Страница 76 из 86
бросающимся в глаза бурым кровяным пятном.
Наскоро осмотрев дом, опергруппа на виду у собравшихся зевак занялась исследованием
огорода. Оперуполномоченный и участковый деловито изучали каждый квадратный метр земли,
время от времени покрикивая на осмелевших любопытных не из-за того, что те путались под
ногами, а скорее от собственной досады: на истоптанном и перекопанном после недавней
уборки огороде всюду валялась ботва, мешали ходить комья земли.
Надежда обнаружить среди этого беспорядка какие-то следы угасла с самого начала.
Уже закурил начальник, строго посматривавший на своих подчиненных, заговорил с кем-
то из знакомых участковый, и в это время упорство оперуполномоченного Никишина было
вознаграждено:
— Патрон с осечкой!
Он нашел его метрах в четырех от окна. Протертый платком патрон матово желтел на
ладони удачливого оперуполномоченного.
— От пистолета «ТТ»,— объявил он, передавая находку подошедшему начальнику.
Тот мельком взглянул на патрон и позвал:
— А ну-ка, граждане, чем зря топтаться, поищите-ка тут вот такую гильзу. .— И, показав
подскочившим мальчишкам патрон, приказал своим: — Прошу всех ко мне. Червяков!.. Ты
дождался в больнице, пока осмотрели твою жену?
— Дождался,— поспешно ответил тот,
— Пуля у нее в ноге застряла или нет?
— Нет. В мякоть угодила, сквозь прошла.
— Хорошо.— И распорядился: — Всем в дом! Нечего тут шарашиться, надо пулю искать.
— И напомнил Никишину: — А ты место приметь, где патрон нашел. Для схемы.
Прошло более часа. В комнате осмотрели каждый сантиметр противоположной окну
стены, сдвинули с места всю мебель, проверили каждую щель в полу. Пуля — как испарилась.
— Где же она, Червяков? — опять позвал хозяина начальник,
— А леший ее знает, товарищ начальник,— искренне признался тот.— Не видел ее,
конечно, куда она улетела...
— Улетела вот...
И опять выручил дотошный Никишин. Подвигая на место кровать, он обратил внимание на
подушку. Оглядев ее, обнаружил дырку, из которой торчало перо. Оказалось, пробита не только
наволочка, но, и пуховик. Подушку вытащили во двор, распотрошили и пулю извлекли из комка
спекшегося пуха.
И хотя стреляную гильзу не нашли, картина преступления стала ясна.
Пригласив Червякова для выяснения деталей с собой, опергруппа возвратилась в Зайково.
Волнение зайковских работников милиции объяснялось просто. За годы Советской власти
в Красногвардейске не слышали ни об одной крупной краже, не говоря уже о вооруженной
попытке грабежа.
...Прокопий Червяков сидел в отделении более двух часов, а совещание у начальника все
продолжалось.
— Дело не только в самом факте вооруженного нападения, хотя он и показал изъян в
нашей профилактике,— заключал начальник.— Я про себя надеюсь, что у нас достанет нюху и
сноровки не только поймать грабителей, но и вникнуть в самую суть дела: как могло
приключиться такое нахальное преступление. Сегодня, понимаете ли, Червяков, завтра —
Сидоров, а послезавтра — Петров. Не промахнусь, предупреждая, что трудностей и всяких «вот
те на!» будет немало. В этом можно не сомневаться. Кто совершил преступление? Наши
доморощенные злодеи или приезжие гастролеры? Если приезжие, то это еще полбеды: получим
по загривку, что плохо принимаем гостей,— и все. А если наши? Какими глазами мы посмотрим
в лицо общественности? Откуда у них оружие? И почему мы узнаем об этом самыми
последними, да еще после совершенного преступления? Вы все знаете, что такое безучетное
оружие: сегодня, понимаете ли, жертва его — гражданин, а завтра? Государственная касса с
государственными деньгами!
А в данном конкретном случае: почему грабители наметили своим объектом Червякова?
