Страница 9 из 61
Сидония поцеловала седой висок женщины: «Все будет хорошо. Невестка тебе о Японии расскажет..., Я бы осталась, но племянник твой телеграмму прислал. Его в Саутенд вызвали, к Еве. Мы с Мартином в Банбери едем. Полине надо с детьми помочь».
- А что там, в Саутенде? - Вероника глубоко вздохнула: «И что я жалуюсь? Бедная Ева почти сорок лет сына обнять не могла. Внуков только на фотографиях видит...»
- Кто знает? - Сидония поднялась и прошлась по чистой, выложенной муранской плиткой, кухне. В полукруглые окна под беленым потолком вливался свет утреннего солнца. Две чугунные плиты блестели, на крючьях были развешаны медные сковородки и кастрюли.
- Будем надеяться, - Сиди вылила в свою чашку остатки кофе, - что консилиум ей разрешит с внуками встретиться. Она говорила, когда мы после Пасхи приезжали, что лучше ей.
- И Мартину лучше, - Сиди вспомнила, что муж, у которого доктор определил подагру, после приезда сына и Грегори, прекратил жаловаться на боли в колене, - он расцвел, как внук у нас появился. Но не скажешь Питеру ничего, а ведь ему одиноко…., Еще бы дети родились..., - Сидония присела рядом с Вероникой и взяла ее за руку: «Помни, милая, что вы долго не виделись, это ничего страшного. Пьетро твой сын, и всегда им будет».
Вероника вытерла глаза и кивнула.
Она еще раз, озабоченно, осмотрела спальню:
- Понравится ли ей? Наримуне-сан, в первый год, никак не мог привыкнуть, что в Европе на полу не спят. Хотя она в Италии жила. Двадцать восемь лет девочке..., И хорошо, она взрослая, разумная. Монахиней была, - Вероника, невольно, усмехнулась.
Она прошла в умывальную и проверила все краны. Женщина дернула за серебряную цепочку и посмотрела, как течет вода.
- Полотенца, - оглядела Вероника изящную, выходящую окном в сад комнату, - мыло, тальк..., Все в порядке.
В спальне она присела на кровать и сжала длинные, все еще в пятнах чернил пальцы.
- Надо будет в Мейденхед переехать, - она крутила платок, - Пьетро написал, что с осени в Кембридже начинает преподавать, языки. Докторат будет защищать. Думала ли я? - Вероника перекрестилась.
- И если дети родятся, лучше их в деревне растить, - она покачала головой и велела себе:
- Не загадывай. Как будет, так и будет. Мальчик католиком остался, но это ничего страшного. И она крестилась. Эми-сан, - Вероника сидела, думая о невестке.
Она получала письма из Италии, руки сына, но внизу всегда был постскриптум, неуверенным, робким почерком. Невестка извинялась за то, что еще учит английский язык и может делать ошибки. «Надо переехать, - повторила себе Вероника, - тем более, Полина с детьми когда-нибудь в Лондон вернется...»
Племянник много раз ее успокаивал: «Тетя Вероника, живите здесь столько, сколько хотите. Это и ваш дом тоже».
Сестра написала, что зимой хочет приехать в Англию, вместе с Полем, отметить первый день рождения внучки. Вероника отложила конверт: «У Джоанны четверо внуков, правнук родился, а я..., -она ответила, что будет рада видеть и Джоанну и Поля.
- Хватит, - смешливо подумала Вероника, - седьмой десяток месье Мервелю. Для чего ему в гостинице жить? Поедем в Мейденхед. Там светского общества нет, некому сплетничать.
Она прислушалась и вздрогнула. Внизу стучали. Вероника огладила шелковое платья, цвета голубиного крыла. Женщина взглянула в большое, венецианское зеркало. Седые локоны были тщательно завиты и уложены. Вероника до сих пор выступала в Клубе Искусств, получала приглашения на литературные чтения и ездила во дворец. Королева Виктория любила ее книги. «Напишу о Японии, - Вероника спустилась по дубовой, укрытой персидским ковром лестнице, - и уйду в отставку. Двадцать пять томов, четыре пьесы..., Я, конечно, не мистер Диккенс, не мистер Троллоп, не месье Тургенев, - Джоанна прислала Веронике свой перевод «Отцов и детей», - но все равно, и такие книги, как мои, нужны..., - Вероника выдохнула и распахнула дверь.
