Страница 8 из 12
слоновую кость, убивать врагов, поступать в морские
разбойники, пить джин и в конце концов жениться
на красавицах и обрабатывать плантации. Володя
и Чечевицын говорили и в увлечении перебивали
1 Б и з о н ы — дикие североамериканские быки.
2 П а м п а с ы — южноамериканские степи.
3 М у с т а н г и — одичавшие домашние лошади.
4 К о м п а с — прибор для ориентировки на земной поверхности, по которому
можно определить четыре стороны горизонта.
Вечером, когда мальчики ложились спать, девочки
подкрались к двери и подслушали их разговор.
друг друга. Себя Чечевицын называл при этом так:
«Монтигомо Ястребиный Коготь», а Володю — «бледнолицый
брат мой».
— Ты смотри же, не говори маме, — сказала Катя
Соне, отправляясь с ней спать.— Володя привезёт
нам из Америки золота и слоновой кости, а если ты
скажешь, то его не пустят.
Накануне сочельника1 Чечевицын целый день рассматривал
карту Азии, а Володя, томный, пухлый,
как укушенный пчелой, угрюмо ходил по комнатам
и ничего не ел. И раз даже в детской он остановился
перед иконой, перекрестился и сказал:
— Господи, прости меня грешного! Господи, сохрани
мою бедную, несчастную маму!
К вечеру он расплакался. Идя спать, он долго обнимал
отца, мать и сестёр. Катя и Соня понимали, в
чём тут дело, а младшая, Маша, ничего не понимала,
решительно ничего, и только при взгляде на Чечевицына
задумывалась и говорила со вздохом:
— Когда пост, няня говорит, надо кушать горох и
чечевицу.
Рано утром в сочельник Катя и Соня тихо поднялись
с постели и пошли посмотреть, как мальчики
будут бежать в Америку. Подкрались к двери.
— Так ты не поедешь? — сердито спрашивал
Чечевицын. — Говори: не поедешь?
— Господи! — тихо плакал Володя. — Как же я
поеду? Мне маму жалко.
— Бледнолицый брат мой, я прошу тебя, поедем!
Ты же уверял, что поедешь, сам меня сманил, а как
ехать, так вот и струсил.
— Я... я не струсил, а мне... мне маму жалко.
— Ты говори: поедешь или нет?
— Я поеду, только... только погоди. Мне хочется
дома пожить.
— В таком случае я сам поеду! — решил Чечеви1
С о ч е л ь н и к — канун церковного праздника рождества.
цын. — и без тебя обойдусь. А ещё тоже хотел охотиться
на тигров, сражаться! Когда так, отдай же
мои пистоны!
Володя заплакал так горько, что сёстры не выдержали
и тоже тихо заплакали. Наступила тишина.
— Так ты не поедешь? — ещё раз спросил Чечевицын.
— По... поеду.
— Так одевайся!
И Чечевицын, чтобы уговорить Володю, хвалил
Америку, рычал, как тигр, изображал пароход, бранился,
обещал отдать Володе всю слоновую кость и
все львиные и тигровые шкуры.
И этот худенький, смуглый мальчик со щетинистыми
волосами и веснушками казался девочкам необыкновенным,
замечательным. Это был герой, решительный,
неустрашимый человек, и рычал он так, что,
стоя за дверями, в самом деле можно было подумать,
что это тигр или лев.
Когда девочки вернулись к себе и одевались,
Катя с глазами, полными слёз, сказала:
— Ах, мне так страшно!
До двух часов, когда сели обедать, всё было тихо,
но за обедом вдруг оказалось, что мальчиков нет дома.
Послали в людскую, в конюшню, во флигель к
приказчику — там их не было. Послали в деревню —
и там не нашли. И чай потом тоже пили без мальчиков,
а когда садились ужинать, мамаша очень беспокоилась,
даже плакала. А ночью опять ходили в
деревню, искали, ходили с фонарями на реку.
Боже, какая поднялась суматоха!
На другой день приезжал урядник1, писали в
столовой какую-то бумагу. Мамаша плакала.
Но вот у крыльца остановились розвальни, и от
тройки белых лошадей валил пар.
— Володя приехал! — крикнул кто-то на дворе.
1 У р я д н и к — в царской России старший нижний чин уездной полиции.
— Володичка приехали! — завопила Наталья,
вбегая в столовую.
И Милорд залаял басом: «гав! гав!» Оказалось,
что мальчиков задержали в городе, в Гостином дворе
(там они ходили и всё спрашивали, где продаётся порох).
Володя, как вошёл в переднюю, так и зарыдал
и бросился матери на шею. Девочки, дрожа, с ужасом
думали о том, что теперь будет, слышали, как
папаша повёл Володю и Чечевицына к себе в кабинет
и долго там говорил с ними; и мамаша тоже говорила
и плакала.
— Разве это так можно? — убеждал папаша. —
Не дай бог, узнают в гимназии, вас исключат. А вам
стыдно, господин Чечевицын! Не хорошо-с! Вы зачинщик,
и, надеюсь, вы будете наказаны вашими родителями.
Разве это так можно? Вы где ночевали?
— На вокзале! — гордо ответил Чечевицын.
Володя потом лежал, и ему к голове прикладывали
полотенце, смоченное в уксусе. Послали куда-
то телеграмму, и на другой день приехала дама, мать
Чечевицына, и увезла своего сына.
Когда уезжал Чечевицын, то лицо у него было
суровое, надменное, и, прощаясь с девочками, он не
сказал ни одного слова; только взял у Кати тетрадку
и написал в знак памяти:
«Монтигомо Ястребиный Коготь».
А. И. Куприн
К О З Л И Н А Я
Ж И З Н Ь
В некотором царстве, в некотором государстве...
Впрочем, нет. Этот рассказ не так начинается.
Не в каком ином, как в нашем царстве, в собственном
государстве, давным-давно жили-были дед
да баба. И, как водится, не было у них детей. Были
только кошка Машка, собачка Патрашка и говорящий
скворец Василий Иванович.
Свыклись они все и жили дружно, неподалёку от
города. У каждого было своё занятие. Дед колол дрова,
двор подметал, ходил пить чай в трактир и кряхтел
на лежанке. Старуха вязала чулки и варежки и
бранила старика. Патрашка ловил мух, лаял на луну
и на свою тень и был самым отчаянным трусом в
деревне; ночью всё просился в горницу и во сне тоненько
полаивал — бредил. Кошка Машка думала,
что весь дом и все в нём люди и звери и всё молоко
на свете и всё мясо — всё для неё одной заведено.
Оттого она очень обижалась, если, бывало, дед её
стукнет около молочника ложкой по голове или
баба оплеснёт водой.
Скворец Василий Иванович жил над окном, в открытой
клетке; он ходил на полной свободе по всему
дому, и все уважали его за ум и за образование.
Очень искусно Василий Иванович истреблял тараканов
и весьма похоже передразнивал; как дед ножик
точит, как баба цыплят с крыльца сзывает, как Машка