Горгона

Вике это почему-то не слишком нравилось. И хотя она больше не чувствовала себя дурацким пугалом среди нормальных людей, настоящего превращения из гадкого утенка в лебедя все же не произошло.

Оно, конечно, должно было произойти. Вика в это искренне верила. И с удушливым трепетом, от которого ныло сердце, нетерпеливо ждала, что вот-вот проявится, наконец, плавный поворот шеи, действительно, как у лебедя, кожа очистится от угрей, станет нежно-матовой и красивой, остистые волосы помягчают, а на лице проступит то дразнящее выражение, которое она уже не раз замечала у Алечки. Выражение, как бы обращенное ко всем мальчикам сразу: Ну, что ты мне такого хочешь сказать? И тогда она небрежно пройдет мимо остолбеневшего от неожиданности Витьки, равнодушно скользнет по нему глазами, точно не узнавая, а когда он ее окликнет, скорее всего этаким заискивающим голосом, сделает вид, что не слышит, и рассеянно отвернется.

Пусть немного помучается.

Вот будет здорово!..

Превращение в гордую лебедицу однако задерживалось. Вика с особой силой почувствовала это в мае, когда под шорох выползающей из липких почек листвы, они собрались небольшой компанией по случаю предстоящих каникул.

Она долго думала, что надеть этим вечером. Лихорадочно перебирала платья, хотя и было-то их у нее всего два: красное, которое Вика уже давно терпеть не могла, потому что от пламенного его оттенка кожа становилась ощутимо темнее, и еще – синее, которое шло ей значительно больше, но тут стало вдруг тесным и резало складочками в подмышках. А с переставленными пуговицами, что Вика, разумеется, сразу же сделала, начало почти неприлично выдавливать наверх груди. Вика чуть не расплакалась, не представляя, что выбрать. Кончилось тем, что она неизвестно за что разозлилась на самое себя, раздраженно махнула рукой, влезла в синюю, опасно потрескивающую на швах тесноту, подколола кулончик, который хоть чуть-чуть прикрывал вырез, и, сопровождаемая взволнованным взглядом матери, которая тоже начала нервничать, ринулась через асфальтовый двор, к парадной напротив. И уже, влетев в квартиру Виталика, освобожденную от родителей на этот вечер, опоздав, тем не менее, минут на тридцать, если не больше, увидев Лерку с вырезом платья еще ниже, чем у нее, Рюшу при галстуке, в рубашке с аккуратно завернутыми рукавами, самого Витьку в красивом джемпере, распираемом изнутри бицепсами, обнажающую зубы Алечку, у которой покачивались в ушах маленькие сережки, – все такие знакомые, радостные, привычные лица, – Вика вдруг непонятно с чего ощутила, что она здесь немного не к месту, можно было не волноваться так уж насчет опоздания, можно было даже не приходить вообще – никто бы этого, скорее всего, не заметил, и у нее, точно перерезали нитку, упало сердце.

Все шло наперекосяк этим вечером. Как-то так получилось, что за столом она оказалась не рядом с Витькой, что вроде бы подразумевалось, а с мордастым, пахнущим мылом и потом Шизоидом, которого ей меньше всего хотелось видеть. Неизвестно, как он здесь вообще очутился. С чего это вдруг его пригласили и втиснули рядом с Викой? Вике это соседство было исключительно неприятно. Тем более, что Шизоид и вел себя соответствующе: тут же, на первом тосте, как взрослый, солидно, с кряхтением хряпнул водочки, покосился на Вику, придвинулся ближе нелепо скроенным туловищем, предложил ей чего-то там помидорно-сметанного и хотя Вика держалась с ним крайне сдержанно, так и остался – нахально прижимаясь бедром к бедру. А когда Вика, чтобы лишний раз не обращаться к нему, сама тянулась за чем-нибудь через стол, наклоняясь и ослабляя натяжение синей материи, оценивающий взгляд немедленно опускался и полз ей за вырез платья. Шизоид словно прикидывал, стоит ли вообще с ней связываться. От этого взгляда ей хотелось ссутулиться.

