Страница 11 из 61
- Оставь. Вы семья, вам надо посидеть, поговорить..., А я с этим разберусь, - Стивен подхватил чертежи нового тоннеля.
Стивен все еще был в рабочей, холщовой куртке. Он остановился напротив книжного магазина, и посмотрел на свои испачканные, в пятнах руки.
- Зайти, - горько подумал капитан Кроу, вспомнив ее черные волосы, голубые глаза, - а зачем? Можно подумать, она меня рада будет видеть. Да и не в той я одежде, чтобы на лекциях сидеть, - он вздохнул и пошел дальше на север, к Британскому музею. Стивен не видел молодого, изысканно одетого, белокурого мужчину, с букетом цветов в руках. Волк проводил его глазами.
- Анри мне писал, - вспомнил Макс, - это капитан Стивен Кроу. Разукрасило его порядочно. Ни с кем не спутаешь. Хорошо, что он меня не заметил.
В кармане пиджака Макса лежал билет на полуденный экспресс до Дувра. Вечером завтрашнего дня он намеревался оказаться во Франции.
Сняв цилиндр, Волк толкнул дверь с золоченой вывеской: «Книги, журналы, антикварные издания». Пробравшись через толпу, зайдя в комнату, где были расставлены ряды стульев, Макс уселся у самого выхода.
Кузина выступала отменно, Макс даже заслушался. Мирьям надела простое, тонкого сукна платье, с небольшим кринолином. Скромный, глухой воротник, отделанный полоской кружев, облегал стройную шею. Она положила перед собой стальной хронометр, и откинула назад красивую голову с узлом черных волос. Волк, даже, было, подумал , что кузину можно увезти с собой, на континент. Она бы ему пригодилась, как медицинская сестра, и агитатор среди работниц. Однако потом Макс отогнал эту мысль.
- Нет, - лениво размышлял Волк, любуясь ее небольшой, скрытой платьем грудью, - мне не нужны лишние осложнения. Она влюбится, захочет родить ребенка..., Они все такие, пиявки. С замужними женщинами гораздо меньше осложнений. Соблазню ее, и уеду. Из пансиона я выписался. Завтра, пока она спит, отправлюсь на вокзал, и поминай, как звали. И потом, женщина с ребенком, это не боец, это обуза. Мне такого не надо. Да я ее и не люблю, конечно, - кузина Макса не видела. В комнате сидело больше пяти десятков мужчин и женщин. Волк дождался, пока закончились выступления, и усмехнулся: «Наверняка, кто-то из этих джентльменов сейчас будет недоволен. Вот и хорошо»
Так оно и случилось. Высокий, худой господин, огладил бородку:
- Я, как адвокат, и выпускник университета, совершенно не согласен с высказанными взглядами, и считаю их глубоко порочными, - в комнате зашумели. Господин выкрикнул:
- Да, порочными! Женщина по природе своей жена и мать. Так было всегда. Ее главное и единственное предназначение лежит в уходе за мужем и детьми. Женщина, в силу природных особенностей, - здесь господин покраснел, - никогда не сможет достигнуть тех же высот разума, что и мужчина! Цивилизация..., - Волк поднялся и увидел, как расширились большие глаза кузины. Макс не удержался и подмигнул ей.
- Если мы заговорили о цивилизации, уважаемый, - Макс поклонился в сторону взволнованного джентльмена, - и о вкладе в нее женщин и мужчин, позвольте мне высказать свое мнение.
Волк был отличным оратором. Он учился у бабушки Джоанны и дедушки Поля, с шестнадцати лет выступал на собраниях рабочих, и знал, как повести за собой аудиторию. Он любил говорить на публике. Макс наслаждался покорностью толпы, чувствуя, что стоит ему только захотеть, и люди отправятся за ним, куда угодно.
- Прадедушка был такой, - вспомнил Макс, - Конвент только что на коленях перед ним не стоял. Передо мной тоже будут.
Он говорил о Гипатии Александрийской и церкви, которая на протяжении веков отказывала женщине в праве на душу и разум. Макс напомнил собравшимся, что еще в прошлом веке евреи в Европе не могли получить высшее образование, что в Америке только недавно было отменено рабство.
- Мы называем себя цивилизованными людьми, - воскликнул Волк, - мы развиваем науку и технику, наслаждаемся достижениями искусства! Однако, в то же самое время, мы отказываем половине человечества на право, свободно выражать свои мысли и чувства, приобретать профессию и быть полезными членами общества. Всего лишь двадцать лет назад, в этой стране, - Волк обвел глазами людей, - женщины не могли даже владеть собственностью. Однако теперь это изменилось.
