Страница 35 из 61
Однако, невозможно было обставить убийство так, чтобы никто, ничего не заподозрил. Герцена окружала семья, ученики, в доме постоянно толпились люди. В Ливадии император, выслушав Федора, вздохнул:
- У него дети, Федор Петрович. И у вас тоже. Если вас в Лондоне, арестуют, мы не сможем вам помочь. Вы пойдете на виселицу за убийство. Нет, нет, - император покачал головой, - я не могу такое разрешить. Лучше, - Александр взял шкатулку с египетскими папиросами, - обеспечьте безопасность России здесь, в ее пределах. Герцен все равно сюда больше не вернется.
- Возвращаются его идеи, ваше величество, - Федор взглянул на бесконечную гладь моря. Они сидели на мраморной террасе, под шелковым тентом, шелестели листья пальм. С берега доносились голоса детей. Коля и Саша, вместе с младшими сыновьями императора и гувернерами, возились с лодкой.
- Пять лет назад у него последний сын родился, - Федор незаметно смотрел на спокойное лицо императора, - императрица слегла, у нее чахотка. Он здоровый мужчина, ему пятидесяти не было.
Федор знал, что весной император ездил в Смольный институт, на богослужение в Вербное Воскресенье, заменив больную жену. Он знал, и что Александр, несколько раз, виделся в Летнем Саду с молоденькой ученицей Смольного, Катюшей Долгоруковой.
- Федор просмотрел досье на девушку: «Имя громкое, однако, из боковой ветви рода. Сирота, бесприданница, восемнадцать лет..., Она совершенно не опасна, будет смотреть ему в рот. Конечно, родит ублюдков. Император о них позаботится. Он у нас вообще, - Федор усмехнулся, - добрый человек.
- Идеи, - повторил Федор, затягиваясь папиросой, - они, ваше величество, опаснее людей. Человека можно казнить, книги можно запретить, сжечь, но даже мой департамент, - он помолчал, - не в силах прослушать все разговоры всех жителей империи. Возьмите, хотя бы, моего отца, - Федор развел руками, - он бы не стал бунтовщиком, если бы не заразился идеями революции, всеобщего равенства...
Александр, внезапно, улыбнулся:
- Вы никогда не замечали, Федор Петрович, как мы с вами похожи? Одно лицо. Вы только рыжий. И мальчики наши похожи, - он указал вниз.
Лакей принес кофе. Федор, разливая его, искренне отозвался:
- Это комплимент для меня, ваше величество. Мы покончили с бунтом в Польше и сейчас бросим все силы на строгое наблюдение за молодыми радикалами, студентами..., - уверил его Федор.
После обеда он поселил Достоевского в скромный, но приличный пансион. Федор загодя расплатился с хозяйкой:
- Приходите завтра в казино, Федор Михайлович. Я слежу за человеком, о котором я вам говорил. Но вы меня не выдавайте, - напомнил ему Федор, - здесь я герр Беккер. Завтра я вам и денег одолжу, а пока, - Федор оглядел скромную, но уютную комнату, с узкой кроватью, выходящую окном на тихую улицу, - спите, отдыхайте, пишите...
- Еще чего не хватало, - Федор шел обратно по аллее Лихтенталер, - возьмет и сегодня все проиграет. Пусть будет у меня под присмотром.
В парке играла музыка, по дорожкам медленно, чинно гуляли пары. Вечернее, заходящее солнце освещало кроны деревьев. Пахло палой, сухой листвой, свежей водой реки. Он увидел паутинку, летящую куда-то вдаль:
- Привезу Юджинию с девочкой домой и запру ее на даче. С мальчишками на охоту поеду..., - Федор, внезапно понял, что беглая жена могла избавиться от младенца, сдав ее в воспитательный дом.
- Она мне признается, где ребенок, обещаю, - пробормотал Федор, - я живого места на ней не оставлю. А если..., - он замер: «Она убивала человека, она может..., Господи, я ее повешу, лично».
Федор приказал себе не думать об этом и быстрым шагом пошел к гостинице. На балу он, разумеется, не собирался танцевать. Действительный статский советник Воронцов-Вельяминов не танцевал лет двадцать, со студенческих времен. В столице у него была репутация серьезного, вдумчивого, консервативного человека. После бегства Юджинии Федор и вовсе стал ездить на богомолья в Оптину и Саровскую пустыни. Федор принял из рук лакея фрак: «Посижу, поиграю в карты..., Посмотрю, с кем предстоит в казино увидеться».
