Ангел возмездия

Проснувшись утром, Марина потянулась сладко, как всегда и обычно дома, пошарила рукой и поняла, что одна. Кэт уже встал, в домике его не было. Она натянула трусики и выскочила голой на крыльцо, но и там не увидела милого. Вздохнула и поплелась к берегу, поплавала немного, освежилась и вернулась легким бегом домой, свежая и порозовевшая. Что-то надо было приготовить на завтрак, она развела костер, поставила чай с брусникой и решила на обед сварить уху, а позавтракать оставшимися от ужина щуками.

Кэтвар появился через полчаса. В одних плавках, с ножом на поясе и молоденьким козленочком на плечах. Сразу же разделал его, и теперь в ее распоряжении было мясо: можно сварить суп, приготовить котлеты… Очень много разных мясных блюд знала она, но он попросил сделать на обед шашлык и сварить картошку.

— Как же ты убил его одним ножом, ты же не брал карабин с собой? — удивилась Марина.

— Поймал и зарезал — ответил он.

— Как поймал? — не понимала она. — Он что, просто стоял и ждал, когда ты подойдешь и перережешь ему горло?

— Да, стоял и ждал, я подошел и зарезал его. Я кэтвар, Марина, и убежать он не в силах. Лучше тебе это увидеть самой, поверить трудно. Многое ты увидишь и поймешь за год, многое, чему не поверила бы и на кинопленке. Но кое-что продемонстрирую и сейчас.

Кэтвар поднял руку — ободранная туша козленка зашевелилась, приподнялась над землей, замерев на мгновение, и подлетела к ней, падая на колени. Ужас, дикий звериный ужас обуял ее, страшные мысли вихрем пронеслись в голове: «Кэтвар колдун, сам черт или сатана, он сдерет с нее шкуру живьем, выпьет кровь и съест тело». Жуткие видения пронеслись в подсознании, кровь от испуга отлила от ее головы и она провалилась в обморок. Кэт быстро привел ее в чувство и постарался объяснить, но она плохо воспринимала услышанное, стараясь отползти от него подальше — страх все еще владел ею, и только страх.

— Ты видела по телевизору, что некоторые люди могут двигать предметы силой своей внутренней энергии, гнуть ложки, не прикасаясь к ним руками, ты это наверняка видела или слышала от других и воспринимала нормально. Я, например, пододвинул к тебе козла, и ничего здесь сверхъестественного нет, просто я сильнее других. Он и не убежал в лесу потому, что я заставил его стоять, парализовал его волю своей энергией, подошел и зарезал его. Ничего сложного для кэтваров в этом нет — обычное явление. Вот, например, видишь гвоздь лежит? — Марина кивнула, продолжая бояться, но уже осмысливая разговор. — Мысленно завязываешь его узелком…

Гвоздь согнулся вначале пополам, потом, словно мягкая веревка, перекинул концы друг через друга и затянулся в узел. Марина взяла его в руки, провела по узлу пальцами и прошептала, вспоминая рассказы подруг и телепередачу о конкурсе экстрасенсов или биоэнергетиков, где они соревновались в телекинезе:

— Да-а, такое действительно надо видеть наяву, в кино не поверишь. А что еще ты умеешь, Кэтвар?

— Разное, милая, не все сразу. Унеси мясо и давай завтракать.

Отношение к нему Марины вновь изменилось, она стала бояться, стараясь не подавать вида, слова мало убедили ее, и в душе доминировал страх новизны и неопределенности. Чувство отрешенности, вялости и безысходности исчезло еще вчера, сегодня преобладала неуверенность — а что, если что-то не так сделать, он и меня может завязать в узел, как тот гвоздь?

Кэтвар рубил баню, которая была необходима им осенью и зимой, — летом можно и в Лене помыться, но баня есть баня, даже летом. Она частенько засматривалась на своего мужчину, который махал топором, таскал бревна, пилил и еще ни разу не отдохнул за четыре часа. Словно машина, он делал свою работу, и только в полдень остановился.

— Побежали, искупаемся, освежимся — и обедать. У тебя все готово?

Она кивнула и понеслась вслед за ним, снимая на ходу одежду, нырнула к нему, подплыла и отдалась с особым неистовством. Потом они поплавали еще минут пять, оделись — и бегом в гору. Марина отстала сильно, запыхалась, но была счастлива, подавая ему шашлыки с чищенной вареной картошкой.

— Ничего, милая, — заговорил он после еды. — Зимой ассортимент блюд улучшится — грибы, ягоды, строганина из рыбы и сохатины. Будем орехи щелкать и в потолок поплевывать.

