Пасынки судьбы

— Господи! Сколько можно об одном и том же, Декурси! Этого негодяя уволили потому, что он возил учеников на пикник. Поил их сидром с джином.

— И это все, сэр?

— Многие родители, Декурси, вовсе не для того трудятся в поте лица, тратя на обучение последние деньги, чтобы их дети угодили в лапы сексуального маньяка. — У Дов-Уайта был усталый голос. Закрыв «Записки о Галльской войне» и уютно закутавшись в прожженную, перепачканную мелом мантию, он призвал класс к тишине и, последовав примеру Тина Майнора, погрузился в сон.

В тот же день после уроков мы вновь отправились в пивную Крошки Дойла, надеясь застать там бывшего учителя географии. Надежды наши оправдались: не успели мы войти, как он подошел и заказал нам пива и сигарет, которые мы с благодарностью приняли. Теперь, зная истинные масштабы его преступления, мы решили, что отказываться от его услуг, какими бы они ни были, не стоит, но договорились, что будем внимательно следить за ним, пока он стоит у стойки.

— Виноват Маньяк, — доверительно сообщил он нам. — Это он на меня наговорил.

— Он донес про пикник, сэр?

— Значит, вы уже все знаете?

— Нам рассказал Дов-Уайт.

— И что же, по-вашему, плохого в том, что я взял с собой на пикник несколько мальчиков?

— Ровным счетом ничего, сэр, — с готовностью согласился Декурси. А Ринг — как всегда, когда он чему-то радовался, — хлопнул себя кулаком по коленке и загоготал.

— Скажите, ребята, Маньяк занимает ту же комнату?

На этот вопрос никто из нас при всем желании ответить не мог, поскольку мы не знали, в какой комнате жил Маньяк тринадцать лет назад, однако вскоре выяснилось, что он перебрался в другое помещение. Сейчас спальня математика находилась на первом этаже учительского корпуса, рядом с его кабинетом, а раньше он жил где-то в другом месте.

— Этого я и боялся, — приуныл наш новый знакомый. Прищурившись от попавшего в глаза табачного дыма, он на минуту задумался, но тут Ринг красноречиво постучал пустой кружкой по столу, и географ, покорно встав, поплелся к стойке за пивом. Вернувшись, он опять заговорил об учителе математики. А потом вдруг взял и разрыдался. Он отвернулся, чтобы мы не видели, как исказилось его лицо; он даже не мог прикурить, так тряслись у него руки.

— Надо же, — пробормотал Ринг.

Наконец географ немного успокоился и сказал:

— Я просил милостыню на мосту О’Кеннела[36], в английской тюрьме я чистил нужники. А все из-за Маньяка. Если бы не он, я по-прежнему учил бы вас географии. Беды не знал бы.

Испугавшись такого бурного изъявления чувств, Ринг сказал, что нам пора возвращаться в школу, однако Декурси, проникшись жалостью к уволенному учителю, стал ругать математика за его неуместное рвение.

— Все дело в том, сэр, — сказал он, — что Мак сумасшедший.

Географ положил на стол фунтовую бумажку и сказал, что отдаст нам деньги, если как-нибудь ночью мы отведем его к окну комнаты, в которой спит Маньяк.

— С удовольствием, сэр, — незамедлительно ответил Декурси и стал говорить, что мы и так перед ним в долгу: он же поил нас пивом и угощал сигаретами.

— У нас могут быть большие неприятности, — начал было Ринг. — Ужасные неприятности…

— Главное, держите язык за зубами, тогда никаких неприятностей не будет. Вот лестница нам бы не помешала.

— Там у самого окна проходит пожарная лестница, — сказал Декурси. — Но если нужна переносная, мы достанем.

— Нет, думаю, годится и пожарная. Кажется даже, я ее помню.

— Как здорово, — что мы познакомились с вами, сэр, — в восторге вскричал Декурси.

Мы с Рингом вышли из пивной не на шутку обеспокоенные, зато Декурси был вне себя от счастья. С учителем географии мы договорились встретиться через неделю в два часа ночи, за часовней. «Что ж нам теперь полночи не спать!» — ворчал Ринг, и субботним вечером, сразу после отбоя, заснул как убитый.

Мы же с Декурси не сомкнули глаз и, когда церковные часы пробили половину второго, разбудили Ринга.

