Страница 36 из 86
этого.
— Я приехал к вам поговорить о вашей давнишней подруге Александре Катышевой...—
Напрасно подождав, как она воспримет его слова, продолжал: — В шестидесятом году
Катышева приехала в Алма-Ату учиться и жила у вас. Припоминаете?
— Конечно, конечно,— поспешно отозвалась Рогачева. А Федор Ефимович сразу спросил:
— Расскажите мне, как вы жили здесь? — И уточнил:— О вашей дружбе до Алма-Аты я
знаю достаточно. Рассказывайте все: как она приехала, как встретились, как проводили время, с
кем... Давайте не стесняться. Говорите со мной откровенно, если даже придется задеть какие-то
женские секреты. Ей-богу, я всем интересуюсь не из голого любопытетва, а по служебной
необходимости. Александра приехала учиться, насколько я понимаю?
— Да.
— Вот с этого и начните.
— Учиться она не стала. Как, впрочем, и я.
— Провалилась?
— Нет. Просто не захотела. Тогда я сразу устроила ее на швейную фабрику. Зарабатывала
она, правда, немного, но ей хватало.
— Но родители Катышевой говорили мне, что она учится на строителя. Обманули,
выходит? Вроде не похоже.
— Нет. Это Шура их обманывала...
Жизнь Александры Катышевой в большом городе сложилась не совсем так, как она
рассчитывала.
Началось все как нельзя лучше. Тамара помогла ей устроиться на работу. А дальше...
В знакомствах недостатка не было. Тамара ежедневно встречалась в ателье со множеством
мужчин. И, конечно, не из тех, что бегают в поисках дешевых импортных костюмов по
универмагам. Среди ее посетителей встречались и артисты, и преуспевающие инженеры, и
солидные специалисты с нестандартными фигурами. Красивая, общительная закройщица умела
вести непринужденный разговор и обратить на себя внимание. Не удивительно поэтому, что
некоторые клиенты после заказа и последующих примерок превращались в приятелей, которым
позволялось бывать в гостях.
Более опытная Тамара была разборчива в подобных отношениях, хотя и не отличалась
излишней строгостью. Александре, напротив, каждое новое знакомство казалось интереснее
предыдущего, а будущие манили еще большими надеждами. Скромный заработок ее не огорчал,
потому что оставался почти неприкосновенным, Редкий день в их маленькой комнатке не было
обильного угощения, вина, веселья. А выходные часто превращались в увлекательные
загородные поездки в горы, куда-нибудь на бережок шумной, сверкающей брызгами горной
речушки.
Как и прежде, Александра не считала себя чем-то обязанной мужчинам. Без всяких
опасений могла подшучивать, капризничать, даже говорить о подарках. И, к своему удивлению,
а потом испугу, однажды утром очнулась в постели с немолодым мужчиной, Он лежал рядом,
откинув с груди одеяло, и спокойно курил сигарету, время от времени стряхивая пепел в
тяжелую пепельницу на придвинутом к кровати стуле.
Она прикинулась спящей. Но так не могло продолжаться до бесконечности.
И тогда-то она была порабощена окончательно.
— Шура не отчаивалась долго,— говорила Рогачева.— Чего греха таить, я сама
успокаивала ее тогда и говорила, что с любой девушкой в конце концов случается одно и то же.
Так было и со мной. Так случилось с ней. Так будет и с другими. Да и кто на это теперь
обращает внимание!..
Они разговаривали с Федором Ефимовичем уже долго. Рогачева поняла, что от нее
требуют откровенности, говорила спокойно, а может, равнодушно, хотя и чувствовалось, что она
немножко смущена.
— А кто это был? — не удержался Федор Ефимович.
— Не помню,— ответила она, посмотрев на него.— Я говорю правду,— сочла нужным
добавить потом.
— И как она дальше?
— Кто? Шура?
— Она.
— Обыкновенно. Она ведь знала, что у него есть жена, дети... Он ей был не нужен. Она
ему —тоже.
— Странно,— не нашелся что сказать Федор Ефимович.
— Почему? В жизни чаще так и бывает,— сказала она с сожалением.
— Не знаю...
