Страница 8 из 32
Всех нас обрадовали и обувщики, которые торопливо предложили выгодным покупателям отличную нарядную обувь. Особенно понравились туфельки, расшитые серебром — Инессе, мне и Михаэлю — всем!
Она долго шушукалась с Михаэлем и потом они вдвоем стали подбирать нарядную одежду и мне… Это удалось вполне, потому что мне нравилось все, что им приглянулось… Я расплатился, не торгуясь, что вызвало восторг всех торговцев и приглашения приходить ещё…
Переодевшись в нарядное платье мы преобразились все и, радостные, рассмеялись этому празднику.. Нам предстояло быть на пиру у владельца замка, и теперь я понимал, что подготовлены к этому приглашению с должным уважением к чести, нам оказанной. Старые вещи я сложил в нарядную суму из прекрасно выделанной мягкой кожи терракотового цвета, и наша троица возвратилась, торжествуя по поводу своего преображения.
В замке нас приняли так же торжественно и с почетом, как утром. Предстоял пир и следовало привести себя в порядок. Слуги уведомили нас, что в покоях все подготовлено для омовений. Мы прошли в свои апартаменты, где ждало потрясение: посреди каждой из «наших» комнат стояла купель и резервуары с подогретой водой…
Михаэль ушел мыться к себе… И вот мы остались вдвоём. Такой комфорт людям, привыкшим к простой и суровой жизни был чем-то, вроде острого развлечения. Этому развлечению мы и отдались с прилежностью и старанием…
Быстро разделись… Не удержались от поцелуя, и я взял любимую на руки и посадил в купель… Дав ей, как при купании ребенка, потрогать теплоту воды локтем, я начал нежно обливать и намыливать Инессу душистым мылом… Она смеялась, как от щекотки и шаловливо целовалась, истово отдаваясь теплу и комфорту. Во мне затеплилось что-то отеческое, вспомнилось, как купал в лохани свою дочь…
Движения стали плавными и нежными… Инесса закрыла глаза и отдалась моим рукам в позе открытого блаженства и неги… Она не знала стыдливости моей жены, память о которой нельзя стереть, но в ней все было пронизано чем-то непознаваемым и непонятно влекущим.
Дыхание её участилось, руки обвились вокруг моей шеи, и мы поцеловались с такой нежной шалостью, что забыли обо всем.
Я обернул любимую в приготовленное слугами полотно. Она продолжала целовать меня и раздевать одновременно. В этом поцелуе-купанье… я ощущал себя и ребенком и мужчиной одновременно.
Блаженство сменило нетерпение… Я тоже обернулся полотном, чисто вымытый и нетерпеливый, растер волосы.. Не сговариваясь, мы проскользнули в постель и растянулись на свежих простынях…
Слуги разбудили нас деликатным стуком в дверь, когда догорели свечи в напольном светильнике искусной работы. Вошел мастер, занявшийся нашими прическами… Он долго колдавал над непослушными темными кудрями Инессы и соорудил высокую прическу, с которой она преобразилась в прекрасную даму. Мои волосы пришлось значительно укоротить, но я тоже почувствовал волнение перед торжественной встречей со старыми однополчанами и командирами… Нас обрядили в обновки, деликатно подсказывая разные мелочи и дополняя костюмы многочисленными украшениями. Посмотрев друг на друга мы улыбнулись — это были совсем другие, незнакомые нам люди… Слуги повели нас в залу, где ждал нас пир…
Михаэль следовал вместе с нами, сияя красотой молодости и мужественности — он был необыкновенно хорош в новом наряде, драгоценный кинжал на поясе естественно стал опорой его руки…
Зала замка, предназначенная для пира была мне хорошо знакома… Сэр Блэквуд любил и ценил праздники и хорошее застолье, окружал себя людьми, с кем прошел не одно сражение…, которым доверял, полагаясь на их честь, потому что сам был человеком чести.
