Зеркало сновидений

Идёт Мэтт, шаг печатает, и ятаган на поясе в такт брякает. К всадникам идёт. Вот дойдёт, и припустят они по пескам в ночь; и не поздоровится тому, кого они на пути своём встретят. А кого встретят? Мне-то откуда знать…

Я — не знаю. А тот, кто Эл снится — знает. И совсем этой встречи не хочет.

— О великий воин! — бросаюсь я ему наперерез. — Дозволь говорить, не расставаясь с жизнью!

Загнул! Это тебе не глаза гранатово-красные. Я-то с жизнью точно не расстанусь: дивно другое — тот, что снится, тоже знает, что не расстанется. Не страшен ему ятаган, что дремлет в позолоченных ножнах; не страшен до поры до времени. Но к этому воителю по-другому не подступишься: и саблю вынимать не станет, а просто так в каменные плиты втопчет.

— Говори, — не стоптал, останавливается, и с брезгливостью смотрят на меня нехорошие его глаза. — Но быстро.

— Царственная жрица Эль-Мари послала меня за тобой, о доблестный Матул, защита нашего храма! Она хочет видеть тебя немедленно!

Защита храма резко разворачивается обратно, не обращая внимания на мои круглые глаза. Тот, кто снится, подсказал мне нужные имена, и на том спасибо — но не более того! Дальше надо импровизировать — а рядом с разъярённым гигантом в доспехах и с саблей как-то неохотно импровизируется.

— Зачем она хочет видеть меня, раб? — не поворачиваясь, рычит Мэтт-Матул. Я лихорадочно пытаюсь что-нибудь выдумать, но пока я проглатываю "раба" и открываю рот, он уже исчезает среди колонн.

Вот так. Слава Аллаху. Чтобы бросить всё и побежать к блистательной Эль-Мари, ему особого повода не нужно. Однако теперь ещё нужно что-то придумать насчёт всадников за воротами.

— О владельцы острейших мечей на сто перелётов ястреба вокруг! — обращаюсь я к ним (ох уж эта восточная вязь, Иблис… тьфу, чёрт её побери!) — Великий Матул приказал передать вам, что волей жрицы Эль-Мари должен остаться в храме. Вам же он велел охранять ворота и о приходе любых странников докладывать царственной жрице лично!

Неужто они на это клюнут? Ведь по лицам видно, не дураки — бывалые воины! Однако спешиваются, расходятся по обе стороны от ворот… По всему видно, тот, кто снится, им знаком хорошо.

— Прикажи позаботиться о лошадях, — недовольно бросает один.

Я, ведомый любопытством, делаю шаг вперёд, за ворота, чтобы поближе рассмотреть чудо-коней: им нашлось бы место в любой арабской сказке. Но что-то держит меня, не даёт выйти за пределы храма: такое ощущение, будто ворота закрыты.

Конечно! На этот раз мне не нужно звать Гипноса, чтобы понять. Эл снится только этот храм, островок в океане бессознательного; я — персонаж её сна, и за его пределы выйти не могу. Эти всадники — лишь статисты, декорация: они могут умчаться в пустыню, в ночь, могут вернуться оттуда вместе с… С кем? Пока не знаю.

И направляясь в глубину храма, я одновременно пытаюсь забраться в глубины памяти — не своей, взятой напрокат. Памяти того, кто снится.

Название этого места вспомнить не могу — наверное, Эл сама не знает. Название храма, как и то, кому тут молятся — тоже. Ясно одно: владычествует здесь царственная жрица Эль-Мари, посредница между народом и богами, сама, по легендам, ведущая свой род от небесных созданий. Через неё боги объявляют свою волю, в том числе — выбирают того, кто станет новым правителем страны и одновременно — новым мужем жрицы. И, судя по всему, именно это вскоре и произойдёт…

Да-да, вспоминаю, нынешний правитель Бен-Хевлет куда-то сгинул — но времена сейчас опасные, поэтому никто особо не удивился. А кто и удивился, тот предпочёл промолчать: полководец Матул болтливых не любит. Но всё равно ходят в народе слухи, что боги укажут жрице именно на него…

Или она укажет богам.

Понятно. Красивый сон, а главное — очень в духе Эл. Итак, кого мы пока имеем? Царицу-богиню, слово которой здесь — закон, и полководца, который ни перед чем не остановится на пути к царскому трону и царицыному ложу. Эл не в счёт — я уже в её сне. В принципе, можно, недолго думая, отправиться в покои жрицы и вглядеться в глаза Мэтта — и пусть Эл дальше смотрит свой сон без меня. Но тот, кто снится, подсказывает мне, что на сцену пока вышли не все герои, и предстоит явление ещё одного — того, навстречу которому с такой яростью направлялся Матул. Пока не знаю, кто это, но в народе о нём уже рассказывают сказки: дескать, он проберётся в храм и силой своей души возьмёт то, что Матул собирался взять силой оружия…

Остаётся последний вопрос. Какую роль в этом спектакле играю я?

