Страница 86 из 86
Было только одно понятно: украсть такой плащ — пара пустяков, потому что — болонья,
свернул его, положил в карман и — был таков. Кого тут подозревать? У начальника цеха
температура поднялась от этого позора... И кража повисла. И вот Лисянского нанесло на это
дело; почитал он его и заскреб в затылке: до чего же можно дойти, если среди бела дня такая
ерунда начнет приключаться!.. Стал разбираться. Перевернул все. В итоге оказалось, что плащ у
того типа вовсе никто не крал, а просто сделал он ложное заявление о краже, чтобы получить
деньги. Деньги он действительно получил. И вот как раз в те дни, когда подлец праздновал в
душе успех своей выгодной комбинации, Евгений Константинович и застукал его. Естественно,
тот обалдел сначала, перепугался, а потом стал вылезать из этой истории... Правда, на этот раз
амнистии-то не было.
Приходит этот тип по вызову к Лисянскому, а тот без всякой дипломатии, потому что зол,
спрашивает:
— Зачем вы так подло поступили? И товарищей по цеху запятнали, и милицию
дискредитировать решились.
—— Деньги до зарезу были нужны,— сознается.
— И вы выбрали такой грязный путь? Неужели нельзя было найти возможность выйти из
положения иначе?
— Женюсь,— говорит.— И свадьба на носу.
— Интересно, как отнесется ко всему этому ваша невеста, когда я приду в цех и выступлю
на общем собрании?
— Только не это! — взмолился тот.— Вы же разобьете мою личную жизнь! Делайте со
мной все, что хотите, но не это!
Подумал Лисянский, подумал и решил: черт с ним, с подонком, может быть, после такого
урока на всю жизнь зарубит себе на носу. Простил.
Прошло немного времени. Женился тот кавалер. А в один из дней заявляется вдруг к
Евгению Константиновичу сам.
— Здравствуйте,— говорит,— Евгений Константинович. Поскольку вы человек добрый и
отзывчивый пришел я к вам с просьбой...
— Что ж... Присаживайтесь и выкладывайте, хотя, сами можете понять мое отношение к
вам...
— Видите ли, решил я поступать в институт. С производства характеристику требуют, а
начальник цеха знает ту историю... Вот и прошу вас поговорить с ним: пусть не упоминает о
ней. Понял я все и раскаялся...
— В какой институт поступаете?
— В юридический.
— Что?! — моментально взорвался Лисянский.— Ты, в юридический?! Да я сейчас туда
сам позвоню, чтобы тебя, сволочь такую, к порогу там не пускали! Ишь ты, в юридический он
захотел! А ну, убирайся из кабинета!..
Так рассказывали о Лисянском. Но после этих рассказов думалось о другом. Думалось о
людях, которые, имея дело с подлецами, умеют все-таки с большим тактом отнестись к
человеческой стороне дела, не стремятся к одному лишь наказанию виновных, а дают им
возможность стать порядочными.
Сам Лисянский далеко не без возмущения вспоминал случившееся с ним, но говорил уже о
другом:
— В наши дни еще нередко встретишь этаких философствующих обывателей, которые
готовы за всякий пустяк на шею милиции всех кошек повесить. Кухонные скандалы, трамвайное
хамство — всюду зовут разбираться милицию, а сами стараются смотреть на все со стороны, как
почтенные зрители. Да еще преподносят вот такие ребусы, которые мне пришлось разгадывать,
И милиция занимается ими! Да, занимается, потому что обязана помогать людям. Сотни
милицейских работников тратят на это знания, время, свои нервы... И вдруг месяцы волнений и
тревог заканчиваются... вот такими сказочками с разбитым корытом... Досадно, конечно!