Страница 21 из 84
— Ладно, будет вам, — сказала девушка.
Мы уплетали сосиски, запивая их чаем, а на сладкое съели пудинг с черничным джемом.
— Интересно, на пиво нам хватит? — спохватился Ринг, когда обед кончился. Мы с Декурси стали рыться в карманах.
— Ты сейчас очень занята, Норин? — спросил у официантки Ринг. — Может, сходишь с нами промочить горло к Дойлу?
— Да ты что, у меня работы полно.
— А ты потихоньку, через заднюю дверь. А то твой хозяин небось смотрит за тобой в оба.
Все это время Декурси сидел, опустив голову. Бойкий на словах, он ужасно стеснялся девушек, в том числе и школьных уборщиц, хотя не раз заявлял, что за некоторых из них готов отдать жизнь.
— Не всегда же ты занята, Норин, — гнул свое Ринг. — По вечерам ведь ты бываешь свободна?
С этими словами он обхватил девушку за талию своей огромной ручищей, отчего та, как укушенная, отскочила в сторону.
— А ну прекрати! — закричала она, окинув нас свирепым взглядом. — Не распускай руки! — Постояв с минуту, она опять с опаской подошла к нашему столику и стала собирать грязную посуду.
— Это ты своему хозяину говори, а не мне.
— Я школьниками не интересуюсь.
— К твоему сведению, Норин, мы матросы, а не школьники.
Девушка не ответила. Она унесла посуду, а мы, так ее и не дождавшись, отправились в пивную Крошки Дойла и заняли столик у окна, чтобы видеть, что делается снаружи: в поисках учеников сюда не раз захаживали либо сам Маньяк, либо его подручные.
— Тебе когда-нибудь приходилось видеть более прелестное создание, Квинтон? — спросил Декурси, когда мы сели и закурили. — Ты отдал бы за нее жизнь?
Я ответил, что вряд ли, но Декурси продолжал расхваливать официантку и вошел в такой раж, что даже стал декламировать стихи У. Б. Йейтса. Ринг грубо расхохотался:
— И чего ты в ней нашел?! Последняя шлюха и та лучше. Уродина!
— Какой ты бездушный, Ринг.
— Чтобы оценить эту замарашку, надо иметь не одну, а десять душ.
Тут к нашему столику подошел какой-то тип в испачканном костюме и засаленной шляпе, с выбитыми передними зубами. Кроме него и нас, в пивной никого не было.
— Простите, — сказал он, окинув нас мутным взглядом. — Вы из школы?
— Мы матросы, — сказал Ринг.
— Когда-то и я в школе работал.
Он сделал паузу, из вежливости молчали и мы. Этого человека мы видели впервые.
— Это было тринадцать лет назад. Я преподавал географию.
Он отвернулся и отошел, а мы допили пиво и закурили, машинально припрятав сигареты в кулак. Разговоры в пивной с посторонними ничего хорошего не сулили. Известны были случаи, когда даже самые славные на вид собеседники, усовестившись и волнуясь за наше будущее, шли через пару дней к директору. Мы уже встали и собирались уходить, когда сидевший у стойки незнакомец опять заговорил с нами:
— Давайте еще по одной на дорожку. — И с этими словами он подсел к нашему столику, — Час в запасе у вас есть. Лучше всего вернуться прямо к вечерней молитве — тогда никто ничего не заметит.
Он дал нам закурить, заставил чокнуться, а потом спросил, как нас зовут. Мы все назвались чужими именами, а он своего имени не назвал.
— Мак еще работает? — поинтересовался он. — С Дов-Уайтом они по-прежнему не разговаривают?
Из дальнейшей беседы выяснилось, что незнакомец не врал, говоря, что когда-то работал у нас учителем: школьный быт он знал явно не понаслышке. Что же касается его неопрятного вида, с профессией учителя, казалось бы, несовместимого, то Маньяк со своей растрепанной рыжей шевелюрой или Дов-Уайт в прожженном пиджаке также не слишком к себе располагали.
Мы потягивали его пиво и курили его сигареты. Не жалея эпитетов, Декурси принялся описывать нашему новому знакомому официантку в закусочной Болджера, после чего заверил его, что если бы он сам ее увидел, то, вне всякого сомнения, отдал бы за нее жизнь.
— За это необходимо выпить, — сказал незнакомец и, подойдя к стойке, заказал еще по кружке.
