Страница 45 из 81
И вот, наконец, заплакала... Ну, пореви еще...
жала лиц _ _ и долго сидели на тахте об¬
нявшись, молчали, а поодаль стояла Надежда Павловна,
глядела на них, и нижняя губа ее, подбородок вздраги¬
вали, из-под пенсне выкатывались и падали на пол свет¬
лые капли.
— Ты думала, жизнь-то — это сплошной карнавал,
хоровод: все нарядно, весело, смешно, дух захватыва¬
ет! — говорил он тихонько, немного грустно, щекоча ее
щеку бородой, поглаживал ее, словно убаюкивая. — Нет,
мартышка, карнавал-то хорош после труда, труда боль¬
шого, значительного... — Он достал из кармана платок,
подал ей: — На-ка, высморкайся, вытри глаза... Теперь
слезы в сторону и давай обсудим положение, как даль¬
ше жить. — Люся послушно вытерла лицо; мать, присев
на краешек стула, тоже украдкой вытирала глаза под
стеклами пенсне. Леонид Гордеевич захватил в горсть
бороду, подержал ее, подумал, затем сказал: — Не при¬
няли в институт—это беда, конечно, но если подумать
серьезно, беда поправимая. Что тебе делать сейчас — вот
вопрос... •— Отметив решительное и непреклонное выра¬
жение лица мужа, Надежда Павловна забеспокоилась,
привстав со стула, подалась к нему с предупредительным
жестом, но Леонид Гордеевич опередил ее, сказал учти¬
во и суховато: — Прошу тебя, Надя, не вмешиваться в
наши отношения с ней. Свое влияние ты показала доста¬
точно, я думаю. Теперь я буду командовать.
— Что ты хочешь от нее? — встревожилась Надежда
Павловна.
— Я знаю, что я хочу, — ответил Леонид Гордеевич
и спросил Люсю: —Дочка, ты будешь делать так, как я
тебе скажу?
Люся молча кивнула.
— Я не слышу, погромче, — попросил он.
— Буду, — прошептала Люся, глубоко и прерывисто
вздохнув.
В распахнувшуюся форточку с шумом врывался ве¬
тер, бугрил, колыхал занавеску, сухо постукивал запор¬
кой о стекло, и Люся, встав с тахты, подошла и захлоп¬
нула форточку.
Люся
сквозь слезы и теснее при-
А через несколько дней в сентябрьское утро Антон
Карнилин, стоя у молота, увидел, как по цеху, опасливо
озираясь на грохочущие стальные махины, на брызжу¬
щий металл, шла Люся Костромина в темном свитере, с
аккуратно завязанными платочком волосами. Антон на¬
столько был поражен ее появлением, что позабыл про
заготовку, которая уже остыла, потускнела, и Сарафа¬
нов вернул ее обратно в печь.
Через несколько минут Гришоня Курёнков, сбегав ку¬
да-то и разведав, сообщил кузнецу:
— Наш новый контролер. Оч-чень интересно!
Глава пятая
1
Вечерняя заря занялась чуть ли не с полдня, по-
осеннему холодная, жиденькая, точно истратила она все
свои краски на леса, щедро пропитав багряно-желтыми
соками листья осин, берез, кленов. Все вокруг пламене¬
ло, поражая взгляд последней, ослепляюще дерзкой
вспышкой жизни перед увяданием. Только сосновый, мо¬
лодцевато стройный бор в отдалении загадочно темнел,
хмурился, погруженный в суровое раздумье. В нем было
таинственно и тихо, нечаянный хруст веточки казался
гулким и вызывал испуг.
Таня медленно прошла до озера, остановилась на бе¬
регу, понаблюдала, как листья, падая, ложатся на воду
нарядными узорами, напоминая о быстро промелькнув¬
шем лете. Вспомнила Антона... Она хотела пойти на то
место, за просеку, где он просил ее не выходить замуж
за Семиёнова. Но в глубине леса сгущался сумрак, от¬
туда тянуло сыростью, запахом прелой хвои, грибами,
и Таня побрела к даче, осторожно ступая по шуршащим
листьям.
Фирсоновы переезжали в город. Они прибыли на да¬
чу за вещами в субботу. Вместе с ними приехала и Та¬
ня. Ей хотелось провести выходной день в лесу. Утром
они отправили электричкой Игорька с Савельевной в
Москву, а сами остались ждать прибытия грузовика.
