Страница 20 из 81
Внезапно разразившаяся над головой гроза не долго
волновала ее совесть, туча пронеслась, и на душе стало
опять светло, как на озере после сильной бури. Люся
встряхнулась вся, поправила сбитую кофточку, с сожале¬
нием взглянула на искусанные розовые ногти, свежие гу¬
бы сами собой раскрылись в улыбке, хоть и не такой
беспечной и лукавой, как всегда, была эта улыбка. Крот¬
ко вздохнув, она встала и пошла делать матери холодную
примочку.
Леонид Гордеевич не разговаривал с женой и дочерью
три дня, обедал и ужинал в цехе.
Ах, Люся, Люся!.. Как же это могло случиться? Дав¬
но ли она была маленькой девочкой с тоненьким голос¬
ком и мягкими шелковистыми косичками с бантами?
Давно ли забиралась на колени к отцу и теребила воло¬
сы, ласковая, нежная, светленькая, а он катал ее на но¬
ге? Он представлял ее все еще девочкой. А она, оказы¬
вается, уже взрослая, и вот поставила его перед печаль¬
ным фактом...
В глубине души Леонид Гордеевич чувствовал свою
вину перед дочерью: выпустил ее из виду, доверился же¬
не, она бесхарактерная, неспокойная, безрассудно и вос¬
торженно влюблена в свою дочь, а для влюбленного не
существует недостатков в том, кого любит. Люся вос¬
пользовалась этим. Надо было следить за ней самому.
Но когда? Уходишь в цех утром, возвращаешься домой
заполночь, — только добраться до постели. А дочь, в
сущности, одна. Плохое прививается легко. За последнее
время до него стали доходить слухи о том, как некото¬
рые молодые парни и девушки — дети главным образом
обеспеченных родителей — пьянствовали, воровали, рас¬
путничали. А ведь и его Люся могла попасть в такую
компанию и дойти до преступления.
От этой мысли он съеживался весь, не мог сидеть в
своем кабинете и спускался в цех, чтобы хоть грохот мо¬
лотов заглушил его раздумья, муки. Но и там он думал
о том же: что теперь будет с ней, что предпринять, что
посоветовать?..
На четвертый день после ссоры, поздно вечером, ко¬
гда Леонид Гордеевич работал у себя дома, Надежда
Павловна, виноватая, покорная, неслышными, робкими
шагами приблизилась к нему — он стоял возле книжных
полок и искал какую-то книгу, — бережно взяла его руку
и прижала к своей щеке, к горячему виску, как бывало;
глаза ее наполнились слезами. Сердце его потеплело под
ласковыми, проникновенными звуками ее слабого голоса:
— Ученье от нее не уйдет, Леня, — ведь ей еще и во¬
семнадцати нет. Ты знаешь, здоровье у нее слабое, а она
у нас одна.. Пусть отдохнет довечка этот год, пускай
съездит на море, ей надо укрепить и нервы и легкие...
— Но ведь нельзя же так, Надя, милая, — возразил
он ей мягко. — Нельзя, чтобы человек ничего не делал.
Она молодая... Ее могут затянуть в любую нехорошую
компанию... И пропала! Ты бы об этом подумала!
— Что ты? — испуганно воскликнула Надежда Пав¬
ловна, — Люся умная девочка, она ничего лишнего себе
не позволит. Я знаю! А работать она успеет, еще нарабо¬
тается вдоволь, — жизнь только начинается.
Леонид Гордеевич тяжко вздохнул и покорился, от¬
метив про себя, что вот и опять не может настоять на
своем.
— Я был не сдержан с тобой, прости, — пряча гла¬
за, промолвил он и тихонько погладил пальцами ее седе¬
ющий висок.
Получив гонорар за журнальную статью и премиаль¬
ные, Леонид Гордеевич купил путевку и отправил дочь
на юг; но держался он с ней отчужденно, суховато, с нг-
вылившейся внутренней досадой.
— У других сыновья и дочери в школы, в институты
пошли, а мы свою на курорт проводили, — с горечью ска¬
зал он жене, возвращаясь с вокзала.
