Страница 44 из 81
далеких и близких огней; откуда-то доносились невнят¬
ные звуки рояля. Лрвким хлопком выбив из мундштука
окурок за окно, Иван Матвеевич повернулся вполоборо¬
та и спросил Таню:
— Татьяна Ивановна, вы не собираетесь домой? Уже
поздно, я вас провожу...
— Я заночую сегодня здесь... — ответила Таня.
— В таком случае позвольте мне откланяться, —
сказал Семиёнов, пожал всем руки и ушел, кажется не¬
довольный чем-то.
8
Люся Костромина торопилась домой. Она почти бе-
йала, подталкиваемая в спину сильными рывками вет¬
ра. Ветер гнул в дугу жиденькие деревца, привязанные
веревками к колышкам, раскачивал уличные фонари,
свистел в проводах, и Люсе не терпелось поскорее
скрыться от этого пронизывающего ее свиста, от мель¬
кания теней на мостовой, от людей, от самой себя, хо¬
телось очутиться в мягкой, теплой и беззвучной пустоте
и забыться.
Изредка она поворачивалась, делала несколько ша¬
гов спиной вперед. Крупицы вздымавшейся пыли секли
глаза, автомобильные неожиданные гудки точно хлеста¬
ли. и девушка, сдерживая крик обиды и горечи, прижи¬
мая к груди ученический портфельчик, убыстряла шаги.
Завернув за угол, она миновала промежуток от угла до
парадного, влетела по лестнице, отворила дверь, бесшум¬
но прошмыгнула в полутемную переднюю и здесь, точно
истратив весь запас сил, уронив на пол портфельчик и
стащив с головы шляпку, бессильно прислонилась к сте¬
не и закрыла лицо ладонью: стыдно было показаться на
глаза матери.
Дни этого года пронеслись, обгоняя друг друга. Лю¬
ся не заметила, как прошла зима с катками, танцами,
карнавалами на льду, лыжными прогулками в Соколь¬
никах; словно фейерверк сверкнули и погасли прозрачные
весенние вечера, овеянные ароматом распускающихся
цветов в скверах, чисто омытые разноцветными пенисты¬
ми струями фонтанов на площадях; то дерзкие, то крот¬
кие взгляды влюбленных спутников веселили, как мо¬
лодое вино, от которого не в силах оторваться; а потом —
лето, поездки за город, купанье в Химках, солнце, лас¬
кающее кожу... Все это делало ее безмерно, до беззабот¬
ности счастливой, взволнованно-певучей; чуть приподня¬
тые к вискам глаза ее блестели ненасытным любопытст¬
вом, озорством, трепетным ожиданием чего-то еще бо¬
лее интересного, еще более сверкающего...
И вдруг все оборвалось: однажды за завтраком, ко¬
гда мысли Люси витали где-то далеко-далеко от дома,
мать напомнила ей, что пора приниматься за уроки —
скоро начнутся приемные испытания в университет.
Готовиться было тяжело. Люся отвыкла от учебников,
тетрадей, формул, от дисциплины, садилась за книги не¬
охотно, читала урывками, рассеянно, втайне надеясь на
какой-то счастливый случай, который чудодейственно вы¬
ручит ее в критический момент, рассчитывала на свое
подкупающее обаяние.
Но в университете на первом же экзамене по матема¬
тике она получила двойку и ей вернули документы. Она
растерялась, даже испугалась, и, не посоветовавшись с
домашними, узнав, где еще принимают документы, пода¬
ла их в Химико-технологический институт, не любя хи¬
мию, даже не узнав толком, кого институт готовит; пред¬
меты все сдала, но отметок выше тройки не получила и
по конкурсу не прошла.
Не снимая пальто, Люся вошла в комнату, наполнен¬
ную неярким, просеянным сквозь абажур розовым све¬
том. Мать в халате, с полотенцем, на плече перетирала
посуду, накрывая стол для ужина. Наклонив голову, она
взглянула поверх пенсне на дочь в обвисающем с плеч
расстегнутом пальто, со шляпкой в опущенной руке, жа¬
лобную, удрученную неудачей, и, часто замигав, испу¬
ганно прижав к груди тарелку, бессильно опустилась на
стул и прошептала:
— Не приняли? — Она со страхом покосилась на
дверь кабинета мужа.
