Страница 165 из 174
Подходили, подъезжали покупатели, конные и пешие. Товар убывал, деньги прибывали. Вот подъехали двое конников: полицейский чин с бляхой на картузе, а другой - какая-то приказная строка. Слезли с лошадей, подошли к палатке.
- Пожалуйте, господа покупатели! - сняв картуз, поклонился Долгополов. - Не арбузы, а сахар! Господин воевода сразу сто штук купил, а господин губернатор - генерал Ступишин - двести пятьдесят...
- Ладно, - сказал приказный и наморщил приплюснутый с бородавкой нос. - Мы у всех документы проверяем. А ты новый. Нут-ка, покажи паспорт.
- С полным нашим удовольствием-с... Вот-с, паспорт-с, а вот...
- Ты кто таков, откудова?
- А я - ржевский купец Остафий Трифоныч Долгополов, со многими купеческими фирмами дела веду.
- Значит, ты Долгополов? - спросил лёгким голоском приказный, утыкая с бородавкой нос в пропотевший паспорт.
- Истина ваша, - Долгополов.
- Из Ржева-Володимирова?
- Из богоспасаемого града Ржева-Володимирова...
- Ну, так вот мы тебя-то и ищем, - лёгким голоском продолжал приказный и, обратясь к полицейскому:
- Пантюхин, хватай его, вяжи.
Глаза Долгополова закатились под лоб, верхняя губа сама собой задёргалась, весь затрепетал он.
Со всего берега сбегался на происшествие народ.
А разгадка такова. В личном докладе главнокомандующему Панину о побеге "яицкого казака" майор Рунич между прочим выразил некую свою догадку, однако не придавая ей особого значения: догадка и догадка.
- Как-то в пути я обратил внимание, - говорил Рунич, - что казак крестится двуперстием. Я спросил его, не старозаветной ли он веры? "А как же! Ведь у меня во Ржеве... - он вдруг замялся, потом поправился: - Ведь у меня в Яицком городке даже домовая часовня есть..."
Граф Панин нашёл эту обмолвку казака весьма существенной, и во Ржев тотчас поскакал курьер. При опросе ржевских жителей оказалось, что действительно купец Остафий Трифонов Долгополов, человечишко плутоватый и неверный, ещё по весне прошлого года выехал якобы в Казань по каким-то торговым своим делам, да с тех пор, вот уже полтора года, и глаз домой не кажет. Жена его, обливаясь горькими слезами, подтвердила то же самое.
Курьер возвратился. Панин выпустил и повсеместно разослал строгий приказ о задержании преступника. Впоследствии Панин говорил Руничу:
- Вот видишь, Павлуша... сказано: "Слово - не воробей, выпустишь, не поймаешь". А вот мы зато по одному выпущенному слову не только воробья, а целого стервятника поймали*.
_______________
* Судьба Долгополова была такова. В сентенции о наказании
Пугачёва и его сообщников об Остафии Долгополове сказано:
"Ржевский же купец Долгополов разными лжесоставленными вымыслами
приводил простых и легкомысленных людей в вящшее ослепление так, что
и Канзафар Усаев (мещерятский сотник), утвердясь больше на его
уверениях, прилепился вторично к злодею. Долгополова велено высечь
кнутом, поставить знаки и, вырвав ноздри, сослать на каторгу и
содержать в оковах".
Где и как кончил дни свои ржевский плут - прохиндей, - нам
неизвестно. - В. Ш.
В ноябре Рунич был командирован в Петербург. А оттуда помчался курьером к фельдмаршалу графу Румянцеву в Могилёв, что на Днестре.
Отправляя его в путь, граф Григорий Александрович Потёмкин, передав Руничу три пакета, сказал:
- Два от государыни, один от меня лично. Государыне угодно, чтоб ты наедине объяснил Петру Александровичу со всею подробностью всё происшествие пугачёвского возмущения. - И, прощаясь, промолвил: - Тебя там многие и о многом будут расспрашивать, ты говори: "Всё наше, и рыло в крови".
В начале января Рунич представился фельдмаршалу. Тот обошёлся с молодым офицером весьма любезно.
- Вы нас всех весьма обрадовали своим приездом, - сказал он, - ибо мы вот уже два месяца не имеем из Петербурга никаких известий. Вы отобедаете с нами за нашим солдатским столом. Вы имеете повеление наедине нечто мне пересказать? - спросил фельдмаршал, просмотрев бумагу Потёмкина.
- Да, ваше сиятельство.
Румянцев пригласил за собою Рунича в спальню и закрыл дверь. Он был в халате. Такой же крупный, щекастый, слегка курносый, с высоко вскинутыми бровями, фельдмаршал после мучительной задунайской лихорадки сильно сдал. Его лицо, вместо обычно цветущего, было болезненное, жёлтое.
- Я от своей хворобы ещё не совсем оправился, - проговорил он, садясь в кресло.
Рунич чинил фельдмаршалу обстоятельный доклад о пугачёвском движении, ликвидации мятежа, о привозе Пугачёва в Москву.
Фельдмаршал не сделал по докладу ни одного замечания и не высказал никакого мнения. Но когда Рунич рассказал о происшествии с Долгополовым, фельдмаршал улыбнулся.
- Поверите ли вы мне, что я сему негодяю прорекал, что будет повешен?
Услыша эти слова, Рунич пришёл в замешательство. Фельдмаршал сказал:
- Не удивляйтесь. Помню, очень давно, лет тому с двадцать пять, как не боле, наш Воронежский полк квартировал во Ржеве-Володимирове. Я тогда молодым офицером был и снимал комнату у Трифона Долгополова, купца. Он в достатке жил, и мне было у него тепло. И вот, помню, этот самый Осташка, парень лет шестнадцати-семнадцати, такой ухорез был, такая бестия, что страсть!.. Всякие городские сплетни, все новости, даже что у нас в полку делалось, он, арнаут, вперёд всех узнавал. Дознавшись о столь великом его пронырстве, я часто говорил его отцу: "Ой, береги ты своего Осташку, по его затейливому уму, смотри, попадёт он на виселицу". А отец с матерью, глядя на своего недоросля только веселились да радовались.
Румянцев подошёл к столику, отхлебнул настой лихорадочной корки "хина-де-хина" и сказал, указывая на разложенные на столе снадобья:
- Вот видите, сколько мне всякой дряни наши "людоморы" насовали: тут и базиликанская мазь, и мушки гишпанские, и перувианская корка. Пичкают всякой дрянью, а толку нет... Ну, так вот. Дивлюсь, прямо-таки дивлюсь, как этого ракалью в Петербурге-то не могли раскусить, до императрицы допустили... Ведь он был в Питере винным откупщиком, затем банкротом сделался и сбежал. Это случилось не более, как лет семь тому, - я слышал, живя в Глухове, быв правителем Малороссии... Вот прохиндей, вот так прохиндей!!