Страница 16 из 84
— Должен же у входа в контору лежать хороший коврик. — Мать улыбнулась, но, несмотря на пудру и румяна, чувствовалось, что она устала. — Мистер Дерензи, — предложила она, — может, выпьем по рюмочке?
С этими словами она поднялась и подошла к буфету, на котором стоял графин, а перед графином были расставлены бокалы, как если бы ожидались еще гости. Когда я в последний раз заходил в столовую, ни бокалов, ни наполненного графина на буфете не было.
— Нет, нет, виски я не пью, миссис Квинтон. Большое спасибо.
— Где-то у нас был джин. Есть шерри.
— Я ведь вообще не пью, миссис Квинтон.
— Неужели? Первый раз слышу.
— И вовсе не потому, что я трезвенник. Голова слабая.
— Может, хоть рюмочку?
— Чтобы потом три дня лежать в лежку? Нет уж, увольте, миссис Квинтон.
Не слушая, что говорит гость, хотя и поддерживая разговор, мать налила себе виски и разбавила его водой из кувшина, после чего вернулась на свое место.
— Чем же мне вас угостить, мистер Дерензи? Содовой хотите? А лимонаду? Вилли, ступай спроси Джозефину, есть ли у нее лимонад для мистера Дерензи. Или имбирное пиво.
— Нет, нет, пожалуйста, не беспокойтесь. — Массивная, как у скелета, челюсть мистера Дерензи отвисла в виноватой улыбке: ему было ужасно неловко, что своим отказом он доставляет столько хлопот.
Но мать кивнула мне так, как кивала в Килни: делай, мол, что тебе говорят.
— И скажи Джозефине, чтобы подкинула угля в камин.
Ни лимонада, ни имбирного пива в доме не оказалось, и Джозефина послала меня к миссис Хейс, а сама пошла в столовую заняться камином и предупредить, что я скоро вернусь. Когда я пришел в кухню с двумя бутылками содовой, Джозефина поставила их на поднос рядом с бокалами, которые были побольше, чем те, что стояли на буфете, и я отнес все это в столовую и налил содовой себе и мистеру Дерензи. При моем появлении разговор, который, по-видимому, уже не касался счетов и покупок, неожиданно прекратился. Взяв бокал у меня из рук, мистер Дерензи попытался было опять заговорить о делах, но мать тут же его перебила.
— Вам же известны факты, — резко сказала она. — Вы из тех людей, мистер Дерензи, которые знают все. Про Килни и Лох, да и про Фермой тоже. Вы рассказывали нам с Вилли про то, что истрепался половик в конторе, и мы вас внимательно слушали. Вилли вышел купить содовой и вернулся. На мельнице все в полном порядке, это мне ясно. А теперь поговорим о делах поважнее.
— В присутствии Вилли, миссис Квинтон? Вы в этом уверены? Вы же сами сказали, если помните, что хотели бы поговорить об этом со мной наедине.
— Я передумала.
Теперь графин с виски и кувшин с водой стояли не на буфете, а на столе, рядом с бокалом матери.
Мистер Дерензи переминался с ноги на ногу и глотал слюну. Он объяснил, что приехал сюда по поручению Лэнигана и О’Брайена: как управляющий, он обязал регулярно отчитываться в делах.
— Так это был сержант Радкин? — осведомилась мать, и я тут же вспомнил мужчину в солдатской ферме, который закуривал, стоя на углу улицы. — Радкин? — повторила мать.
Управляющий тряхнул своей рыжей шевелюрой. В его глазах появилась тревога, задрожали губы, а в голосе послышались гневные нотки:
— Радкин разгуливал по Фермою, как будто ничего не произошло. Правда, женщина, за которой он ухаживал, отказалась иметь с ним дело.
— Какая женщина, мистер Дерензи? — Не выпуская бокала из рук, мать подалась вперед, облокотившись на заваленный бумагами стол.
— В Фермое он приударил за одной женщиной, вдовой Макбёрни, ее муж работал продавцом в велосипедном магазине.
— Этого я не знала.
— Макбёрни погиб на войне.
— По-моему, это к делу не относится.
— Разумеется, разумеется. Вы спросили про женщину, вот я и…
— А в Фермое знают, кто это сделал? Откуда знают?