Он засмеялся, а она вздохнула, страх внезапно исчез, уступая место чувству благодарности и привязанности, женского интереса и влечения.

— Кстати об орехах. Да, шишек много, урожай нынче богатый, однако и кедровки много появилось, спустить может всю шишку напрочь.

Кэтвар задумался, потом улыбнулся.

— Завтра, если ты не проспишь, я на рассвете стану петь песню кедровки. Песню о том, что у меня уже есть женщина и кедровка мне не нужна, что я человек, а не птица, но могу поймать ее, надрать ей задницу, как и всем кедровкам подряд, которые прилетят сюда. Что лучше им убраться отсюда подальше, в лесу места хватит, а на этой сопке, сопке моей женщины Марины, им делать нечего.

— Да ну тебя, — зарделась Марина. — Я серьезно, а ты все шутишь.

Но ей было приятно услышать и такие слова, дающие толчок к фантазии — она жена молодого и сильного вождя индейского племени, умеющего разговаривать с птицами и петь их песни.

— Я вовсе не шучу, Марина, ты моя женщина и это твоя сопка, а задницу кедровке надерем завтра. Даю слово.

Он вернулся к своей бане, снова молча пилил, таскал, рубил до восьми вечера, а потом пригласил на речку, с жаром овладел ею опять и принялся за ужин, с удовольствием наблюдая, что Марина справляется, уже вторая веревка с рыбой появилась между деревьями. Все она делает сама, не отвлекая его от основной работы.

Она проснулась, когда Кэтвар откинул одеяло, чтобы встать, но наклонился к ней и прошептал ласково:

— Дождь на улице, сегодня можно поспать подольше, а я скоро вернусь. Но все-таки, кажется, придется и тебе встать — рыбу дождь намочит, повесишь ее здесь, потом я сделаю во дворе навес.

Он так и убежал в одних плавках, оставляя свой запах, ласковый шепот и чувство привязанности. А она сняла рыбу, перевесила ее сушиться в комнате и прилегла снова, прикрыв глаза и вспоминая прошедшие дни.

Четыре дня, как она здесь, и уже давно поняла, что влюбилась, влюбилась страстно и невероятно сильно и даже не хотела думать, что год кончится и они могут расстаться, как он выразился — разбежаться в разные стороны. Но он сказал, что, может, они и зарегистрируются. Она тяжело вздохнула. Он намекал, но напрямую о любви не говорил никогда. Марина вспомнила второй день, когда он обещал ей спеть песню кедровки, вспомнила, съежилась почему-то вся от страха и улыбнулась.

Он разбудил ее на рассвете и они вышли на улицу, дал ей в руки тонкую длинную веревку и стал искать глазами птицу, вскоре увидел прилетевшую на соседний кедр и приложил палец к губам. Потом взлетел вихрем на ствол дерева, словно обезьяна со скипидаром в заднице, ухватил не успевшую опомниться кедровку за ноги, оттолкнулся от верхушки кедра и со свистом и переворотами полетел вниз. Марина обмерла, ноги не держали ее и она осела на землю — разобьется, с такой высоты невозможно не разбиться! А он приземлился, как ни в чем не бывало, на ноги, рассмеялся ее испугу и пояснил весело: «Ничего, мы не кедровки, но тоже летать могём». Взял из ее враз ослабевших рук веревку, привязал птицу за лапку и отпустил. Она взлетела, криком сгоняя всех кедровок с окрестных мест, выпускал он ее еще пару раз для острастки, но и одного хватило, чтобы больше эти птицы не появлялись здесь долго. Вот тогда она окончательно и поняла, что он для нее значит больше всего на свете, больше самой жизни, и без него ей она не нужна.

Марина лежала задумавшись, слушала, как дождь барабанит крупными каплями по крыше, как шумят деревья от ветра и водяных капель. В доме тепло и сухо, а ее любимый сейчас на соседней поляне делает свои растяжки, прыжки и кувырки, бьет чучела, прыгает вверх на много метров, оттачивает мастерство рукопашного боя. Но он пояснял, что бой — это не главное, главное — состояние души, единство ее с телом, умение чувствовать и управлять своей энергией. Он мог сконцентрировать ее в небольшой сгусток, бросить, толкнуть в чучело, и в нем внезапно образовывалась дырка величиной с кулак, пронизывающая насквозь и жердину, к которой оно крепилось. Энергия — страшное невидимое оружие, способное прошивать тела насквозь.