...Отогревшись немного, Люся повернулась и безотрыв¬
но, зачарованно стала глядеть на знакомую с детства
картину на стене: лошадь, напрягаясь, везла большой воз
сена по зимней дороге. Нижняя половина картины была
освещена ярче верхней, абажур покачивался, свет пере¬
мещался, и казалось, что лошадь ожила и двигается.
— Что примолкла? Промерзла? — заговорила Надеж¬
да Павловна.
— Мне сегодня было скучно что-то, — задумчиво ото¬
звалась дочь.
— Не всегда же должно быть весело, птичка. — Лежа
на боку, спиной к дочери, Надежда Павловна повернула
голову. — Где ты была? О, в Художественном, «Три се¬
стры»! С Антиповым?
— И пьеса грустная, беспросветная какая-то, точно
на меня черное покрывало накинули, — пожаловалась
Люся, — и Константин тоже... Я заметила, мама, что он
никогда не смеется, а только усмехается, и всегда по-раз¬
ному, в зависимости от причины, вызвавшей эту ус¬
мешку...
— А того парня из кузницы, Антона, ты встреча¬
ешь? — заинтересовалась Надежда Павловна и легла на
спину, положив на грудь книгу. — Как сейчас вижу его—
стоит в прихожей у вешалки, про весь свет забыл... Я по¬
няла, что он тебя любит.
— Да, он мне сказал об этом в тот же вечер. Надо
будет спросить о нем у Антипова.
Замолчали. Вошел Леонид Гордеевич, в жилете, с
расстегнутым воротом рубашки, взглянув на стенные ча¬
сы, обеспокоенно спросил:
— Людмилы еще нет?
— Давно пришла. Вот рядом со мной лежит, — по¬
спешно ответила Надежда Павловна.
— Все покрываешь, — осуждающе произнес он, тере¬
бя бороду. — По танцулькам порхает, дома не посидит...
— Какие танцульки? Она в МХАТе была. «Три'сест’
ры» смотрела,
— «Три сестры»... Три... Было бы, пожалуй, лучше,
если бы их было три, а то вот только одна, да... — не
договорил, скрылся за дверыо.
Люся опять уткнулась в шею матери.
Всю ночь и утро шел снег, укрыл лужи, рыжие пятна
сырой осенней земли, завалил рытвины и ямы, мягко лег
на стеклянные крыши корпусов, на асфальт, и, не трону¬
тый закопченным дыханием цехов, плескал в окна чис¬
тый, радостный свет; изредка в незастекленный квадрат
крыши залетала снежинка, испуганно трепетала в синем
прозрачном дыму, таяла и прохладной каплей падала на
чье-нибудь горячее лицо.
Эту неделю бригада Полутенина работала во вторую
смену. После утренних занятий Антон пришел в цех за¬
долго до сигнала. Наблюдая за Камилем Саляхитдино-
вым, он все более изумлялся: поддержка товарищей как
бы щедро напитала его веселой яростью и отвагой.
«Как все-таки мало человеку надо, — подумал Ан¬
тон. — Оказывается, вот ему, в сущности, не хватало са-
мой малости — простого человеческого внимания. А мо-
жет быть, это главное, без чего невозможна жизнь?
Конечно! Внимание! Это прежде всего желание понять
V человека, помочь ему, поддержать... А особенно в труд-
-ную минуту... А Камиль даже не понимает, почему ему
стало легче жить...».
После того памятного дня, когда Камиль впервые на¬
чал выполнять норму, взгляд его на себя, на свою рабо¬
ту и на окружающих круто переменился. Точно долгое
время с большим усилием взбирался он по крутизне,
скользил, скатывался назад и вот достиг, наконец, вер¬
шины перевала, откуда все видно и где легче дышится.
«Что со мной делается? Ай-яй! —с удивлением думал
Саляхитдинов. — Почему меня так тянет в кузницу, к мо¬
лоту?»
И на Сарафанова тоже повлияла эта перемена; он
стал менее угрюмым, наоборот — даже веселым, провор-
ным; он красиво и ловко играл кочережкой; раскаленная
болванка плавно выписывала в -воздухе дугу от печи к
молоту.
Камиль заметил, за собой, что ходит он по кузнице
прямо, с достоинством, глаз не прячет, а смотрит по сто-
ронам открыто и даже с гордостью; он ощутил неведо¬
мый ранее сладкий, пьянящий вкус труда. В работе был