Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 42

Итак, Геккель пошел дальше Дарвина, объединив все живые организмы в единую систему, происходящую от одного корня. Осторожный Дарвин говорил о другом: «Я полагаю, что животные происходят самое большее от четырех или пяти родоначальных форм, – писал он в заключительной главе «Происхождения видов», – а растения – от такого же или еще меньшего числа»[*Все не так просто. Время показало, что осторожный Дарвин был ближе к истине, чем решительный Геккель: примитивное «древо жизни» от амебы до человека – нисколь не похоже на современную систему органического мира, где прокариоты «рассорились» до уровня отдельных царств (особенно архебактерии те претендуют на статус надцарства), а водоросли и простейшие происходят от доброго десятка групп Ряд ученых предполагают, что и животные, в частности, стрекаюшие, пластинчатые и червеобразные. происходят от нескольких многоклеточных предков. (Прим. ред.).].

Сердце и дуги аорты крокодила (А) и птицы (Б).

У птиц организм снабжается артериальной кровью. У крокодила – смешанной: венозной и артериальной. Эта схема – отражение определенного этапа эволюции системы кровообращения

Пользуясь своим авторитетом, Геккель провозгласил своеобразный закон: родословные древа должны строиться на основе исследований сравнительной анатомии, сравнительной эмбриологии и палеонтологии. Эта идея, названная «методом тройного параллелизма», была постулирована намного ранее – крупным зоологом и геологом Луи Агассисом (который, впрочем, долгое время оставался противником Дарвина как убежденный креационист).

Подогретая личным энтузиазмом Геккеля, действительно прекрасная идея тройного параллелизма захватила современников. Начался период безраздельного господства филогенетики. Все сколько-нибудь серьезные зоологи, анатомы, эмбриологи, палеонтологи принялись строить целые леса филогенетических древ. В общем плане одна работа была похожа на другую, но конкретные результаты каждою отдельного исследования имели непреходящее значение для науки. Все то, что читается сейчас в университетских и прочих курсах зоологии во всех странах мира, – разделение многоклеточных на двухслойных и трехслойных, на радиально-симметричных и двусторонне-симметричных (билатеральных), деление позвоночных на анамний и амниот и многое другое – все это было обнаружено, добыто, нарисовано с удивительным изяществом, понято и истолковано в духе дарвинизма учеными (в том числе и русскими, такими как М.А. Мензбир, П.П. Сушкин, А.Н. Северцов), так или иначе связанными с самим Геккелем, с его школой или с его идеями. То, что было сделано тогда, было сделано на века.

Однако принцип тройного параллелизма легко было декларировать в обшей форме, но нелегко применять на практике. Лучшие умы и самые изобретательные и умелые руки потратили годы и десятилетия, чтобы построить конкретную систему той или иной группы хотя бы на основе двойного параллелизма.

Схемы поперечного разреза легких: I примитивные хвостатые амфибии; II – амфибии; III – рептилии; IV- млекопитающие и крокодилы. Наглядно видно увеличение поверхности газообмена, отвечающего росту его интенсивности, который связан с продвижением по эволюционной лестнице





В «Обшей морфологии организмов» (1866) Геккель сформулировал кажущийся ныне очевидным «биогенетический закон», согласно которому онтогенез (индивидуальное развитие) есть краткое и сжатое повторение, или рекапитуляция филогенеза (исторического развития). Впрочем, само явление рекапитуляции открыто отнюдь не Геккелем. Уже Карлу Бэру (1792 – 1876) и его современникам было известно, что куриный зародыш на ранних стадиях развития имеет жаберные щели. Однако сей факт трактовался Бэром в духе представлений Кювье о некоем архетипе, едином плане строения, присущем организмам одного типа. Предполагалось, что наличие жаберных щелей есть общий признак эмбрионов всех позвоночных, а не свидетельство прохождения предками птиц рыбообразной стадии.

Историческую трактовку повторения в онтогенезе предковых черт пытался дать Дарвин в «Происхождении видов»: «Интерес эмбриологии значительно повысится, если мы будем видеть в зародыше более или менее затененный образ общего прародителя, во взрослом или личиночном его состоянии…». Эта мысль получила неожиданную поддержку со стороны Фрииа Мюллера, немецкого зоолога из провинциального бразильского городка, который прислал для публикации в Лейпциге небольшую книжку под названием «За Дарвина». В ней было выделено, что «историческое развитие вида будет отражаться в истории его индивидуального развития». Именно взяв на вооружение идеи Мюллера, Геккель и сформулировал «основной биогенетический закон». Почему «основнои»? Дело в том» что Геккель вообще был шелр на формулировки и открытия новых законов (многие из которых интересны сейчас лишь немногим историкам науки). Поэтому, чтобы биогенетический закон не потерялся среди множества остальных, он был выделен в качестве «основного».

Три стадии развития: рыбы (1), саламандры (2), черепахи (3), крысы (4) и человека (5). Зародыши разных видов очень похожи друг на друга, но по мере развития это сходство утрачивается

Доказывая, что все формы жизни развивались от одного предка, Геккель выступил против теории Кювье, согласно которой каждый из четырех типов многоклеточных построен по собственном плану строения. Тем самым он приобрел сильного противника. Ибо в отличие от натурфилософов-трансформистов, последователи теории типов были широко образованными эмпириками, блистательно владевшими сравнительным материалом (вспомним, что среди них вначале были Дарвин и сам Геккель, палеонтолог Ричард Оуэн и Карл Бэр). На знаменитом диспуте (известие о котором дошло до Веймара в один день с известием об июльской революции во Франции 1830 года) креационист Жорж Кювье победил трансформиста Этьена Жоффруа Сент-Илера именно потому, что фактическая аргументация последнего оказалась надуманной и несостоятельной. Дарвин помнил о провале Жоффруа и проявлял осторожность: он говорил об общности планов строения у представителей одного класса (обладая достаточными эмпирическими свидетельствами), но ни слова – о связях между различными типами.

Но то, что смущало Дарвина, мало беспокоило Геккеля. Опираясь на биогенетический закон как на доказанную теорему, Геккель создал «теорию гастреи», где общий предок всех многоклеточных животных – гастрея – походил на двухслойный зародыш – гаструлу, наружный слой клеток которого дает эктодерму, а внутренний – эндодерму. В чем же находил он поддержку своей смелой гипотезе? В открытиях русского ученого А О. Ковалевского.

«Для меня, – писал Геккель, – основную ценность представляли выдающиеся исследования онтогении высших животных, опубликованные А. Ковалевским за последние семь лет…» Геккель приводит и иллюстрации Ковалевского, показывающие сходство эмбриогенеза асцидии и ланцетника. Впрочем, далее следует неожиданный поворот: «Правда, Ковалевский не признает утвержденную нами гомологию обоих первичных зародышевых листков у различных типов животных… и в оценке вторичных зародышевых дисков он значительно расходится с нашими взглядами. Однако в общем я осмеливаюсь утверждать, что открытые им важные факты представляют собой доказательства правильности теории гастреи». В этих словах – весь Геккель, для которого идея имела большее значение, чем факт, и который шел во многих случаях впереди фактов, а подчас и впереди времени.