своими глазами сожжешь!

Он улыбнулся и успокаивающим жестом прикрыл её ладонь своею.

- Грома, грош мне цена, если так запросто, с такой легкостью в самой себе перескакиваю. Из света во тьму. С белого на черное... Перекати поле. А я не хочу кататься! Я свечкой в храме хочу стоять! - её губы кривились, подбородок дрожал.

- Ну-ну... - он подлил ей томатного соку в стакан, положил на тарелку из банки соленых огурчиков. - Ты закусывай, не забывай. Днем-то обедала?

- Не-а.

- Ну вот! Ешь-ка как следует. Сейчас ещё колбаски подрежу.

- Да не надо мне колбасы! Можешь ты меня выслушать, я же никогда никому... Это же самое главное, неужели не понимаешь?

Она в сердцах треснула кулаком по столу, но тут же осеклась, испугалась...

- Ой, извини! Чего доброго, Лиду разбудим...

- Не разбудим - она спит крепко. Ты говори, говори - ночь у нас длинная.

- Грома, понимаешь... Я мстить хочу одному... в общем, одному гаду. Он и вправду гад, ты не сомневайся!

- А я и не сомневюсь.

- Ну вот, планы мести лелею. Это что ж... по-христиански? Я же знаю, что мстить грешно, что мстит только слабый. Мелкий никчемный нуль. У которого за душой - ни силы, ни света... одна чернота. Выходит, я и есть этот нуль.

- Ты уже отомстила?

- Нет пока...

- Ну вот. Значит пока ты и есть сильная и светлая!

- Но... понимаешь, как я могу... у Бога прость. Когда надо нам - мы в церковь бежим, свечки ставим. А хорошо все - какое там! Почему мы даже к вере относимся так потребительски? Поверху идем, цветочки срываем... значит, плодо-то нам не видать!