Страница 2 из 4
– Нет, – спокойно отвечал посетитель. – Не заденете. Не являюсь. Один ответ на два вопроса.
– А может быть, один вопрос на два ответа?.. Чушь какая!
Маятникоух проводил их рассеянным взглядом, затем умостил массивную башку поудобнее на передних лапах, расправил уши и сомкнул морщинистые вежды.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. БЕГСТВО ОТ ЦАРИЦЫ
Отправляясь в путь
«Дарю вам этот мир», – записал Панин в дневнике. Обдумал заключительную фразу еще раз, не отдает ли она дешевым пафосом, и нет ли у нее привкуса нафталиновой пошлости. Счел, что лучшего ему все едино не выдумать, поставил время по бортовому хронометру, а дату не рискнул. Чтобы не сбить с толку того, кто однажды прочтет его записки. Хронометр, конечно, показывал дату как мог, но было такое, что несколько раз он прерывал свой отсчет. В гравитационной воронке. С тех пор его свидетельствам доверять не стоило.
По правде сказать, Панин и сам давно уже утратил чувство времени – чувство земного времени, разумеется. А к местному времени приноравливаться нужды особой не было. В тех краях, где его угораздило высадиться и, как результат, оказаться в бессрочном вынужденном заточении, с сезонами дела обстояли весьма незатейливо. Лето, настоящее жаркое лето, когда синевато‑зеленая листва на деревьях сворачивалась в трубочки, высокая трава жухла и желтела, а местное зверье перебиралось поближе к помутневшим водоемам, длилось два десятка дней, не дольше. Настоящая снежная зима, с холодами и буранами, с непроглядной теменью без перерывов на рассвет, и того короче. А между ними тянулось и тянулось однообразное, прохладное, сухое межсезонье. Не то парижская весна, не то прибалтийская осень. Панин все же с трудом удержался от соблазна приписать: «Никакого числа. День был без числа». Гоголь, «Записки сумасшедшего». Проза на все времена… Но в мире нет ничего вечного. Кто знает, как отнесутся к этой аллюзии потомки, что они там станут почитать за классику. Сам‑то он давно упустил свой шанс сойти с ума.
Если только предприятие, которое он замыслил, само по себе не проходило по разряду умоповреждения.
– Посидим на дорожку, – сказал Панин в пространство, хотя и без того находился в кресле.
Он ожидал, что будет услышан.
Так и случилось. В каюту с деликатной неслышностью ступил Чешир и послушно сел возле порога, улыбаясь во всю клыкастую пасть.
– Можешь мне глазки не строить, – велел ему Панин с напускной строгостью. – Я уйду, а ты останешься стеречь дом. Доступно излагаю?
В немигающих фиолетовых глазах Чешира не отразилось никакого движения мысли. Но Панин точно знал и не раз имел возможность убедиться, что и Чешир, и Алиса, и другие паниксы из окрестностей соображали весьма недурно и понимали намного больше, чем можно было заключить по их звериному облику. В котором своенравной кошачести было ничуть не меньше, чем преданного собачества. Разумеется, с оправданным привходящими обстоятельствами инопланетным флером.
– Долгие проводы, лишние слезы, – промолвил Панин со вздохом.
На этом заготовленный для прощания запас прочувствованных трюизмов у него иссяк.
Панин неторопливо вместился в облегченный до предела скафандр, избавленный от всего лишнего, не исключая гермошлема, более схожий с глухим жестким комбинезоном. Натянул на голову раздерганную вязаную шапочку, подарок девушки, сами воспоминания о которой старательно вымарал из памяти. Аккуратно задраил за собою дверь в каюту, где оставались его немногие личные вещи, а также дневник, который он начал вести после одного из многочисленных психологических кризисов, а бесповоротно завершил только что. Чешир громадной сизой тенью скользнул вперед, лапой открыл перепонку тамбура и через разверстый люк, минуя трап, ссыпался на волю. Отбежал на некоторое расстояние и выжидательно прилег, поглядывая через плечо. Без промедления из кустов возникла Алиса, грациозная, чистенькая, как статуэтка из голубого фарфора, и неспешно устроилась рядом. Два прекрасных лазурных зверя, хозяева этого мира.
