Негладкий лед

Если сочетание, то это уже танцы. Там работа тоньше, она более ювелирна -- ближе, может быть, к ежедневному балетному уроку у станка или гаммам на рояле.

Вероятно, я не очень разбираюсь в танцах и не то что их не люблю -просто для меня они другой вид спорта. Есть спортивная гимнастика и есть художественная гимнастика. Так, мне кажется, должны разделяться фигурное катание и спортивные танцы на льду. В моем понимании танцы -- это когда идешь через реку по мосту, а парное катание -- когда через ту же реку, но по перилам. Если пройдешь по перилам, то удовлетворения испытаешь больше, радости больше, хотя, пока шагаешь по жердочке, может, всю свою жизнь вспомнишь.

Танцы для меня -- это в первую очередь Пахомова. Выдающаяся спортсменка, которая создала себя, создала своего партнера и в союзе с выдающимся тренером Чайковской сделала танцы такими, какие они сегодня,-олимпийским видом спорта.

Чайковская, Пахомова и Горшков -- это, с моей точки зрения, было идеальное творческое содружество. Не случайно их программы становились с каждым годом все совершеннее.

Елена Анатольевна Чайковская -- натура неуемная, в ней бьется заряд неукротимого, какого-то юношеского озорства, необходимый большому художнику, который не только не думает о том, как принято или не принято писать, рисовать или ставить то или иное, а, наоборот, стремится разрушить каноны, пойти наперекор им. Она мне кажется человеком очень эмоциональным, очень музыкальным. Я не знаю, как они работали над программами, мое мнение может оказаться ошибочным, но, по-моему, сперва Чайковская и Пахомова создавали танец, а потом Пахомова и Горшков доводили его до блеска и до абсолютной надежности.

Именно блеск и именно надежность были свойственны их программам, и если в каком-то месте следовало притопнуть коньком именно так, а не иначе, то ты всегда знала, что в ста случаях из ста они топнут так, и только так. Отдельные детали их программ могли нравиться или не нравиться, но никто и никогда не мог обвинить их в том, что это недошлифовано.

Но, повторяю, в танцах характеры друг к другу пригнаны, и даже необходимо, чтобы один был всегда чуть сильнее, а другой чуть слабее. В парном катании характеры партнеров должны быть достойны друг друга, и они сталкиваются каждый раз, на каждой тренировке.

Парное катание -- это когда надо каждый раз заставлять друг друга начинать работу и заставлять ее заканчивать. Парное катание -- это оба вместе, каждый за себя и каждый за двоих. Я сказала, что характеры должны быть достойны друг друга и, значит, принадлежать сильным людям. Но оба сразу, оба постоянно не могут быть сильными-- это невозможно и даже противоестественно, и природа подобного не создает. Поэтому спортивная пара должна быть таким коллективом, такой командой, где каждый постоянно начеку, чтобы оказаться сильнее в тот момент, когда другой слабее. Один оступился, другой поддержал, один ошибся -- не в ту сторону поехал, другой -- тоже, но сознательно, чтобы сохранить синхронность. Один внутренне дрогнул, другой -- словом или взглядом-- пришел ему на помощь.

Вот это -- взаимная страховка во время соревнований и взаимная борьба на тренировках -- и есть психологическая особенность парного катания.

В спортивной паре, как и в танцевальной, непременно кто-то ведущий, а кто-то ведомый, но в парном катании эти понятия несколько, что ли, гибче. Вероятно, это связано с тем, что в танцах проявление физических и волевых усилий не столь выражено, там ярче проявление эмоциональности, и порой партнерша с особо броской и артистической манерой именно этим завоевывает успех дуэту, а у нас же, если ты прыжок сорвала, артистизм тебя не спасет.

Мы и танцоры настраиваемся на соревнования тоже по-разному. Они должны в себе вызвать художественный образ, который предстоит передать, мы же в первую очередь сосредоточиваем внимание на четкой работе: там -прыжок, там -- вращение, поддержка...

Потому и идет речь о принципиальной разнице между двумя видами спорта -- фигурным катанием (в данном случае парном) и спортивными танцами на льду.