Люся ничего не ответила, упала на тахту лицом в
подушку и заплакала беззвучно, горько, вздрагивая всей
спиной,,Лицо Надежды Павловны покрылось красными
пятнами, пенсне, слетев с переносицы, болталось на шнур-
Кегтте зная, что делать, она почему-то стала торопливо
переодеваться, точно собиралась куда-то и зачем-то
идти, — спорить, требовать, возмущаться.
— Защищала тебя, оберегала, — заговорила она пре¬
рывисто. — Теперь вижу, что напрасно! — Она сбросила
с себя халат, кинула его на спинку стула — шелковый,
он скользнул на пол, она не подняла. — Отец был прав.
Что мы скажем ему теперь? Ох, господи!.. — с отчая¬
нием воскликнула она, надевая на себя юбку и кофточ¬
ку. — Еще в прошлом году надо было прогнать тебя
учиться, а я пожалела своим глупым сердцем, на ку¬
рорт послала — гуляй, дочка, набирайся сил. Набралась!
Сколько раз я говорила тебе: садись, Люся, учи уроки,
готовься!.. Подготовилась! Ах, боже мой, за что такое
''наказание?!.
. Слушая обидные, но справедливые причитания На¬
дежды Павловны, Люся всхлипывала все громче и гром¬
че — от жалости к себе и матери.
— Перестань скулить, несчастная! — выкрикнула На¬
дежда Павловна, стоя в грозной позе обвинителя, и, ис¬
пугавшись своего громкого голоса, взглянув на дверь ка¬
бинета, шопотом прибавила:— Плачем дела не попра¬
вишь. Встань, сними пальто... и иди докладывай отцу...
Леонид Гордеевич вышел сам, в жилетке, с расстег¬
нутым воротом рубахи, недовольный, с тяжелым и во¬
просительным взглядом мрачных глаз: он не любил, ко¬
гда ему мешали.
— Что здесь происходит? — спросил он, недоумеваю¬
ще оглядываясь.
Надежда Павловна поняла, что скрывать случив¬
шееся и выгораживать дочь было бы глупо, нетактично,
и она, первый раз в жизни встав на сторону Леонида
Гордеевича, решительно и твердо произнесла:
— Не выдержала.
— Что не выдержала?
— Экзаменов в университет. Не приняли ее.
— Не приняли?.. — спросил он, расширив глаза.
Надежда Павловна повысила тон, она почти кричала,
взволнованно, срывающимся голосом, суетливо придер¬
живая прыгавшее на носу пенсне, взбивая прическу, при¬
кладывая ладони к горячим щекам:
— Я говорила ей: готовься, учись! Не слушала...
Люся глубже вдавливала себя в подушки, точно хо¬
тела скрыться в них от гнева отца, от обидных и резких
слов матери, и продолжала плакать. Леонид Гордеевич
решительно шагнул к дочери, Надежда Павловна предо¬
стерегающе встала на его пути, произнесла предупреди¬
тельно и с мольбой, страдальчески сведя брови:
— Леонид...
Он властно отстранил ее, попросил:
— Подожди! Отойди. — Он опустился на тахту, ти¬
хонько дотронулся до плеча Люси: она показалась ему
в эту минуту маленькой, горько обиженной, беспомощ¬
ной, как в детстве, и, глядя на ее вздрагивающие плечи¬
ки, испытывал приятное чувство жалости к ней, неж¬
ности.
— Люська... девочка моя, — услышала она мягкий,
проникновенно ласковый голос отца, и шею ее защеко¬
тала его борода — он поцеловал ее в затылок. Она отор¬
валась от подушек, судорожно обняла его, уткнулась
мокрым носом ему в грудь:
— Папа... папочка, милый...
Он гладил ее мягкие светлые волосы, произносил дав¬
но позабытые слова нежности, прозвища, слышанные ею
еще в детстве, потом снял с нее пальто, передал жене,—
та поспешно отнесла его в переднюю, — затем взял ее
за подбородок, приподнял заплаканное, распухшее от
слез лицо, улыбнулся и подмигнул ей:
— Что, ревушка-коровушка? Может быть, переста¬
нешь плакать-то, а? Или еще поплачешь? Я ведь долго
ждал, когда ты заплачешь. А ты все смеялась, все пела...