Географ не заставил себя ждать. Мы молча отвели его к учительскому корпусу и показали на спускавшуюся с крыши черную пожарную лестницу, которая начиналась рядом с окном в спальню Маньяка. Окно, как всегда у Мака, было приспущено: добропорядочный математик был помешан на свежем воздухе. Бывший учитель географии поднялся на высоту шести футов, отдышался, а затем прижался животом к подоконнику, за которым мирно спал Маньяк. В ночной тишине послышался едва уловимый звук.

— Господи, — прошептал Ринг, — он на него помочился.

Воскресный завтрак считался событием торжественным и длился довольно долго. Стоя в мантиях в обшитой темным деревом столовой, мы молча ждали, пока небольшая процессия учителей во главе с четой Сперм не подойдет к стоявшему на возвышении преподавательскому столу, где ее с траурным видом уже поджидал дворецкий Фукс, держа в руке серебряный кофейник. «Benedictus benedicat, — нараспев произнес староста Бамбук Джонс, прозванный так за его прямую осанку, — per Christum Dominum nostrum»[37]. Маньяк сел между Спермой и мсье Бертеном, а капеллан — рядом с Дов-Уайтом. В последний момент в столовую вбежал, краснея и извиняясь, Безнадежный Гиббон. Учитель физики и химии, как и некоторые другие преподаватели, жившие не в школе, отсутствовал.

Математик, казалось, ничуть не пострадал от ночного визита. Как видно, он даже не проснулся — мы ведь стояли под окном до тех самых пор, пока учитель географии не застегнул штаны и не спустился на землю. Не сказав нам ни слова, он скрылся в темноте.

Когда фигура дворецкого с кофейником в руках нависла над математиком, тот своим хриплым голосом громко пожаловался, что сегодня ему подали теплую воду для бритья. И тут по всей столовой, от ученика к ученику, от одного стола к другому, пробежал шепоток, что ночью на Маньяка кто-то помочился. Хихиканье перешло в гогот. Ученики, как по команде, повернулись к преподавательскому столу, высматривая рыжую шевелюру учителя математики. Сперма разговаривала с Безнадежным Гиббоном, Дов-Уайт вяло потянулся за жареным хлебом.

— Почему смех? — Мистер Сперм встал и, упершись кулачками в стол, повернулся к нам своим лиловым лицом.

— Почему над нами смеются, Джонс? — обратился он к Бамбуку, который, как положено дежурному старосте, сидел во главе стола рядом с ним.

— Не знаю, сэр.

— Немедленно прекратить это безобразие, — гаркнул мистер Сперм и сел на место.

Наверное, Маньяк подумал, что пошел дождь, разъяснял, тыкая вилкой в комки каши, Ринг. Наверно, он проснулся и закрыл окно, стряхнув с усов несколько капель. Смех стих, но ученики по-прежнему не сводили глаз с преподавательского стола. И тут прошел еще один слух: ночным гостем был не кто иной, как уволенный из школы учитель географии, про которого с наших слов многие мальчики уже знали.

И вновь поднялся мистер Сперм.

— Почему все смотрят на мистера Мака? В чем дело, Джонс?

— Понятия не имею, сэр.

За разъяснениями решено было обратиться к Фицпейну, мальчику, сидевшему за ближайшим от преподавательского столом.

— Скажи-ка, Фицпейн, почему мистер Мак вызывает у тебя такой интерес?

— Не знаю, сэр.

— Что значит «не знаю»?

— Я не смотрел на мистера Мака, сэр.

— Ты умышленно лжешь? Вспомни-ка, Фицпейн, о чем мы с тобой договаривались? Говорить только правду. Какие-нибудь полминуты назад ты смотрел на мистера Мака с дерзкой усмешкой на лице. Мы хотим знать, чем это вызвано. Отвечай.

— Не знаю, сэр.

— Подойди к преподавательскому столу. Мистер Дов-Уайт, подвиньтесь, чтобы Фицпейн мог вдоволь насмотреться на мистера Мака.

Служанки, разносившие тарелки с кашей, застыли на месте. Фукс, забившись в нишу, ковырял пальцем в зубах. Половник сестры-хозяйки трагически завис над огромным эмалированным чаном с кашей. Замерла и ее помощница, которая раскладывала по тарелкам толсто нарезанные куски хлеба.

36

Мост в центре Дублина.

37

«Да благословит благословенный во имя Христа Господа Нашего» (лат.).