Страница 227 из 253
— Не знаю, но она опасна, — твёрдо ответила Гермиона, помечая дверь крестом.
Стена опять провернулась и остановилась. Гарри наугад толкнул следующую дверь. Она не подалась.
— В чём дело? — спросила Гермиона.
— Заперто... — ответил Гарри и навалился, но дверь не шелохнулась.
— Значит, это та самая! — в волнении воскликнул Рон и стал вместе с Гарри биться в дверь. — Наверняка!
— Отойдите! — резким тоном приказала Гермиона. Она навела палочку на то место, где у обычной двери был бы замок, и сказала: «Алоомора!»
Ничего не произошло.
— Нож Сириуса! — вспомнил Гарри и, достав его из внутреннего кармана, вставил в щель между дверью и стеной. Все с надеждой наблюдали за его действиями. Гарри провёл лезвием сверху вниз, вытащил и плечом надавил на дверь. Та не шелохнулась. Более того, поглядев на нож, Гарри обнаружил, что лезвие расплавилось.
— Тогда эту дверь оставляем, — решительно заявила Гермиона.
— А если это именно та? — взгляд Рона выражал одновременно и страх, и горячее желание узнать, что скрывается за дверью.
— Не может быть, во сне Гарри легко проходил через все двери, — ответила Гермиона, помечая отвергнутое помещение огненным крестом. Гарри положил в карман ставший бесполезным нож.
— Знаете, что там может быть? — с энтузиазмом спросила Луна, когда стена снова начала вращаться.
— Не иначе что-то балабольное, — буркнула Гермиона. Невилль нервно хохотнул.
Стена остановилась. Гарри, почти без надежды, толкнул ещё одну дверь.
— Вот она!
Он сразу узнал прекрасные, танцующие, искрящиеся как алмазы блики. Потом его глаза привыкли к ослепительному блеску, и он увидел часы, огромное количество часов, больших, маленьких, напольных, каретных... Они висели между книжными шкафами, стояли на столах вдоль всей комнаты, и окружающее пространство полнилось безостановочным, деловитым тиканьем, напоминавшим топот множества крохотных, марширующих ножек. Источником алмазного мерцания оказался высокий хрустальный сосуд в виде колокола, располагавшийся в дальнем конце комнаты.
— Сюда!
Сердце Гарри отчаянно забилось: теперь они на верном пути. Он первым бросился по узкому проходу между столами, как и во сне направляясь к источнику света, к хрустальному сосуду, который был не ниже его самого и стоял на столе. Внутри, искрясь, клубился вихрь.
— Ой, смотрите! — воскликнула Джинни, когда они подошли ближе, и показала внутрь.
Воздушный поток нёс вверх крошечное, блестящее яйцо. Вскоре яйцо раскололось, из него вылетела колибри, её вознесло до самого верха, но потом ветер повлёк птичку вниз, обтрёпывая перья, и на дне колибри была снова заключена в скорлупу.
— Пошли дальше! — прикрикнул Гарри на Джинни, застрявшую у сосуда. Ей явно хотелось посмотреть, как яйцо опять станет птичкой.
— Ты сам неизвестно сколько торчал у арки! — огрызнулась Джинни, но пошла за ним к единственной двери позади хрустального сосуда.
— Это здесь, — сказал Гарри. Его сердце колотилось так, что у него перехватывало дыхание, — сюда...
Он оглянулся на своих товарищей. Те с серьёзным, испуганным видом доставали палочки. Гарри повернулся к двери, толкнул. Она распахнулась.
Это он, тот самый зал: высокий как в церкви. Повсюду стеллажи с пыльными стеклянными шарами. Шары посверкивают, отражая свет канделябров, расположенных между стеллажами. Свечи, как и в круглой комнате, горят голубым светом. Очень холодно.
Гарри опасливо прошёл вперёд и вгляделся в проход между двумя рядами. Ничего подозрительного.
— Ты сказал, ряд девяносто семь, — прошептала Гермиона.
— Да, — еле слышно отозвался Гарри и всмотрелся вдаль: в конце ряда, под канделябром, мерцал серебром выпуклый номер: пятьдесят три.
— Думаю, нам направо, — шепнула Гермиона и, прищурившись, поглядела в конец следующего ряда. — Да... это — пятьдесят четвёртый...
— Держите палочки наготове, — тихо приказал Гарри.
Поминутно оглядываясь, они крадучись пошли мимо бесконечной череды стеллажей, уходивших куда-то вдаль, в почти кромешную темноту. Под каждым шаром была крохотная, желтоватая наклейка; в некоторых поблескивало что-то непонятное, водянистое; другие, тёмные и тусклые, напоминали перегоревшие электрические лампочки.
Ряд восемьдесят четыре... восемьдесят пять... Гарри ловил малейшие шорохи, но... может быть, у Сириуса рот заткнут кляпом, или он без сознания... или, сказал непрошенный голос в голове, он уже мёртв...
Я бы почувствовал, ответил сам себе Гарри, и его сердце, подпрыгнув, забилось в горле, я бы знал...
— Девяносто семь! — шёпотом воскликнула Гермиона.
Они сгрудились у этого ряда, мучительно всматриваясь вдаль. Там никого не было.
— Он в самом конце, — сказал Гарри. У него пересохло во рту. — Отсюда не видно как следует.
И повёл свою команду между двумя высоченными стеллажами. Некоторые стеклянные шары тускло поблёскивали...
— Он где-то здесь, — шептал Гарри. Он был убеждён, что с каждым шагом приближается к Сириусу и вот-вот увидит на полу бесформенный силуэт. — Сейчас... скоро...
— Гарри? — робко позвала Гермиона. Но он не хотел отвечать. Во рту было очень сухо.
— Где-то здесь... рядом... — пробормотал он.
Они достигли конца прохода и снова вышли на свет, под призрачное мерцание свечей. Пусто. Пыльная, гулкая тишина.
— Он, наверно... — хрипло зашептал Гарри, заглядывая в соседний проход. — Или нет... — Он подбежал к следующему, заглянул и туда.
— Гарри? — ещё раз позвала Гермиона.
— Что? — рявкнул он.
— По-моему... Сириуса здесь нет.
Остальные молчали. Гарри избегал их взглядов. Его тошнило. Он не понимал, куда делся Сириус. Он должен быть здесь. Именно в этом месте Гарри его видел...
Он добежал до конца зала, заглядывая во все проходы. Пусто, пусто. Гарри побежал обратно, мимо своих товарищей, молча проводивших его взглядами. Сириуса нигде нет, не видно и следов борьбы.
— Гарри? — крикнул Рон.
— Что?
Гарри не желал слушать Рона; не хотел признавать, что сглупил и что надо возвращаться в «Хогварц». Кровь бросилась в голову; он готов был бегать туда-сюда сколько угодно, лишь бы не подниматься в ярко освещённый атриум и не видеть немого укора на лицах друзей...