Очень высокая, парадная зала для пира все равно была бы темна, если бы несколько огромных кованых светильников с многочисленными свечами не спускались бы на цепях с потолка… В верхней части стен сверкали разнообразными красками драгоценные витражи в свинцовом окладе с сюжетами охоты и сражений, участником которых был хозяин замка… К ним поднимались две каменные лестницы, по стене, под витражами периметр залы опоясывала верхняя площадка с дубовым крепким ограждением, где можно было разместить роту лучников для обстрела как самого помещения, так и площади перед башней — между окнами прятались узкие амбразуры для стрельбы. Сейчас верхняя площадка пустовала, там находилось только шестеро алебардистов и шестеро лучников во главе с сержантом — все в парадном облачении.
По стенам коптили факелы, наполняя помещение приятным смолистым запахом. Они освещали каменный пол из плит, тесанных с таким добротным мастерством, что щели между плитами были почти не видны. А запах изысканной пищи исходил от трёх огромных каминов, в которых на вертелах слуги поджаривали кабана, оленя и медведя. Дичь была уже готова, от неё исходил волшебный аромат, демонстрирующий опыт поваров замка и напомнивший нам, что мы сильно голодны — только слегка перекусили на рынке. Слуги деловито нарезали мясо и выкладывали на подносы из чистого серебра. Столы стояли по периметру залы, оставляя широкий проход для подноса пищи от каминов. В центре расположился мой командир — сэр Блэквуд, рядом сидела его супруга и дети, одного с Михаэлем возраста. По правую и левую руку от него разместились прославленные рыцари, соратники сражений, многих сопровождали оруженосцы… Одеты все без исключения были очень нарядно и богато… Дамы сидели за отдельным крылом стола, сервировка их стола отличались изысканностью. Редкие деликатесы, благородное вино, кубки и посуда здесь просто поражали роскошью — в знак почтения и восхищения перед теми, во имя кого мужчины совершали подвиги и собрались на этот турнир. Прислуживали им только служанки… Инесса заняла за этим столом предназначенное ей место, и взгляды многих обратились к ней, ослепительной — в новом платье, с удивительной прической, украшенной нитками жемчуга и серебряными украшениями. Мой драгоценный подарок так же сверкал рубиновым блеском… Женщины!
Еще один подарок я сжал в руке… Сэр уведомил меня, что мой сын тоже приглашен на пир, и встреча наша должна была вот-вот произойти. Эдуард первым увидел меня, подошел сияющий, и мы обнялись. За год, что мы не виделись он возмужал и окреп от доброй службы в стрелках охраны Речного Замка. Он только что был отпущен со службы на встречу с отцом, тоже успел нарядиться в казарме, был свеж и горд тем, что будет второй раз участвовать в лучном турнире. В честь этого события я и украсил его руку серебряным перстнем с ярким огромным гранатом, искусно ограненный ювелиром с рынка… Эдуард залюбовался подарком, разбрызгивающим искры красоты, надел его на безымянный палец левой руки. Я представил, как красиво будет сверкать эта рука с зажатым в ней лонгом, когда перстень блеснет кровавым бликом из-под кожаной полуперчатки на большой и указательный пальцы, надетой — для защиты от скользящей между ними стрелы. Он принесет парню удачу.
Мы уселись на лавку всей дружной троицей, прямо напротив стола Инессы. Она поклонилась нам издали и улыбнулась. Рядом с нашим местом сидело еще несколько старых заслуженных сержантов, которым я с почтением поклонился и радостно пожал их руки. Наш командир ценил верную службу и умел оказать почет.
За неторопливой беседой Михаэль и Эдуард познакомились, стали расспрашивать друг друга о предстоящем турнире, а я рассказал сыну о подвиге нашего пса и метком выстреле, сразившем Черного лесника… Тот подивился мастерству Михаэля, но известие о гибели волкодава вызвало слезы на его глазах…
Нам подносили дичь, все ели с дюжим аппетитом — на пиру не принято манерничать за столом. Пили мы — в меру… Завтра голова должна быть свежей, а зрение — точным…!
В центре зала выступали музыканты и жонглеры… Вот знаменитый менестрель пропел песню про английских стрелков и гусиные перья. Это так разволновало всех, что последний куплет подхватили и мужчины и женщины… Многие пели стоя! Менестреля подняли на руки! Он кланялся благодарно и растроганно. Вышли в центр зала акробаты. Среди них была юная актриса, поразившая всех своей ловкостью… Она — будто обрела крылья, так высоко подбрасывали её партнеры…