— Конечно, знают, миссис Квинтон. Один из солдат, который той ночью был с Радкином, совершенно голову потерял. Он убежал из казармы, и его нашли только на второй день возле Митчелстаунских пещер. Всё говорил о Радкине и о канистрах с бензином. Эту историю он пережил очень тяжело. Правда, его даже пальцем не тронули, ведь все знали, что черно-пегие с ним сами расправятся, когда узнают, что он проговорился.
— А не кажется ли вам странным, что ни у кого не хватило смелости застрелить сержанта Радкина? Как вы думаете, мистер Дерензи?
— Радкин сбежал. Как только он понял, что с вдовой Макбёрни у него ничего не получится, он перевелся в Дандолк.
Теперь даже не верилось, что это был тот самый сержант Радкин, который дружески помахал отцу на улице, а в другой раз похвастался, что ему досталась овощная лавка в Ливерпуле. Подумать только, он мог бы, как это часто делал один фермер со слезящимися глазами в «Гранд отеле», даже пожать ему руку.
— И все-таки странно, — не унималась мать, — что никто не убил Радкина. — Она опять с отсутствующим видом откинулась на спинку стула, перестав слушать мистера Дерензи, который стал говорить, что сам слышал, будто черно-пегим собирались отомстить. Если бы сержант Радкин не сбежал, сказал мистер Дерензи, он бы получил по заслугам.
— Он сделал это, — прошептала мать, обращаясь скорее к самой себе, чем к нам, — потому что Дойла повесили на нашей земле. В этом все дело. А Коллинз тут ни при чем.
— Предстоит ремонт крыши, — сказал мистер Дерензи после минутного молчания. — На чердаке справа. На это, миссис Квинтон, уйдет никак не меньше пары дюжин шиферных плиток.
— Не понимаю, почему же его никто не убил? Никак не могу взять в толк. Сейчас-то он, наверное, вернулся в Ливерпуль, торгует себе овощами. И, по-моему, вы считаете, что это в порядке вещей, так ведь, мистер Дерензи?
— Миссис Квинтон…
— Неужели до нашего обидчика никому и дела нет? Что ж, может, так и должно быть…
— Помилуйте, как вы можете?
— Скажите, вы по-прежнему по воскресеньям бываете в Килни?
— Да, в общем-то, бываю.
— В таком случае, пожалуйста, объясните моим золовкам, что мы еще не можем принимать гостей.
— Просто они волнуются, что от вас нет писем, миссис Квинтон.
— Ничего не поделаешь. Передайте им, чтобы они мне не писали.
Мать встала, пожала мистеру Дерензи руку и быстрым шагом вышла из столовой. Когда она двигалась, в комнате еще сильнее пахло ее духами, а черно-красное платье издавало приятный шелестящий звук.
— Надеюсь, я ее не утомил? — с беспокойством в голосе заметил мистер Дерензи. Он достал из-под стола коричневый кожаный чемодан и аккуратно сложил в него все свои амбарные книги и бумаги. К содовой он даже не притронулся.
— А ты освоился, Вилли? — спросил он, прервав молчание, которым выражал заботу о матери.
— Где, в школе, мистер Дерензи?
— В школе, конечно. И вообще. Правда, Корк замечательный город?
— Да, мне нравится.
— Здесь есть чем заняться, верно? Это тебе не Лох. А школа хорошая?
Я покачал головой, но мистер Дерензи этого не заметил.
— Занимайся как следует, Вилли, и слушайся учительницу. А я буду трудиться на твоей мельнице, пока ты сам меня не сменишь.
— Спасибо, мистер Дерензи.
— Твоей матери со временем станет лучше, Вилли. Вот увидишь.
Спустя несколько недель после приезда мистера Дерензи мы с матерью договорились после уроков встретиться в отеле «Виктория», а оттуда пойти в нотариальную контору Лэнигана и О’Брайена, которые на протяжении многих поколений были поверенными семьи Квинтонов. В отеле мать заказала чай, бутерброды с ветчиной и маленькие бисквитные пирожные с глазурью, однако всего этого есть не стала, что-то сказала на ухо официанту, и тот принес ей стакан воды — так, во всяком случае, мне показалось.
— «Виктория» напоминает тебе «Гранд отель» в Фермое, Вилли?
Мать изо всех сил старалась поддерживать разговор. Она похудела, но по-прежнему была так хороша собой, что в отеле на ней задерживали взгляд.
— Да, немного напоминает, — ответил я. — Совсем немного.