— Мы же говорим откровенно? — напомнила Рогачева, взглянув на него. Ему показалось,
что она нахмурилась.— Многие так начинают. Потом всем это надоедает. Потом начинают
понимать, что к чему. Женщины — раньше; мужчины — позднее. Могу сказать больше: Шура
даже не обиделась на этого человека. Я знаю, они потом сталкивались с ним случайно, и не раз.
Мне даже казалось: повторись та же ситуация, и Шура не стала бы противоречить. Только все
было бы спокойнее, без удивления...
— Значит, это ее нисколько не изменило?
— Как раз наоборот.— Рогачева даже усмехнулась, поражаясь, видимо, наивности
Репрынцева.— Она стала нравиться мужчинам больше.
— Даже!
— А вы что, не понимаете?.. Конечно. Перестала быть взбалмошной, как часто раньше.
Лишила мужчин снисходительного превосходства над собой. А красивой она была всегда...
— Так и меняла их, выходит?
— Ну, это грубо, по-моему.
— Как же иначе?
— Не знаю. Только когда так делают мужчины, это почему-то считается нормальным, и
никто не задумывается над оценками.
— Но встречались же ей и другие мужчины? Которые по-настоящему, как говорят, были ,
влюблены, что ли...
— Конечно,— улыбнулась Рогачева грустно.
— Ну и вот!..
— Что «вот»?
— Выходила бы замуж,— решил Федор Ефимович,
— Наверное, можно было бы и так... Но, видимо, ждала чего-то другого. Лучшего. А
пока... Помню одного,— вдруг, оживилась,— мне самой он очень нравился: Борис Муканов. В
Алма-Ату приехал по назначению после окончания Новосибирского электротехнического
института. Статный, красивый, серьезный. Часто приходил к нам. Но без подарков, иногда с
цветами и почти никогда — с вином. Случалось, сидел у нас и при компании. В таких случаях —
молчал. А Шура веселилась. Потом его перевели в Барнаул. Долго писал письма. И что больше
всего меня поражало, Шура всегда на них отвечала.
— Что тут удивительного? — спросил Федор Ефимович.
— Просто я не помню, чтобы она кому-то еще писала. По-моему, она и домой-то отсюда
ни разу весточки не послала. А про него говорила: когда захочу замуж, найду Бориса — и точка.
— Он что, так любил ее?
— Пожалуй. Когда Шура от меня уехала, он писал мне, спрашивал, где она.
— И вы ответили?
— Конечно. Только пришлось сообщить, что и сама не знаю. Слышала, что где-то не то в
Целинограде, не то в Караганде.
— Все-таки знали где?
— Слышала от знакомых. Но ведь Караганда — это еще не адрес.
— Все-таки. А кто эти ваши знакомые?
— Мои знакомые? — заметно насторожилась она. Потом объяснила мягче: — У меня ведь
тоже были знакомые.
— Понимаю. И не вхожу в детали. Но, как вы поняли, наверное, меня интересует только
то, что касается Катышевой. Куда она уехала, при каких обстоятельствах, с какой целью. Мне,
например, известно, что она жила в Караганде и работала там инженером в тресте.
— Шура? Инженером? — Рогачева вдруг весело улыбнулась.— Вы что-то путаете.
— На инженерной должности, я хотел сказать,— поправился Федор Ефимович.— Кстати,
после окончания техникума в Алма-Ате.
— Все может быть,— весело согласилась Рогачева.— Шура — она такая!
— Какая?
— Да так я... В то время один из моих приятелей, инженер, познакомил ее со своим
товарищем, вернее — с начальником. Ну, тот, конечно, увлекся Шурой. Не без успеха, должна
сказать... хотя и старше был лет на двадцать. Он-то постоянно и уговаривал ее поучиться
немного, обещая устроить диплом.
— Что же ей мешало?
— Ничего. Она долго ходила в строительный техникум на вечернее отделение. Даже
компанию иной раз оставляла.
— И успешно?
— Не знаю. Во всяком случае Арон Яковлевич был доволен. Он в том техникуме какой-то
большой вес имел.
— Агранович? — спросил Федор Ефимович, внутренне замерев от ожидания.