Страница 9 из 18
Ира Воробьева -- интересный и оригинальный человечек, очень доверчивый, очень хорошо, правильно воспитанный. Она предупредительна, она всегда старается не причинять другому неудобства, не быть в тягость и делает это совершенно искренне. Искренность -- качество, к сожалению, не слишком часто встречающееся в нашем виде спорта, где порой люди с детства привыкают играть свои роли, хитрить и подстраиваться. С Ирой Воробьевой всегда понимаешь, что на нее можно положиться, Это очень целеустремленная девочка, и хотя ее не назовешь везучей -- она испытала много травм и несчастий,-- но старание, с которым она катается, радость от катания, беззаветная преданность тренеру и умение забывать обиды делают ее в моем понимании настоящим человеком, настоящим спортсменом.
И все-таки, повторяю, я была рада за Маню Гросс и Уве. Всех ребят из ГДР -- и их, и Хоффмана, и Роми Кермер с Рольфом Эстеррайхом, и Кристи Эррат-- я помню еще детьми, они у меня на глазах все вдруг взрослыми стали... Маня была совсем малышкой, а превратилась в симпатичную девушку -в жизни даже симпатичнее, чем на льду.
На этой паре были испытаны все системы, все методы тренировок, и никогда ничего им легко не доставалось, за каждую ступеньку они боролись изо всех сил, и когда в Загребе на первенстве Европы 1974 года проиграли второй паре ГДР -- Кермер и Эстеррайху, то стали работать еще больше, еще старательнее.
На первенстве мира 1976 года мы с Маней честно отплакали каждая свое: я -- что мне так тяжело далось то первенство, она -- свой уход из спорта.
Помню, она каталась раньше меня, мне в раздевалке плохо стало, температура была тридцать восемь, я сидела, никуда не | выходила... Маня ко мне пришла и спросила:
-- Ира, дальше кататься будешь? Я сказала:
-- Наверное, да.
-- А я -- все.
Обычно я, когда стою на пьедестале, мало что вижу, а в тот раз четко увидела Маню. Она бежала куда-то на самый верхний ряд трибуны, потом сидела там, смотрела и плакала.
Но я опять отвлеклась и забежала вперед, потому что пока еще речь идет о том коротком промежутке между первенствами Европы и мира, когда все волнения отброшены, все вопросы решены, надо просто отоспаться -- обычно у мамы. Это до чемпионата Европы ты еще суетишься, дошиваешь костюм, переписываешь пленки, а тут суетиться поздно,
Дважды я участвовала в чемпионатах мира в Колорадо-Спрингс, и это место кажется мне символичным. В 1965 году Белоусова и Протопопов в первый раз стали там чемпионами мира, в 1969-м впервые выиграли мы, а они нам проиграли, и когда я летела туда в 1975-м, то думала: "Как бы эта ситуация не повторилась с нами..."
Семьдесят пятый вообще был трудный год, мы только-только перешли к Тарасовой, еле-еле успели поставить программу и на первенстве страны отъездили плохо -- для тогдашней своей подготовки неплохо, а по сравнению с тем, чего от нас обычно ждут, неважно. И на первенстве Европы впервые почувствовали конкуренцию со стороны пар ГДР... Вдобавок опасались высоты -- среднегорья, кислородной недостаточности.
В первый раз -- в шестьдесят девятом -- мы тоже ее опасались, тогда у наших спортсменов был совсем небольшой опыт выступлений на среднегорье. Но в тот раз я высоты почти не почувствовала. У меня была только одна очень тяжелая тренировка, и уже после выступления часа три тошнило. Уланову пришлось труднее. Но я видела, как других просто выносили со льда.
Однако в шестьдесят девятом я все-таки была моложе и здоровее, чем шесть лет спустя.
Словом, во второй раз я ехала в Колорадо с грудой своих старых дневников, а Татьяна -- с грудой восстановительных средств. Она тогда, по-моему, успела со всеми специалистами Москвы посоветоваться...
Я много раз убеждалась в том, что если передо мной не возникает никаких препятствий, если мне не с кем и не с чем бороться всерьез, я теряю двадцать -- тридцать процентов энергии, которая нужна для соревнований.