Закрыв глаза, Декурси продолжал расхваливать официантку, на этот раз сравнивая ее с экзотической морской птицей. «Благословенная, нежная птица», — бормотал он, но Ринг велел ему немедленно замолчать, чтобы не отпугнуть нашего благодетеля. Незнакомец вернулся с пивом и сигаретами, вручил каждому из нас по пачке и опять заставил нас чокнуться.
— Если все это станет известно, — сказал Ринг, — у нас могут быть большие неприятности.
— Как же это станет известно?
— Это уж от вас зависит, сэр.
— Если хотите знать, то выгнали меня за содомский грех, — сказал незнакомец.
Ринг от восхищения только головой повел. По обыкновению растягивая слова, он заметил, что такое и с епископом может случиться.
— После этого я отправился в Англию, устроился в школу под Ноттингемом, но и там мне тоже не повезло.
— Эта девушка разбудила во мне сильное чувство, — вдруг воскликнул, вскочив на ноги и покачиваясь, Декурси.
Незнакомец рассмеялся.
— У меня есть предложение, ребята, — сказал он. — Если согласитесь, заработаете фунт.
Вспомнив про гомосексуализм, я тоже поспешно встал из-за стола. Нам уже пора, пояснил я, а то на вечернюю молитву опоздаем. Еще увидимся, пообещал Ринг, мы непременно как нибудь опять придем сюда.
Декурси молча двинулся к двери, изо всех сил стараясь идти прямо. Мы последовали за ним, а когда незнакомец в грязном костюме окликнул нас, Ринг пообещал ему, что мы еще не раз вместе выпьем и тогда уж обязательно выслушаем любое его предложение. Декурси, шатаясь, вышел во двор, и его тут же вырвало сосисками и жареным хлебом на каменную мостовую.
«И холмы препоясываются радостью, — пели в церкви ученики. — Луга одеваются стадами»[32]. Наша троица пела громче всех, от нас несло пивом, и остальные мальчики косились в нашу сторону. Потом добродушный капеллан, заикаясь, читал проповедь о святом Симоне, а я поймал себя на том, что трагедия в Килни стала забываться, отошла в прошлое. Здесь ведь не было ни мисс Халлиуэлл, которая ежедневно напоминала мне о ней, ни матери, к которой я каждый вечер заходил пожелать спокойной ночи. Отец Килгаррифф писал, что тетка обзавелась новыми собаками, что рододендроны цветут по-прежнему, а мистер Дерензи всякий раз заверял нас, что на мельнице мало что изменилось. Со временем я вернусь туда, и очень может быть, когда-нибудь Килни станет таким же, каким был раньше.
— Крайне опасный тип, — заявил на уроке латыни Дов-Уайт. — И он еще смеет околачиваться неподалеку от школы. Уму непостижимо!
— Он ведь гомосексуалист, сэр? — осторожно спросил Декурси. — Так он по крайней мере сказал.
— Держись от него подальше, Декурси.
— Он совал нам деньги, сэр, толковал о каком-то предложении…
— Где мы остановились, Татхилл?
— «…omnem Galliam ab injura Ariovisti»[33], сэр.
Ринг раскладывал пасьянс. Маккарти по кличке Увалень пристроил на парте обломок зеркала и, смотрясь в него, выдавливал угри на лице. Джексон читал Арсена Люпена[34]. А Тин Майнор спал.
— Ну-с, продолжим, — велел Татхиллу Дов-Уайт. — «Нас oratione habita ab Divitiaco»[35].
— И все же, сэр, — вновь прервал его Декурси, — странно, что ваш друг вернулся в эти края. Вы же сами говорите, сэр, что были уверены — он будет держаться от школы подальше.
— Он не был моим другом, Декурси. «Hac oratione…»
— Мне кажется, сэр, ученикам должно быть известно, какие цели он преследует, сэр. Раз он представляет опасность, сэр, разве не должны мальчики знать, чего именно следует опасаться? У него было имя, сэр?
— Ну, разумеется, Декурси. Не прикидывайся дурачком. Итак, Татхилл, «Hac oratione…»
— «После того, как эта речь…»
— Мне кажется, вам следовало бы рассказать о нем, сэр. Коль скоро он предлагает ученикам деньги…
32
Псалом 64, 13–14.
33
«…всю Галлию из-за несправедливости Ариовиста» (лат.).
34
Арсен Люпен — герой криминальных романов французского писателя Мориса Леблана (1864–1941).
35
«После того, как эта речь была произнесена Дивициаком» (лат.).