С. ТОКАРЕВ: Переделывать труднее, чем делать наново, шлифовать скучнее, чем, скажем, вытесывать. У меня лично необходимость вновь и вновь утаптывать и укатывать однажды проложенную тропу энтузиазма не вызывает.

Но я видел вчера во время вечерней тренировки, как Роднина раз за разом стремительно скользила по кругу, вращаясь, прыгая и совершая выпады, и Тарасова останавливала ее, они придумывали какие-то маленькие изменения -- шажок, что ли, не вправо, а влево,-- и снова летала и прыгала по льду Роднина.

То, что постороннему глазу представлялось однообразным повторением, было для нее, очевидно, последним отрезком пути к цели, которая вот она, рядом: рывок, и дотянешься.

И потому ее лицо то окаменевало, словно в страхе пропустить некое мгновенное внутреннее осенение, то оживало и расцветало, то пылало веселой отвагой, как в детстве, может быть, на качелях.

Все бойчей и затейливей была чечетка ев коньков, все размашистей "шпагаты" и туже "волчки".

Какая же страсть сильнее силы влекла ее, вырастая над усталостью? Ведь силы живого тела должна, были иссякать, а они прибавлялись, нарушая известные нам законы. Видно, впрямь физическое выражение таинственного понятия "вдохновение" состоит в том, что в известные моменты, человек не может устать, ибо дух в нем могущественнее материи.

Сколько ж в тот вечер носилась она и вертелась -- не счесть!..

Обычно тренировка завершалась бегом по льду под навязчивый стук метронома. На сей раз Тарасова от него Иру освободила. Ира уж чехольчики взяла, облегченно покатила в раздевалку и вдруг затормозила, вернулась с полдороги:

-- Тань, а что если туда еще "тулуп" вставить?

...На следующее утро она потирала ноги, ухмыляясь над собой:

-- Эх, как я вчера напрыгалась от экстаза...

-- Болят? -- сочувственно спросила Валерия Васильевна Коханевская, хореограф, которая, двадцать лет протанцевав на сцене Большого театра, хорошо знала, что такое боль перетруженных мышц.

-- Болят не болят, а так... прыжок в "либелу" делать довольно неприятно.

"Либела" не ладилась. В тот момент, когда партнеры докручивали последние обороты и Роднина резко отсчитывала "шесть, семь... восемь!", кто-нибудь из них двоих непременно смещался в сторону, и потом начиналось выяснение, кто дальше смещается, кто больше виноват.

Тарасова, дав им немножко поспорить, сама устремилась на лед, и Зайцев тотчас поскучнел: он знал, что ему одному двух женщин нипочем не переговорить. "Против лома нет приема" -- так это у него называлось.

-- ...Придется побегать.-- Тарасова втыкает в розетку штепсель электрометронома, ставит стрелочку на "аллегро" и поворачивает мембраной к микрофону. Все тот же тошнотворно знакомый звук бьет по барабанным перепонкам.

Ох, надо видеть Сашино лицо!

Стук... Шорох коньков... Стук... Шорох...

-- Толка-айся!-- Это Роднина разозлилась.-- Не спи!

VII

Между чемпионатами Европы и мира у нас обычно остается совсем мало времени, за которое надо ничего не потерять и все, что потеряно, восстановить.

Первенство мира трудно тем, что мы, европейцы, приезжаем на него уже немного уставшими, а канадцы и американцы -- на пике формы. Но в последнее время они выступают слабее, чем представители Старого Света, и поэтому для парного катания европейский турнир вроде бы важнее: там определяется расстановка сил, которая за весь оставшийся сезон редко меняется.

Разве что в семьдесят шестом году было немного иначе:

тогда Воробьева и Власов были третьими на первенстве Европы, потом на Олимпиаде пара из ГДР Гросс -- Кагельман обошла их, а на первенстве мира они опять вернули себе бронзу.

У меня на чемпионате Европы было ощущение, что Гросс -- Кагельман достойны большего. И я, честно говоря, немного болела за них: я их давно знаю и всегда к ним очень хорошо относилась. Я люблю Иру Воробьеву, но Мануэла Гросс и Уве Кагельман в Инсбруке были на своем месте.