Витька же, причесанный и, кажется, благоухающий одеколоном, оказался к ее удивлению опять вместе с Алечкой, – оживленной, все время подсовывающей к нему свое личико, – и при взгляде на них у Вики подскакивала температура. Очень уж они непринужденно смеялись и, на взгляд Вики, очень уж откровенно соприкасались друг с другом. Причем, Алечка выглядела сегодня просто великолепно: в новой прическе с пружинящими вдоль щек упругими локонами, в новом бархатном платье с какими-то вспененными на плечах рюшечками, с бронзовой старинной висюлькой, продавливающей ткань между грудей. А когда она хохотала (что явно старалась делать, как можно чаще), чисто по-женски взирала на Витьку с преувеличенным восхищением. Витька же при этом просто надувался от удовольствия. Не доходило, видимо, до дурака, что его завлекают.

Черт его знает, как нехорошо получилось.

И еще хуже стало, когда они все пошли танцевать. Распоряжался здесь Рюша, как дирижер, взмахивающий указательным пальцем. Еще бы, староста класса, привык в школе командовать. Алечка, как вцепилась в Витьку, так больше его и не отпускала. Даже в коротких паузах ревниво и, видимо, цепко придерживала за локоть. Боялась, что ли, что отобьют его, кура такая. Перетаптываясь с огрузневшим Шизоидом, Вика это хорошо видела. И опять у нее, как при гриппе, толчками подскакивала температура. Временами ее даже немного знобило. А Шизоид, по-видимому, уже изрядно наклюкавшийся (водку-то он хряпал и в самом деле, как взрослый мужик), бормотал что-то невнятное, однако вполне однозначное: Нормальный оттяг… Ну чего ты?.. Насчет перепихнуться… – Что означает последнее слово, Вика догадывалась. Дыша в ухо и шею, Шизоид лапал ее достаточно откровенно, – прижимал к себе так, что сплющивались набухшие груди. Вика, чуть отклоняясь, все же особо не сопротивлялась. Обниматься с Шизоидом было, как обниматься с деревом: некоторая стесненность движений, неловкость от того, что могут заметить другие. Ничего больше. Она его даже не слушала. И только когда Шизоид, бухнув мясистой ладонью по выключателю, откровенно в образовавшемся полумраке просунул ей пальцы меж пуговиц – засопев от избытка эмоций так, что даже перекрыл музыку, Вика холодно и расчетливо впилась ему ногтями в запястье.

Шизоид охнул и, шипя, затряс рукой в воздухе.

– Ну ты чего?.. – сказал он. – Ну ты, Савицкая, знаешь, бревном трахнутая…

– А не лезь, куда не просят, – объяснила Вика.

– Ты, вообще, спасибо скажи, что я тобой занимаюсь…

– Спасибо, – хмыкнув, сказала Вика.

– Ладно, не выпендривайся, иди сюда…

– Не трогай меня!

– Ну че ты, ну че ты, ну ты чего?..

Ухватив Вику за локти, Шизоид тянул ее, пригибая, в ближайший угол. Вырваться не удавалось, пальцы у него будто одеревенели. Вика уже примеривалась, чтобы съездить ему свободной рукой по бугристой физиономии, но тут, к счастью, откуда-то из темноты вынырнул вездесущий Рюша и, немедленно вклинившись между ними, приобнял Шизоида, чтобы тот не слишком качался.

– Старик, какие вопросы? Пойдем выпьем!..

– А чего она? – громко, на всю комнату вопросил Шизоид. – Я к ней – путем, а она – царапаться…

– Никаких вопросов, старик, сейчас – по двадцать пять капель!..

– Кикимора вздрюченная!..

– Ну все, все, старик!..

Они забултыхали к разгромленному столу.

И тут Вику точно ударило. Ее вдруг пронзила догадка, что Шизоида пригласили на вечеринку исключительно для нее. Этого придурка лохматого, это тупое косноязычное чучело, этого второгодника, – только, чтобы он ей занялся.

Видимо, никто больше не захотел.

И догадка эта была настолько невыносима, что, сжигаемая ее ядовитым, почти смертельным огнем, Вика решительно пересекла комнату, наступив, кажется. на чью-то ногу, втиснулась в угол, где за торшером устроились счастливые Витька с Алечкой, разобралась кто есть кто в этом переплетении и предложила, веселостью заглушая то злобное, что начинало в ней прорастать:

– Пойдем, Витек, потанцуем!..

Лицо у Витьки стало несколько озадаченное. Он как бы не очень понимал, о чем речь.

– Э-э-э… – не сразу ответил он. – Да… Конечно… Потом… Сейчас – не хочется… Ты извини, Савицкая, я тут – разговариваю…