Страница 54 из 86
— Да...— задумчиво протянул Иван Петрович и тут же мысленно выругал себя, так как
увидел, что это «да» опять обдало румянцем девушку. Она сразу притихла, словно ее уличили в
нехорошем. И он поспешил успокоить ее: — Вы только не думайте, Анна Сергеевна, что в чем-
то виноваты. У нас ведь тоже бывают истории. Я не знал вашей, а вы не знаете нашей. И, коль
вы так откровенны со мной, я не думаю от вас ничего скрывать. Понимаете, в городе Алапаевске
потеряли билет, а выигрыш по нему получили вы...
— Я?! Но ведь...
— Я верю вам,— с мягкой настойчивостью продолжал он.— Поэтому и рассказываю все.
Мы хотим разобраться и установить, каким образом попал этот билет в Свердловск.
— Я все поняла,— сказал она задумчиво.— Неужели Светлана Владимировна нашла его и
не заявила в милицию?.. Ведь билет нужно было сдать в стол находок.
— Вероятно,— согласился с ней Иван Петрович.
— А может быть, все не так?.. Ведь она такая серьезная.
— Может быть.
— Я ничего не понимаю, — сказала она наконец.
— Я тоже.
И, видимо, окончательно уверовав в его доброжелательность, она воскликнула:
— Чепуха какая-то получается!
— Пожалуй...— не стал он противоречить, чтобы не нарушить вернувшееся к ней хорошее
настроение.— Только давайте уговоримся, Анна Сергеевна, не беспокоить Светлану
Владимировну. А то еще и ей испортим настроение, как я вам сегодня.
— Ой, да что вы!
— А я обещаю объяснить вам все, когда эта история закончится. Может быть, даже вместе
со Светланой Владимировной. Идет?
— Пожалуйста. И не забудете?
Она была снова такой, какой вошла в кабинет: откровенной и немножко наивной.
— Ни в коем случае. Ручаюсь честью,— заверил он.
— Буду молчать и ждать.
— Вашу руку.
...За ней давно закрылась дверь, а Иван Петрович все еще сидел за столом.
Он думал о Хоминой.
Как всякий следователь, Упоров размышлял иногда над причинами преступлений, над
теми побуждениями, которые делают человека преступником. Но далеко не каждое дело
служило поводом для этого.
Его уже давно не волновал, например, морально-педагогический треп по поводу того,
почему это здоровенный детина, которому в пору дуги гнуть, вдруг крадет чужие деньги или
грабит на улице прохожего человека раз, другой, третий...
По оплошности можно сломать станок на работе, из-за невнимательности нарушить
правила уличного движения, наконец, из-за беспечности оказаться даже сообщником серьезного
преступления. Но залезть в карман или ограбить? Это — что?..
Паразитизм. Тот самый, который поставлен вне закона всеми людьми, будь они
язычниками или католиками, живут они при царе или парламенте. Воры и грабители всех
времен боялись суда, потому что не хуже следователей знали, что им положено по закону.
Тем более в нашей жизни, где у каждого есть право на труд и уважение. Почему в ней
можно допускать, чтобы гуманность толковалась как снисхождение? Почему суд садит вора в
тюрьму на два года, а не на десять? Ах, дает возможность исправиться? Прекрасно! В таком
случае, если он украл снова, почему его садят на четыре года, а не на пятнадцать?.. Ведь
великодушие должно иметь цену и в глазах жулика!
Нет, сталкиваясь с подобными делами, Иван Петрович не занимался пустыми
рассуждениями. Он с суровой неотвратимостью доказывал преднамеренность такого
преступления, писал лаконичное обвинительное заключение с указанием соответствующей
статьи Уголовного кодекса.
И ставил точку.
...Но в привычно-грязном потоке бытовых преступлений следователь встречался и с
такими, перед которыми профессиональная терпимость уступала на время внутренней
потребности по-человечески до конца понять содеянное. В него вселялась вдруг тревога,
предчувствие опасности, какое испытывает даже опытный, хорошо вооруженный охотник от
сознания, что невидимый хищник притаился где-то совсем рядом. И тревога эта вовсе не за себя,
а за всех тех людей, у которых нет такого обостренного внимания, как у него.