На верхней ступеньке Панин задержался. По всем уставам и уложениям надлежало закрыть за собой люк, и не просто закрыть, а «заговорить», обеспечив полную недоступность внутренних помещений блимпа. Борьба со служебным долгом не отняла много времени: Панин решил, что просто замкнет перепонку и тем ограничится. Он не собирался осложнять жизнь тем, кто однажды, рано или поздно, найдет заброшенный корабль.
В том, что сам он сюда больше никогда не вернется, Панин нисколько не сомневался.
«Я устал, – думал он. – Устал от неопределенности, устал засыпать и просыпаться без надежды. Я понимаю, что мой уход ничего не изменит. С какой стати он должен что‑то изменить? Небеса не разверзнутся и не обратят на меня сочувственный взор. Ну и ладно. Я буду идти вперед, только вперед, не оглядываясь, покуда достанет сил, покуда не найдется что‑то такое особенное, что сможет остановить меня. В этом нет никакого смысла. Но в том, чтобы оставаться внутри измозоленной глазами до дыр жестяной коробки, смысла еще меньше. Считайте, что я все же спятил. Однажды вы поймете, что этот мир уже не тот, что был прежде. Из зеленого ада он по какой‑то мне до конца непонятной причине вдруг обернулся скучноватым прохладным раем. Может быть, он все время ждал, чтобы нашелся кто‑нибудь, кто его приручит. А тут очень удачно подвернулся я… Знаю только одно: прежний мир никогда не вернется. Как и я, между прочим».
Он спрыгнул на землю, до сих пор хранившую следы старых ожогов – память об одном из его постыдных безумств. Повел плечами, проверяя, хорошо ли приторочена поклажа, основной объем которой занимал демонтированный пищеблок. Похлопал левой, здоровой рукой по глубокому набедренному карман)‑; где укрывался сточенный почти до обуха мачете. Правым локтем проверил доступ к фогратору с последней, до половины разряженной батареей. Очевидно, этот привычный ритуал должен был сообщить ему уверенность. Не сообщил… «Я не вернусь», – упрямо повторил Панин, тем самым приводя бессвязные мысли в порядок, и быстро зашагал по направлению к лесу, на закат солнца.
Спустя первую, согласно показаниям шагомера, сотню шагов он обнаружил, что строптивая парочка, Чешир и Алиса, все же решила составить ему компанию.
– Кажется, кое‑кто решил по своевольничать, – проворчал он с напускной холодностью. – Кажется, я просил кое‑кого кое о чем…
Его ригоризмом решено было пренебречь, яко не бывшим. Громадные голубые твари всего лишь развлекались как могли. Забегали вперед, иногда отставали, обмениваясь игривыми укусами и проказливым рычанием. Они были заняты друг дружкой. А что в их общество по случаю затесался третий, так то было всего лишь курьезное стечение обстоятельств. Разве нет?
Штрихи к портрету Царицы Савской
За все прошедшие годы Панин никогда не отходил от корабля, ставшего ему домом, дальше чем на несколько миль. Он знал, что во все стороны, от горизонта до горизонта, простирается непролазный лес. Что где‑то есть река и, возможно, даже большие озера. В лесу, на всех его ярусах от земли до верхушек, кипит, бурлит и булькает своя чрезвычайно насыщенная жизнь. Кто‑то рождается, умирает, кого‑то едят. Словом, все как полагается в дикой природе во всех уголках Галактики. И никому нет дела до застрявшего здесь на годы и годы человека в состоянии тихого отчаяния.
Теперь он двигался размеренным нескорым шагом вперед по стрелке компаса, строго на запад, рассчитывая достичь края континента до наступления холодов. Ему предстояло одолеть примерно четыре тысячи миль по ровной, слабо пересеченной местности. Никаких горных хребтов, как на востоке. Никаких разломов, как на юго‑востоке. А там, если повезет, переправиться на острова. Согласно карте, составленной еще экспедицией Грасса, неподалеку от побережья расстилался целый архипелаг. Как это сделать, он пока не ведал. Зачем – не задумывался.