Что он, понимаете ли, купец первой гильдии?.. Мы все были в его доме, так? Ничего
особенного. Половики, понимаете ли, это — не персидские ковры. Мебель жулики давно не
воруют. Но я и не поверю, что в шкафу у Червякова сплошные соболя. К тому же и домов в
Красногвардейске сыскать получше нетрудно. Так почему же лезли к этому-то?
Сидящие в кабинете серьезно вслушивались в слова начальника. Каждый из них, особенно
участковые, мог наизусть перечислить особенности и пороки жителей деревень и поселков. Кто
дерется пьяный, а кто — из ревности. Кто, вспылив, имеет привычку хвататься за нож, а кто
разве посуду перебьет, да и то — дома. Даже по общежитиям знали, кто способен одолжить у
соседа без спроса рублевку или уехать в отпуск в чужих ботинках. Какая из продавщиц
обвешивает помаленьку, а какая обсчитывает по копейкам, ссылаясь, что меди нет, Кто
спекулирует и кто платит алименты...
Такая осведомленность брала начало не от окольной слежки или чрезмерного
любопытства. Просто зайковские сотрудники прожили жизнь в своих деревнях и поселках,
среди знакомых с детства людей, чей покой теперь охраняли.
Потому-то и встревожил их ночной выстрел, от которого пострадала жена Прокопия
Червякова.
— А может, тут не грабеж, а месть какая-то? Или ревность? — предположил кто-то из
молодых.
— Чего? — удивился начальник.— Это в Анну-то Червякову из-за ревности из пистолета
стрелять?! Еще таких, понимаете, дураков в Красногвардейске не хватало!
— Или,— вставил свое слово Афанасьев,— кто это и за что будет мстить Червякову? Он
всего-то и делов знает, что из дома да на работу. В казенную баню и то не ходит: своя на задах...
— Вот именно! — поддержал его начальник.— Тут собака в другом месте зарыта.
Сотрудники с укором смотрели на неудачника, задавшего наивный вопрос, тем самым
выражая полное единодушие с начальником.
— Думаю, по сегодняшнему происшествию все ясно.— Начальник отложил в сторону
бумажки. — Расследование предстоит серьезное. Для нас, понимаете ли, экзамен. Прошу
учесть... Все.
Оперуполномоченный Никишин после совещания удалился с Червяковым в свой
служебный угол в большой общей комнате и просидел с ним до позднего вечера.
Родственников у Червякова в Красногвардейске не было, друзей особенных среди
знакомых он тоже не называл. Каких-то ссор или недомолвок с соседями и сослуживцами не
припомнил.
— А жена? — продолжал выяснять Никишин.
— Чего жена? — не понял Червяков.
— Она ни с кем не ругалась? Не обзывала никого?
— Не должна. Баба вроде смирная.
— «Вроде» меня не устраивает,— заметил Никишин.— Может, она только при тебе
смирная, а когда ты на работе?
— Не слыхал.
— А я видел, как они в магазине сходятся. Из-за пустяка могут друг дружке в глаза
наплевать.
— Так ведь то без злобы,—попробовал умилостивить его Червяков.— И к тому же бабы. А
лез-то к нам мужик...
— Ты меня шибко-то не учи, Червяков. Я знаю, как бывает: поцапаются бабы, а увечатся
мужики. Не слыхал, поди, опять скажешь?
Червяков сдался:
—— Оно, конечно... Чего не бывает!..
— То-то. А теперь скажи, дорогой, почему грабители с оружием в руках лезли не в чей-
нибудь дом, а в твой?
Вопрос оказался не из легких, и Червяков надолго замолчал. Оперуполномоченный
поторопил его.
— Откудова мне знать? Я их не спрашивал...— отозвался наконец Червяков.
— Да я не про то,— стал объяснять Никишин.— Как ты сам прикидываешь: какая корысть
привела грабителей в твой дом? Золото, что ли, у тебя есть?
— Что вы!
— Ну, не золото, ценности какие-нибудь: костюмы заграничного покроя или пальто с
каракулевыми воротниками, или еще чего... Деньги?
Червяков просветлел:
— Деньги есть — это правда.
— Много?
— Тысяч тридцать наберется.
— Сколько? — Никишин положил карандаш, пригляделся к Червякову, переспросил: —
Тридцать?
— Может, маленько больше, может, тридцать одна.