Анечка Куркова почти сразу стала с ним откровенной и простой, как со своим человеком.
Она хорошо относится к людям, и поэтому легко понять, что помочь всякому в затруднительном
положении, не требуя за это ответного одолжения, ее привычка. И в чем ее можно упрекнуть,
если оказывается вдруг, что ее доброта использована дурно?..
Особенно у нас, где доверие и уважение воспитываются с детского сада, а
подозрительность считается дурной чертой характера!
Откуда же взялась эта Хомина?..
Ведь в детском саду она играла в те же добрые игры, что и сверстницы, в школе и
институте училась даже лучше других, да и в работе оказалась способнее.
Она ведь знала, наверняка знала, «что такое хорошо и что такое плохо»!..
А не потому ли случилось так, что обыкновенное добросовестное выполнение
обязанностей, свойственное тысячам других людей, ей кто-то поставил в особую заслугу? Не
потому ли она и поднялась по служебной лестнице, обрела исключительный должностной
авторитет, что свято почитала инструкцию и распоряжения, а потом уверовала и в свое особое
положение среди других?
Эгоистичная и расчетливая, она и закон стала понимать лишь как инструкцию, пусть более
широкую и всеохватывающую, нежели те, с которыми имела дело по службе. Она нашла лазейку
в установленном порядке, сознательно использовала ее для своего обогащения, уверенная, что
ее нельзя ни в чем заподозрить, так как ее поступок не потревожил ни одного параграфа, ни
одного пункта установлений, которыми она обязана руководствоваться. Да еще при ее
безупречной служебной характеристике!..
Она и сейчас не подозревала, что ее потеря, которая вызвала самое близкое сочувствие,
оборачивалась для нее другой стороной...
Иван Петрович не верил в следователей-чародеев. Он не сомневался в
предусмотрительности Хоминой. Она, безусловно, предвидела возможные последствия своего
преступления и, видимо, была готова к ним.
Такая на риск не пойдет.
...Иван Петрович усмехнулся про себя и поднялся из-за стола.
Он теперь очень хорошо понимал тот невольный вскрик Хоминой в магазине о семи
украденных билетах. Уже через несколько минут она предпочла умолчать о них в своем
заявлении. И не будь бесхитростных свидетелей, Хомина бы «сожгла мосты», и преступление
продолжалось...
Да. Как всякий эгоист, она переоценила себя.
...Любое преступление совершается среди людей. И нет такого, которое не оставило бы
следов, произошло без прямых или косвенных свидетелей. Надо уметь их найти. Иван Петрович
считал, что в этом умении и берет начало подлинное искусство следователя. И, как всякое
другое, оно не состоит только из чистых знаний.
На улице его встретил резкий, холодный ветер. Иван Петрович поднял воротник пальто,
подумал, что не за горами первый снег, и зашагал к трамвайной остановке. Он и не заметил, что
вместе с ветром уже летели «белые мухи» — верные предвестницы скорой зимы.
И вдруг его поразила совершенно неожиданная мысль. Пройдет еще месяц, зима прикроет
слякотную унылость городской осени чистым праздничным снегом. Но такой ли запомнит ее
Анечка Куркова? Ведь этой зимой в ее душе неминуемо умрет какая-то маленькая частица
доброты и доверия к людям.
А кто должен нести за это наказание?
Но в Уголовном кодексе такое не признается преступлением, а значит, и не
квалифицируется ни по одной статье.
— А жаль...— сказал кому-то Иван Петрович.
Если борьбу с преступностью называют часто невидимым фронтом, то каждое следствие,
разоблачающее одного или группу преступников, можно назвать атакой на отдельном участке.
Иногда подготовка к ней занимает у следователя недели и месяцы, но наступает день, и он