Елизавета Дмитриевна выносила из комнаты вещи:
постели, посуду, стулья; Алексей Кузьмич возился на по-
лу, укладывая и увязывая все это; Дмитрий Степанович
сортировал на скамеечке саженцы каких-то деревьев.
Таня молча села на ступеньку крыльца и взяла с пе¬
рил «Комсомольскую правду», которую она смотрела уже
много раз. На первой странице был напечатан крупный
портрет Антона Карнилина; кузнец стоял возле молота в
богатырской позе с клещами на плече. Под фотографией
статья: «На вахте мира».
Таня отложила газету и, подперев щеки ладонями, не
шевелясь, следила, как молодые липы покрывали стол
беседки плотной скатертью листьев; она заговорила, как
бы размышляя вслух:
— Не люблю я желтые листья: нарядные, а нежи¬
вые... Красиво они падают, медленно, неохотно, земля от
них в рыжих узорах. А под ногами шуршат как-то зло¬
веще, будто по змеям шагаешь. Взглянешь наверх —
ветви-то уже наполовину голые, скучные. И так тоскли¬
во делается... А они все падают, падают...
Дмитрий Степанович взглянул на нее, улыбнулся и,
продолжая раскладывать саженцы, отозвался негромко,
с ласковым упреком:
— Что-то ты часто грустить стала, Таня...
— Я ведь не из веселых, — промолвила Таня, не ме¬
няя позы. — Да и веселиться-то не с чего.
— Ну, погрусти, — примирительно согласился учи¬
тель и ободряюще покивал ей головой: — От грусти душа
мягчает, делается светлее: вся пыль с нее смывается.
И мысли осеняют этакие поэтические...
— Какие там поэтические, — горько усмехнулась Та¬
ня, — просто сомнений много.
Дмитрий Степанович сел с ней рядом, вкрадчиво за¬
говорил, будто хотел в чем-то переубедить ее:
— Все это у тебя от любви, я знаю. А любовь, Та¬
ня, — если, конечно, это хорошая любовь, настоящая,—
как солнце: от нее лучи идут... Она дается человеку, как
награда, за веру, за щедрость души...
— Ох, правда, Дмитрий Степанович! — отозвалась
Таня. — Человек живет для счастья. А счастье без люб¬
ви не бывает. И чтобы оно было чистым, полным, надо
оберегать любовь от мелочей жизни.
¦ — Я всегда утверждал, что грусть склоняет челове¬
ка к философии. — заметил учитель,
Таня усмехнулась:
— Ну, уж философия!.. — И, понизив голос, поведала
Дмитрию Степановичу: — Просто боюсь всю жизнь про¬
жить одинокой.
— Такая-то красивая, милая?! — удивленно восклик¬
нул учитель. — И слушать не хочу!
— А ты поменьше думай об этом, Татьяна, — вме¬
шался в беседу Фирсонов. Приготовив вещи для погруз¬
ки, он критически огляделся, отряхнул брюки и, опус¬
каясь на ступеньку, сказал просто и убежденно: — Выхо¬
ди за него замуж, Татьяна.
Таня вздрогнула, вскинув голову, спросила с испу¬
гом:
— За кого?
Алексей Кузьмич кивнул на газету, лежащую рядом
с ней:
— За него. Он тебя любит.
Таня смутилась, в замешательстве прошептала чуть
слышно:
— Не знаю...
— И ты его любишь, — сказал Алексей Кузьмич.
— Не надо, Алексей, — умоляющим голосом возра¬
зила она, заволновалась, поспешно встала и ушла в сад.
Захотелось очутиться одной, спросить себя: любит ли
она его или... «Да что скрывать? Люблю!.. От людей
можно скрыть, от себя не скроешь. Люблю!.. Но что же
это такое?.. Радоваться бы надо, а мне делается страш¬
но. Ведь мы с ним ровесники, я даже старше его на пол¬
года... И каким-то он окажется потом?.. Теперь Люся ря¬
дом с ним. Она стала еще красивее. И поумнела, навер¬
ное...» — Она стояла под липой, положив локти на из¬
городь. Косые лучи заходящего солнца прощально осве¬
тили одетый в золото мир. Из открытого окна соседней
дачи слышалась музыка. Звуки плыли в воздухе медли¬