Страница 45 из 61
Федор едва сдержался, чтобы не схватить хрустальный бокал с моэтом, и не швырнуть ему в лицо. «Надо взять денег, - он бессильно следил за прыжками шарика, - у Достоевского. Пусть отдаст мне золото, тысячу талеров…., Я отыграюсь, непременно». Однако Федора Михайловича в зале не было.
- Я его найду, - пообещал себе Воронцов-Вельяминов, - приду к нему, утром. Если он в выигрыше, пусть одолжит мне, хотя бы сотню.
Ему надо было отдать четверть миллиона талеров до двух часов дня. Князь Монако вывел его из казино. Федор остановился. В призрачном, сером рассвете, он увидел двух жандармов в форме полиции княжества Баден-Вюртемберг.
- Я здесь по личному приглашению его высочества герцога Баденского Фридриха, - небрежно сказал князь Карл, - как венценосной особе мне выделена охрана. Они проследят, чтобы вы, герр Беккер, остались у себя в номере.
Жандармы и сейчас стояли у дверей.
- Четверть миллиона, - билось в голове у Федора, - даже если продать дом, имение, то этого не хватит…, Господи, а как за лицей платить? Мальчики, бедные мои мальчики…, - он уронил голову на тетрадь.
Продать что-то он мог, только послав распоряжение в Санкт-Петербург, по телеграфу. Для этого надо было поехать в посольство, в Карлсруэ и дождаться кабеля из столицы, подтверждающего его личность.
- Пойдут слухи, - понял Федор, - сплетни…, У нас любят ударить упавшего человека, как можно больнее. Его величество против азартных игр, а я еще и князю Монако задолжал. Карл, наверняка, послал телеграмму в Берлин. Интересуется, кто такой герр Беккер, - Федор еще раз посмотрел на подсчеты.
Он много тратил на мальчишек, да и на себя тоже.
- Юджиния мне дешево обходилась, - Федор, вспомнил шестьсот талеров, что он отдал за розы для мадам Гаспар, - она по три года одно и то же платье носила. Пять тысяч талеров за ожерелье, вино, шампанское, завтраки, обеды…Двуличная дрянь, как только мне не повезло, вспорхнула и улетела дальше, - он опять ощутил запах жасмина и вздохнул: «Все равно она была моей».
До Карлсруэ надо было еще доехать. В карманах у него не осталось ни одного талера. На последние монеты он утром заказал кофе и пачку папирос. В комнате было накурено, он потер покрасневшие глаза и посмотрел на сейф от Чабба, вделанный в стену. Там лежал револьвер. Федор привез его с собой на всякий случай.
- Можно сбежать, - он поднялся и вышел на террасу, - спрыгнуть…, Здесь невысоко, ногу растяну. И куда я побегу? - Федор, прикрыл ладонями фосфорную спичку, втягивая горький, едкий дым:
- Куда? К Достоевскому? Забрать у него паспорт, отговориться служебной надобностью? Меня на первой станции арестуют. Местная полиция разошлет мои приметы по всему княжеству.
Дети внизу, на лужайке, играли в крокет. Федор услышал голос какой-то англичанки:
- Фредди, джентльмен так не поступает, соблюдай правила! Не обижай Луизу, она девочка! Фредди, пухлый мальчик лет пяти, в матроске, надул губы. Девочка его возраста, белокурые волосы падали ей на плечи, склонилась над шаром.
- Мальчишки…, - Федор закрыл глаза от боли, - как они без меня? И девочка, я не забрал ее у Юджинии. Если меня здесь в тюрьму посадят, они сиротами останутся, - он курил, часто, глубоко затягиваясь, глядя на террасу, где сидели дамы с вязанием. Невысокий, светловолосый официант наливал им кофе.
- Он вчера в казино был, - Федор вздрогнул, часы пробили полдень. Он вернулся к столу и еще раз посмотрел на свои расчеты. Потушив папиросу, он сел в кресло, обхватив голову руками. Имение и дом, не стоили и сорока тысяч талеров, в банке у него лежало не больше пятидесяти.
- И все, - Федор почувствовал во рту неприятный привкус холодного кофе и табака, - и больше ничего нет.
Он не умывался, и не чистил зубы. На столе, рядом с тетрадью лежали счета из казино и ресторана, за обеды, завтраки, икру, шампанское и вино. Их принесли утром, с напоминанием, что номер оплачен до конца недели.
