Страница 78 из 86
заглядывалась.
— С кем вы были?
— Ну...— она замялась на мгновение,— с молодым человеком. Идти ночью одной...
— Я не об этом,— остановил ее Никишин.— Нам, например, известно, что в это время в
зале ожидания двое парней распивали водку на виду у всех. Сидели на скамье возле печки.
— Этих видела,— ответила она просто.
— И ваш молодой человек видел?
— Конечно.
— Парни те уехали?
— Не приметила. Я за ними не следила. Мы вышли на перрон раньше.
— Багаж-то был у них? — вмешался Афанасьев.
— По-моему, что-то вроде вещевого мешка у одного.— И уже увереннее: — Конечно,
вещевой мешок. Когда мы шли на вокзал, так они обогнали нас по дороге, и у одного за плечами
болтался вещевой мешок. Мой Андрюшка еще сказал на вокзале...
Она покраснела и смутилась, но Никишин не обратил на это никакого внимания.
— Что сказал ваш Андрюшка?
— Ребята те выпивали, у них на газетке пирожки лежали, ну Андрюшка и посмеялся: они,
дескать, не на поезд спешили, а в буфет.
Никишин с Афанасьевым переглянулись. Это встревожило девушку.
— А что случилось? — спросила она взволнованно.
— Мы выясняем обстоятельства одного происшествия, к которому вы не имеете
отношения,— успокоил ее Афанасьев.—Вот и интересуемся у тех людей, которые в ту ночь
уезжали, что они приметили необычного.
— А необычного ничего не было,— сказала она.
— Где они вас обогнали? — опять спросил Афанасьев.
— На шоссе. Понимаете, сзади мы их не видели, а потом вдруг они нас обгоняют. Я еще
удивилась.
— Может, они из боковой улицы выбежали?
— Вполне вероятно. Там как раз проулок, который ведет к пруду.
— Так, так,— оживился Никишин.— На вокзале вы тех парней узнали, а раньше в поселке
видели?
— Нет.
— А ваш Андрюша?
— Наверное, лучше спросить у него...
Андрюша, провожавший девушку из аптеки, оказался веселым и благодушным пареньком
с механического завода. Когда ему напомнили события, он повторил то же.
— Парней знаете?
— Нет,— твердо ответил он.— Я все свободное время пропадаю в нашем клубе, но их не
видел ни разу. Одно могу сказать точно: не с нашего завода.
Никишин настоял на том, чтобы еще раз сходить на вокзал.
— Поговорим с кассиршей из билетной кассы.
Кассирша ответила сразу на все вопросы.
— Я через это окошечко, дорогие товарищи,— она показала крошечное отверстие в стене,
— едва голос-то живой слышу. Чего я могу увидеть?
Афанасьев утянул Никишина в буфет. Он сел за столик, стоявший в сторонке от буфетной
стойки, и поманил пальцем буфетчицу.
— Что, товарищ Афанасьев? — подсела она с удовольствием,
— Дело-то серьезное, Фая... Вчера ты говорила, что тех ребят в поселке видела. А где, не
припомнишь? Или — с кем?
— В магазине видела. Тоже водку брали. А еще: знаешь Катьку из столовского буфета?
Толстая такая...
— Ну, знаю.
— Вроде бы с ней одного-то встречала. Давно, правда.
— Хоть бы одежду его приметила, а то как спрашивать-то?
— У него голос хриплый,— сказала она.
— Ладно, попробую...
Попытка что-то выяснить у продавщицы магазина кончилась ничем.
Афанасьев, прежде чем спросить о парнях, сказал, что у одного голос хриплый. Но
примета оказалась недостаточной.
— Которые водку часто берут, у тех у всех и рожи одинаковые, и голос пропитый,— только
и ответила ему.
— Никакого просвета! — подосадовал Никишин, выйдя из магазина.
— Погоди,— успокоил его Афанасьев.— До всего доберемся. Разве в Красногвардейске
что утаишь? Только подумать надо не торопясь...
Перед ужином Афанасьев достал из буфета пол-литру. Не спрашивая Никишина, налил в
два стакана.
— Держи.