- Я верю, - он помолчал и с удовольствием услышал, как застыла аудитория, - верю, что при нашей жизни женщины станут врачами и адвокатами, будут инженерами и техниками. Мы увидим женщин в Парламенте, - люди ахнули, давешний господин побагровел, - в Парламенте, - с наслаждением повторил Волк, - и на посту премьер-министра Британии. Я, как мужчина, обещаю сделать все, от меня зависящее, чтобы так и случилось. Это мой долг, как просвещенного человека, господа. Я призываю всех, кто меня сейчас слушает, подписать петицию о допуске женщин к медицинскому образованию!
Об этой петиции мисс Андерсон и кузина говорили в начале дебатов. Волк, слушая аплодисменты, пожимал руки тех, кто сидел рядом: «Кузина просто обязана после такого меня отблагодарить».
Люди потянулись к столу, где мисс Андерсон распоряжалась приемом пожертвований. Там лежали листы с петицией. Волк подхватил свой букет фиалок и услышал чей-то голос:
- Сэр, я корреспондент Morning Post..., - Волк повернулся и обаятельно улыбнулся молодому человеку, - наши читатели живо интересуются такими дебатами, - юноша поправил пенсне и закашлялся, -может быть, вы бы хотели выступить со статьей..., - Макс поднял руку:
- Нет, нет, уважаемый сэр, я просто высказал свои взгляды. Я только защищаю диссертацию. Я уверен, что найдутся люди образованнее меня.
Волк раскланялся с юношей и, наконец, пошел к Мирьям. На белых щеках девушки играл румянец. Она стояла, вертя в руках кончик черного локона, выбившегося из прически.
- Он был в Америке..., - вспомнила Мирьям, - воевал, за северян, получил Медаль Почета. Господи, что он здесь делает?
От него пахло сухой, осенней травой, дымом костра. У него были веселые, голубые глаза.
- Это, конечно, отжившая свое церемония, - Волк, с поклоном, протянул ей букет, - но я, как историк и философ, люблю иногда возвращаться в прошлое. Ты очень хорошо говорила, Мирьям. Я рад, - он улыбнулся, - рад, что мы встретились. Ты позволишь тебя проводить? - Волк указал глазами на пронизанный светом газовых фонарей сумрак за окном.
Она, конечно, позволила. Волк хорошо знал Лондон. Когда кузина сказала ему, что живет на Дьюкс-плейс, у синагоги, он предложил:
- Давай немного прогуляемся. Только, - мужчина понизил голос, - я в городе проездом, с некоторыми деликатными поручениями, не хотелось бы...
Мирьям приняла от него суконную, простую накидку. Стоя на тротуаре, у двери магазина, девушка кивнула: «Конечно, Макс. Я никому, ничего не скажу».
Они медленно шли по Тоттенхем-Корт-роуд на север. Макс говорил об Америке. Мирьям, вдруг, закусила губу:
- Может быть, я ему нравлюсь..., Он сказал, что увидел афиши и захотел со мной встретиться..., И он хорошо выступал. Видно было, что он в это верит.
Вечер был теплым, на мостовой кебы выстроились в пробку. Люди ехали в Вест-Энд, в театры. Шумела толпа, у фонарей кружились мотыльки. Он был совсем рядом, осторожно, аккуратно поддерживая руку Мирьям.
- Дэниел бы так никогда не сказал, - вспомнила девушка, - и Степан тоже. Я и не обсуждала с ними положение женщин..., - она искоса посмотрела на красивый профиль кузена. Девушка, внезапно, спросила: «Макс..., То, что ты говорил, на собрании, это была правда?»
Волк остановился и удивленно взглянул на нее. Мирьям поняла, что покраснела.
- Разумеется, - ответил кузен, - я всегда считал, что женщина равна мужчине во всем. Я буду бороться за права женщин, точно так же, как я отстаиваю права рабочих, Мирьям. Если понадобится, - добавил Волк, - с оружием в руках.
Он говорил искренне.
- Просто, - Волк, исподволь вел кузину ближе к своему пансиону, - просто я еще не встретил любимую женщину. Бабушка нас правильно учила. Нельзя лгать, нельзя притворяться, нельзя обещать человеку того, чего не можешь ему дать. Когда я увижу девушку, что сможет быть мне товарищем, другом, единомышленником, тогда все изменится. А пока, - он вышли на Гоэур-стрит, - я и не лгу. Я ничего не обещаю. Если они хотят разделить мою жизнь, в этом моей вины нет, - он вспомнил прозрачные, зеленые глаза Марты и почувствовал какую-то странную тоску.