Среднегорье среднегорьем, я его опять вроде бы и не почувствовала, но было там все-таки одно приключение. На разминке перед произвольной, когда я заходила на прыжок в два с половиной оборота, Уве Кагельман шел на "лутц", а Воробьева с Власовым делали двойную подкрутку, мы все вдруг столкнулись. Власов стал падать, а на меня сверху -- Воробьева. Я ее поймала на левую руку и почувствовала, что у меня плечо где-то возле лопатки... И я ее уронила... А плечо само встало на свое место... Что-то потом я еще делала, что-то прыгала -- в шоковом состоянии...
Врач команды ГДР тотчас заморозил мне плечо хлорэтилом, и мы с Сашей вышли на старт.
Три части программы откатали чисто, и когда прыгнули два с половиной, я решила, что все в порядке. Вдруг услышала какой-то звук: это Татьяна сумку бросила, которая ей мешала аплодировать, и стала нам хлопать изо всех сил.
Но когда катаешься на высоте, самое опасное -- останавливаться. А у нас после третьей части шла остановка, где я поднимала руки вверх-. Я их подняла, уронила и поняла, что сил больше нет. Куда-то мы поехали... поехали... Тут левое плечо стало отходить от заморозки, а дальше у меня была поддержка именно через левую руку, и я почувствовала, что сделать ее не смогу. Я шепотом сказала Саше: "Поддержку делать не будем".
Это, правда, мне показалось, что шепотом. Потом на пресс-конференции у меня все спрашивали, что такое я ему три раза кричала.
...Чемпионат мира, как и чемпионат Европы, впрочем, начинается со встреч в гостинице, а потом в раздевалке, где у тебя множество старых знакомых -- по прошлому, позапрошлому, по давним годам. В раздевалке вспоминаешь тех, кто ушел, спрашиваешь, что сейчас с ними. В раздевалке все друг к другу присматриваются -- не прямо, а исподтишка: кто прическу изменил или цвет волос, у кого какой костюм... Мои довольно небольшие познания в немецком позволяют мне общаться главным образом со спортсменками ГДР и ФРГ, и иногда в общем разговоре бывает, что ты что-то объясняешь по-немецки, кто-то переводит на английский, а англичанка на французский.
И с первой- же тренировки каждая из нас старается найти в раздевалке свое место, чтобы потом занимать только его. Это такая примета.
Наверное, едва ли не у каждого спортсмена есть какие-то свои приметы. Я, например, всегда обуваю сначала левый ботинок. Я не люблю менять чехлы коньков: с какими начала сезон, с теми и заканчиваю, даже если они совсем рваные. Для короткой программы не люблю надевать желтое -- просто даже чтобы никакой детали желтого цвета в одежде...
Может быть, это выглядит не слишком серьезно и даже смешно. Но спортивная жизнь протекает в необычных условиях, в напряжении, когда мелочь, крупица вдруг круто меняет все и все заставляет потерять. Ты идешь по улице, ты попал носком ботинка в выбоину, споткнулся, упал -- ну, ушибся и ушибся, потер коленку, отряхнулся и пошел дальше. Ты катаешься. допустим, на Олимпиаде, ты попал зубцом конька в выбоину -- упал и проиграл первенство. А готовился ты к нему четыре года.
Потому и веришь порой в судьбу и словно боишься ее искушать. Потому, когда особенно обострена интуиция, самые удивительные бывают иной раз предчувствия. Вы можете верить или не верить, но то, что случилось со мной и Сашей на первенстве мира в Братиславе в 1973 году -- когда во время катания неожиданно оборвалась музыка нашей произвольной,-- я накануне, в ночь перед стартом, видела во сне.
Вернее это был не сон, а какое-то забытье. Я сначала долго не могла уснуть, а потом наступило то странное, хотя обычное, в общем, для соревнований состояние полусна-полуяви, когда ты катаешь и катаешь предстоящую программу. И вот музыка оборвалась. Я представила все возможные варианты дальнейшего, и последним из мысленных был тот самый вариант -катание без музыки.
А когда это произошло на самом деле, мы сперва и не заметили. Ведь на льду явственнее слышишь шорох коньков, а музыка доносится до тебя самыми ударными акцентами. И лишь когда мы добежали до прыжковой комбинации, я услышала гробовую тишину. Секунды четыре, может быть, пять она продолжалась. А потом публика захлопала: наверное, люди поняли, что нас можно поддержать ритмом аплодисментов. (Некоторое время спустя телевидение ФРГ показало нам видеозапись катания в Братиславе, совместив его с музыкой нашего другого выступления. Все совпало почти точно -- движения и мелодия разошлись на одну секунду).