- Конец недели завтра, - Федор, поморщившись, опять закурил, - завтра. Господи, встать на колени перед его величеством, просить прощения…, Меня с волчьим билетом выгонят из Третьего Отделения. У нас нельзя себя компрометировать. Мне сорока нет, а карьера разрушена, навсегда.
Из-за двери раздался нежный, но твердый женский голос: «Вот записка от его высочества князя, пропустите меня!»
- Господи, - Федор побледнел, - Господи, это мадам Гаспар. Надо поменять рубашку, надо…, - он успел только подняться. Женщина была в утреннем, изящном, цвета чайной розы платье. Скромный воротник прикрывал белую шею, в руках она держала вышитый бисером ридикюль. Бронзовые волосы вились у висков, спускались каскадом на шелк платья. На щеках играл нежный румянец. Глаза у нее были ясные, зеленые, безмятежные.
Она сама отодвинула для себя стул. Лакей, приставленный к номеру Федора, внес серебряный кофейник.
- Я угощаю, - мадам Гаспар, закинув ногу на ногу, разлила кофе, - садитесь, пожалуйста.
Он повиновался:
- Господи, а если она пришла меня выручить? У нее много денег, она богата…, Она добрая женщина, -Федор почувствовал, что краснеет, - Господи, я ей всегда буду благодарен, буду за нее молиться, и мальчики тоже…, - мадам Гаспар подождала, пока исчезнет лакей. Дама закурила тоненькую папироску.
У него было помятое, серое лицо, на щеках виднелась рыжая щетина. Пахло табаком, потом, кислым, застарелым винным перегаром. Мадам Гаспар молчала, стряхивая пепел. Федор сидел, глядя на перечеркнутые цифры в тетради, на нетронутую чашку кофе перед ним.
- Я пришла сделать вам предложение, - наконец, сказала мадам Гаспар.
Федор сглотнул:
- О чем это она? Неужели…, Не может, не может такого быть…, - ее глаза были спокойными, словно бездонный речной омут.
- Я это Юджинии говорил, - вспомнил Воронцов-Вельяминов, - после ее ареста.
- Предложение, Федор Петрович, - повторила мадам Гаспар. Федор замер. Она говорила по-русски.
Герцог облокотился на мраморные перила, разделявшие террасы номеров.
- Он согласится, - Джон положил руку на простую, деревянную шкатулку, - не может не согласиться. Мы заплатим его долги, заставим подписать нужные документы, и обязательство о работе. Незачем Марте ездить в Карлсруэ, я сам туда отправлюсь.
В шкатулке было четверть миллиона талеров. Утром, Джон появился в номере Марты, с завтраком. Он застал женщину, открывающей сейф. Марта положила в ридикюль пистолет и аккуратно свернутый приказ. Она предложила: «Сядь, проверь отчетность. Казна даже в выигрыше осталась».
В казино Марта ставила деньги, выданные ей в Лондоне. В шкатулке лежали облигации Лионского Кредита. Марта получила их со своего счета в Париже. Она заметила:
- Не спорь со мной. Не обязательно Федору Петровичу знать, что это мои средства. Он будет их выплачивать, вот и все. Если я не получу очередной перевод, я сообщу тебе, - Марта прочитала обязательство, написанное Джон, - и в дело пойдет этот документ. Иначе слишком дорогой агент получается, - Марта улыбнулась.
Джон быстро подсчитал в уме и согласился.
- Чуть меньше полутора тысяч талеров в месяц, на пятнадцать лет. Без процентов, - герцог едва не рассмеялся, - здесь все-таки не банк. За это время мы от него получим отличные сведения. Ему нечего больше делать, он разорен.
Марта с аппетитом жевала круассан с апельсиновым джемом:
- Его недвижимость не покроет долга, и я не думаю, что у него большие сбережения в банке, - она кивнула на футляр с ожерельем: «Это я ему отдам. Ему надо как-то домой вернуться».
- Он нам будет всю свою зарплату перечислять, - Джон вспомнил сведения о жаловании российских чиновников, - он, наверняка, департаментом заведует.
Марта откинулась на подушки, запахнув шелковый, в японском стиле, халат. Волосы она, небрежно, заколола на затылке.
- Во-первых, - холодно сказала женщина, - он будет продвигаться по службе. Его жалование увеличится. Во-вторых, - она закурила папиросу, - ничего страшного. Вместе Бадена поедет в Крым, прекратит баловаться рулеткой и умерит свои вкусы в икре и шампанском. Нечего его жалеть, -решительно заключила Марта, подставив Джону чашку для кофе.