Сын стоял сзади, но Вероника сначала увидела невестку и ахнула:
- Милая! Что вы, не надо..., - женщина бросилась поднимать девушку с колен. Зашуршал темно-красный шелк платья. Эми низко склонила изящную голову в дорожном капоре:
- Вероника-сан, нижайше прошу прощения..., - Пьетро оглянулся и заметил, что прохожие на Ганновер-сквер остановились. Зеваки с интересом рассматривали ступени особняка.
- Так положено, - упрямо сказала жена еще в кебе, - и никак иначе. Когда невестка приходит в дом свекрови, она ползет на коленях через порог и ждет разрешения подняться. А потом свекровь отдает ей лопатку для риса, и..., - Эми замолчала.
- И что? - поинтересовался Пьетро, выглядывая в окошечко. Они въезжали на Ганновер-сквер.
- И невестка после этого ухаживает за родителями мужа до самой их смерти, - обреченно закончила Эми: «Даже в таких семьях, как моя, - девушка покраснела, - это принято. Есть слуги, конечно, но все равно, невестка кланяется свекрови, и первой с ней не заговаривает, никогда».
Она была высокая, вровень Веронике, стройная. Женщина, все-таки подняв ее, обнимая девушку, всхлипнула:
- Что вы, что вы..., Я рада, так рада..., Проходите, пожалуйста, - спохватилась Вероника и подтолкнула невестку к двери.
Сын стоял на ступенях, и Вероника поняла:
- Седина у него. Мальчик мой, мой Пьетро, Господи, как мне Тебя благодарить..., - она раскрыла объятья. Пьетро сделал к ней шаг. Это была мама, такая же, как он ее помнил. У нее были мягкие, в пятнах от чернил руки, пахло от нее ландышевыми каплями. Мама гладила его по голове, а он все шептал: «Прости меня, прости, пожалуйста...»
- Завтрак, - спохватилась Вероника, - вы рано встали. А потом отдохнете.
Она прикоснулась к щеке сына. Пьетро вспомнил: «И сказал Израиль Иосифу, умру я теперь, увидев лицо твое, ибо ты еще жив». Пьетро поднес ее руку к губам: «Мы теперь дома, мамочка, и больше никогда тебя не оставим».
Вероника, с тех пор, как взяла под свое крыло Наримуне-сан, научилась готовить японские блюда. В Лондоне, было не достать ни соевого соуса, ни натто, ни приправы для риса, однако, как говорил юноша, соленый лосось получался почти японским по вкусу.
Невестка, было, хотела пойти на кухню. Вероника, приняв от нее деревянную лопатку, с поклоном отдав ее Эми, улыбнулась: «Это все потом. Ни о чем не беспокойся, милая». Девушка все-таки настояла на том, чтобы ей помочь. Вероника, занимаясь рыбой, вдруг спросила: «У вас так надо, свекрови кланяться?»
Эми-сан покраснела: «Всегда. Сначала мужу, потом сыну, - Вероника заметила, что девушка смутилась, - а потом свекрови. А если свекор жив, то ему перед мужем».
Женщина потянулась за серебряным кофейником: «А если дочь родится?»
- Она мне будет кланяться, - гордо сказала Эми. Девушка ахнула, выронив лопаточку на кухонный стол: «Вероника-сан, я не хотела...»
- Иди сюда, - попросила свекровь и поцеловала белый, высокий лоб:
- Я никому не скажу. Когда? - она вдохнула запах ириса: «Надо в деревню уехать. Пьетро в конце лета в университет отправится, а носить там лучше. Но сначала врача приглашу».
- В октябре, - шепнула Эми, - если все хорошо пойдет. Вероника-сан, я рада, так рада..., - она ушла, неся кофейник. Вероника, уверенно, подумала:
- Никак иначе быть не может. Что там Наримуне-сан говорил? Их роду семьсот лет, они титул от сегуна Минамото получили. Вот и славно, - она полюбовалась прямой, изящной спиной Эми и взяла фарфоровое блюдо с рыбой.
После завтрака Вероника отправила невестку наверх, в спальню. Сын сидел за столом, вертя в руках, пустую чашку. С тех пор, как племянник женился, и Полина стала жить в замке, Вероника сделала ремонт. Дом был обставлен в новом стиле. Вероника пригласила молодого декоратора, мистера Уильяма Морриса. Комнаты стали светлее, она заказала шпалеры с рисунками цветов и деревьев. Мебель поменяли на легкие вещи, орехового и палисандрового дерева. Стены затянули шелковыми, пастельными обоями.
- И в Мейденхеде надо обстановкой заняться, - Вероника улыбалась, - детскую в порядок привести..., Со времен Пьетро там детей не было. А теперь появятся.