Он был большим поклонником новой науки, психологии, и прочел книгу доцента Гейдельбергского университета, герра Вундта «Лекции о разуме человека и животных». Федор всегда, наставительно, говорил своим подчиненным:
- Ломать ребра может всякий, у кого достаточно, физической силы. Не говоря о том, чтобы крутить ручку динамо-машины.
Федор качал головой: «Но гораздо труднее понять человека, разобраться в том, что им движет и сделать его из врага престола опорой законной власти. В этом и состоит наша миссия, господа, - он поднимал палец, - мы призваны лечить, врачевать, и, только в самых безнадежных случаях казнить».
Федор знал, что в игре важно разобраться в том, кто сидит с тобой за одним столом. Воронцов-Вельяминов намеревался познакомиться со своими будущими соперниками.
Он взял у невысокого, светловолосого лакея, бокал шампанского. Стены курзала украшали гирлянды белых роз. Федор вдохнул ароматы цветов, пудры, и хорошего табака. Двери на террасу были распахнуты, в саду горели фонарики со свечами. Мужчины во фраках и военной форме курили, дамы устроились на бархатных диванах.
Марта открывала бал в паре с князем Карлом Монакским. Она оставила следующий танец, венский вальс, пустым, в надежде, что Федор Петрович все-таки появится в курзале. Марта, изящно выпрямила спину, поддерживая одной рукой подол своего платья, кремового шелка, с декольте, отделанным брюссельским кружевом
- Юджинию он никогда не вывозил, он ее держал, как в тюрьме. Но сам ездил, она мне говорила. Наверняка, он умеет танцевать.
Марта кинула взгляд через плечо. Она увидела, что Джон, стоящий с подносом у двери, поправляет галстук. Женщина нашла глазами рыжую голову. Игра в карты еще не началась. Он курил на террасе. Марта улыбнулась:
- Я вижу, - сказала она князю Карлу, - вижу, ваше высочество, это прекрасное, средиземноморское солнце, заливающее Монако. Я непременно вас навещу, обещаю.
Женщина, конечно, не могла приглашать мужчину.
Марта, до начала танцев, подошла к распорядителю бала, изящному, отменно одетому австрийскому графу, средних лет. Ходили слухи, что он уехал из Вены из-за того же скандала в мужских банях, после которого, в прошлом году, император Франц Иосиф, выслал своего младшего брата, Людвига, в Зальцбург, запретив юноше появляться в столице.
Граф привез в Баден-Баден своего личного секретаря, красивого молодого человека, лет двадцати. Они жили в одном номере.
Марта отвела графа в сторону и что-то ему зашептала, нежно покраснев. Музыканты настраивали скрипки, дамы заходили в зал, сбрасывая накидки на руки лакеям.
- Мадам Гаспар, мадам Гаспар, - граф шутливо погрозил ей пальцем, - кто бы мог подумать, у вас тоже есть сердце. Не такая вы жестокая кокетка, оказывается, - он прикоснулся губами к ее руке и пообещал: «Я все устрою».
Федор потушил окурок в большой, серебряной пепельнице. Он услышал сзади голос, с венским акцентом:
- Герр Беккер, мы с вами незнакомы. Я граф Ульрих Кински фон Вхинтиц унд Теттау, распорядитель бала. Мы с вами живем в одном отеле. Я видел ваше имя на доске для постояльцев.
- Ваша светлость, - поклонился Федор.
- Хорош, - невольно подумал австриец: «Не в моем вкусе, но я понимаю мадам Гаспар. Никакого сравнения с князем Карлом. Он, конечно, не устоит, - смешливо подумал граф Ульрих, - да и кто бы устоял на его месте? Разве что такие люди, как я».
- Моя обязанность, - начал граф, - следить, чтобы дамы не оставались без кавалеров, герр Беккер. Пусть в карты играют старики. Мужчины нашего возраста, - он поправил цветок в петлице, - должны танцевать.
- Я не..., - попытался сказать Федор, но граф Ульрих поднял ухоженную ладонь: «Это вальс, герр Беккер, с моей родины, из Вены. Очень простой танец. Я вас представлю даме, она отменно танцует. Она вам поможет. Пойдемте, - решительно велел граф.
- И не откажешь, по этикету..., - вздохнул Федор, следуя за ним: «Наверняка, уродина какая-нибудь. Ладно, потанцую с ней, и засяду за карты».