Когда ели, сказал как решенное:
— Ты сегодня или завтра, Никишин, поезжай в паспортный стол и узнай, кто за последние
две недели из Красногвардейска выписался. Помнишь, Файка сказала, что прощались, уезжали
совсем. Может, правда. А может, один уезжал, другой провожал. Черт их знает! Аптекарша
другое приметила: один вещмешок. Вишь, как все выходит? Ежели хоть один уезжал, так мы его
через паспортный стол все одно определим. Значит, и другого. Так что двигай... А я тут еще
попробую сам.
— Поеду сегодня,— согласился Никишин.
— А я с утра загляну в больницу. Анну-то мы совсем обошли...
5
Анна Червякова лежала в больнице четвертый день, а испуг у нее не прошел. Ефим
Афанасьев заметил это сразу, как только увидел ее в палате: Анна смотрела на него широко
распахнутыми глазами, в ее взгляде смешалось все: и страх, и смятение, и беспомощность.
Разговаривала она с Афанасьевым неохотно, видно, не веря в его помощь. И как ни подступался
к ней участковый, на все отвечала односложно:
— Ничего не знаю. Выстрелили, пала я, а видеть никого не видела. Я и взглянуть-то не
успела...
Так и ушел Афанасьев ни с чем.
Все эти дни он много думал о случившемся. Его добродушие и немногословность
окружающие часто принимали за невозмутимое спокойствие.
И только одна жена знала, как ворочается он ночами с боку на бок, мучаясь бессонницей и
какими-то своими мыслями, о которых она привыкла не спрашивать.
И уж совсем никто не мог догадаться, что во всем, что произошло в доме Червяковых,
Ефим Афанасьев винил себя. Отсюда, из Красногвардейска, он уходил когда-то в армию. После
службы за границей истосковался по дому. Когда вернулся, райком комсомола даже отдохнуть не
дал, направил на работу в милицию. До сих пор работалось, можно сказать, легко. Потому что
кругом были свои, с детства знакомые люди. Ефиму даже казалось, что именно из-за того, что в
Красногвардейске участковый уполномоченный он, Ефим Афанасьев, здесь никакого
преступления серьезного и случиться не может, так как не заслужил он такой обиды. Да и знал
он всех настолько, что и в мыслях допустить не мог, как это от него можно плохое скрыть. Сам
он взыскивать с людей не любил, от всякой дури старался просто удержать. А перед
праздниками заходил в магазин и отдавал продавщице список: кому не следует продавать в эти
дни больше чем пол-литра. Добавлял при этом:
— А коли ругаться начнут да просить жалобную книгу, то по такому поводу ее не
выдавать. Нечего пьяниц до чистой бумаги допускать. За разъяснениями ко мне присылайте,
даже на дом можно. Так и говорите, что я велел.
И вдруг — грабеж, да еще с применением оружия!
Только сейчас и понял, где промахнулся. Пять лет уже работал участковым, на всех
совещаниях только одни похвалы слышал, в прошлом году звание офицерское присвоили. И все
эти годы полагался только на своих, коренных красногвардейских. А сколько в последнее время
новых людей понаехало! И не только специалистов да рабочих кадровых, но и тех, с кривой
душой, которые болтаются по белому свету без всякого смысла. Знал ведь об этом! А что мог о
них сказать? Ничего. И получилось, что оторвался от жизни. Вот где собака-то зарыта!..
...В поселковой столовой сказали, что Катька-буфетчица работала вчера, а сегодня
отдыхает.
Поглядел на часы. Время двигалось к полудню. Решил сходить к Катьке домой, хоть и
далеко да и не больно хотелось. Такая она уж была Катька: с другой женщиной мужчина пройдет
рядом — и никто слова не скажет, а кто возле Катьки побыл — всякое доверие теряет. И все
равно мужики возле нее вертятся. А она только похохатывает.
И Афанасьеву дверь она открыла широко, забелела зубами в улыбке, словно ждала:
— Проходите. Вот так гость!
— Не ждала, что ли? — тоже улыбнулся он.
— Я сроду никого не жду. Ко мне сами ходят. А ты испугал.— И хохотнула весело.
— Вот и я сам пришел.
— Вина не прихватил? — пошутила.
— В такую-то рань?