Я оглядываюсь по сторонам: то там, то тут проходят слуги в лиловых туниках — большей частью мальчики лет пятнадцати. Какая-то храмовая традиция? Или не хотят более зрелых мужчин набирать в прислугу великолепной жрицы — во избежание? Впрочем, неважно. Нужно спросить одного из них… А о чём спросить? Не подскажешь ли, прекрасный отрок, кто я таков?

И тут я вижу зеркало.

Вот это да! Неужели я, даже находясь в чужом сне, могу как-то воздействовать на происходящее вокруг? Захотел увидеть себя — вот тебе, пожалуйста. Что ж, воспользуюсь случаем. Зеркало высокое, отражает меня полностью…

Чёрт побери!

Вот спасибо тебе, Эл!

Тонкая туника — то ли шёлк, то ли какая другая ткань — светло-лилового цвета. В ремешок на лбу и завязки на сандалиях вплетены золотые нити — пусть и знак отличия, но очень скромный знак. Каждая деталь моего облика свидетельствует о моём положении — свидетельствует неопровержимо.

Я — слуга. Первый среди слуг храма, но всё равно слуга.

Но хуже всего — моё лицо. Прав был Гипнос, говоря, что ни в одном зеркале в чужом сне я не увижу своего лица. Прав… но лишь отчасти. Отражение в зеркале — это я… лет пять назад, я — пятнадцатилетний. От силы — семнадцатилетний.

Мальчик-слуга… Так вот каким меня видит Эл…

И словно бы холодом повеяло от прогретых восточным солнцем плит храма.

— Дорогу! Дорогу!

Я оборачиваюсь и едва успеваю отшатнуться в сторону — хотя и стоял вроде бы не на середине прохода. Просто этот одетый в чёрное воин, несущийся по коридору, так топает, кричит и размахивает руками, что кажется, будто бежит целая толпа. Я едва успеваю заметить его лицо, но оно кажется мне знакомым.

Постойте! Ведь это один из тех всадников, которых я "именем Матула" оставил охранять ворота! Хорошо хоть он успел слезть с лошади, а то бы так и прискакал в храм… Неужели они кого-то встретили? Впрочем, я готов голову прозакладывать — не свою, конечно, а того, кто снится — что знаю, кого именно.

Теперь главное, чтобы Матул не услышал об этом раньше, чем Эль-Мари. Это зависит от того, в каком настроении царственная жрица встретила своего военачальника. Если в плохом — то он сейчас в ярости выходит из её покоев, прямо навстречу своему солдату; причём подобное развитие событий грозит гибелью и мне, и таинственному незнакомцу у ворот. Если в хорошем — то ему сейчас нет до нас обоих ни малейшего дела.

Да, пожалуй, никогда и никому ещё я так не желал благосклонности Эл…

Почему-то всё расплывается у меня перед глазами. Сумрачный коридор с колоннами тает и переплавляется в… огромный зал, освещённый сотней факелов. Зал полон народу, и все смотрят в одну точку в ожидании чего-то… Откуда они здесь взялись? Что это за зал?

Ну конечно же! Это время во сне Эл сжалось, выбросив всё ненужное: миг — один эпизод закончился, начинается другой. Переход настолько резкий, что сильно ощущается нехватка рекламной паузы.

Я стою на каком-то возвышении, по правую сторону от резного деревянного трона; по левую стоит ещё один мальчик в лиловом. Я узнаю его: он ухаживал за Эл чуть меньше года назад. Там он чуть младше меня: здесь нам обоим по пятнадцать.

И чтобы понять, кто сидит на троне, мне не нужно даже поворачивать голову.

Но я всё же не могу удержаться.

Хороша, ах, хороша! Что ж, если Эл — хозяйка этого сна, то она без труда может присниться себе ещё более красивой, чем на самом деле. Сейчас она похожа на египетскую кошку: изящные руки, точёные плечи, смуглая блестящая кожа… Тонкие пальцы лениво перебирают бусины нефритового ожерелья на груди… В каждом жесте, в каждом вздохе — истинно кошачья расслабленная готовность к прыжку. Внизу, там, где начинаются каменные ступени — целая стая мышей; выбирай любую, а потом говори, что выбор тебе подсказали боги.