Страница 18 из 86
фотографию. Ты ее не видел.
И он передал Печеркину фотографию черепа после медицинской обработки раны.
Любому, даже не искушенному в криминалистике человеку стало бы ясным, что такой
громадный пролом на черепе камнем сделать невозможно.
— Понимаешь?..
— Ну, не дрались мы,— сразу же изменил свое предыдущее показание Печеркин.—
Разругались просто. Стал он про мать опять говорить разное. Одернул я его несколько раз, а он
— назло... Подвернулась под руки тормозная колодка. Ей и стукнул... Суетин укоризненно
покачал головой.
— Крутишься ты... а куда вывернуть надеешься, не понимаю. Если ты убил его без
умысла, то, наверное, сбежал бы поскорее от этого места. А то ведь и ремешок на руку накинул,
и хоть неважно, а прикрыл свою «работу» снежком... И деньги не забыл. Все по плану!
— Не хотел я его убивать! — истерически крикнул Печеркин.— Это шадринская сука всю
дорогу мне мозги крутила!.. Уже на полдороге к Красному были, а она через каждый шаг:
«Давай!» да «Давай!»...
...На очной ставке с Коляскиной Печеркин повторил эту часть своих показаний, и тогда не
выдержала Коляскина. Все: и безобидность ее, и веселость, и простота — все слетело с нее в
мгновение. Она захохотала издевательски и зло, натянула Печеркину кукиш:
— Вот как я учила тебя убивать, бандит! Он не хотел, видите ли!.. Так на что ты в рукаве
от дома две версты штырь-то нес, а?..— И стала в оскорбленную позу: — Я и поехала-то в
Свердловск, чтобы мужика от смерти спасти, да не сумела... А перед следователем молчала, тебя
жалеючи. Теперь не стану...
Дмитрий Николаевич понял, что наступил тот самый отвратительный момент развязки,
когда уличенные преступники в животном страхе перед суровой расплатой начинают спасать
свою собственную шкуру. Все, что до этой минуты составляло их тайну, всплывало наружу. И
уже не отрицалась собственная вина, а лишь побольше выпячивалась преступная доля
соучастника. В такие минуты следователю бесполезно вмешиваться. И Дмитрий Николаевич,
как и Моисеенко, присутствовавший при этом, молча курил, прислушиваясь к последней ссоре
Коляскиной и Печеркина.
27
Да, убийство было задумано еще в Шадринске. И причиной тому стала не только давняя
ненависть Геннадия Печеркина к Афанасию Мельнику, но и деньги, которые не давали покоя
Клавдии Коляскиной. Она знала, что рано или поздно ей придется расстаться со своим
случайным престарелым любовником, но расстаться с его деньгами ей не хотелось. И она,
почуяв взаимную неприязнь Печеркина и Мельника, намеренно подогревала вспыхнувший
между ними скандал. Не лишенная сообразительности, она поняла, что Мельника лучше убить в
Свердловске, где раньше он никогда не был и знать его никто не может.
Жена Печеркина, столь самоотверженно погасившая приступ ярости мужа в Шадринске,
об уговоре Клавдии и Геннадия ничего не знала. Она лишь догадывалась, что между
окружавшими ее людьми назревал какой-то непонятный скандал, но и в мыслях не могла
допустить, что все это кончится убийством человека.
...В тот последний вечер в Соколовке Геннадий Печеркин не поскупился на выпивку и,
пожалуй, впервые в жизни был настойчив в угощении жены. Поэтому она раньше всех и
прилегла на постель, не задремав, как она утверждала, а уснув крепким сном.
Посидев за столом некоторое время, стали укладываться и все остальные: вставать
предстояло рано, до Красного пешком больше часа ходьбы, поэтому будильник поставили на
пять часов утра.
Ни Печеркин, ни Коляскина не хотели рисковать. К поезду на Красное каждый день
спешило много людей. На единственной дороге из Соколовки они наверняка столкнулись бы с
кем-то из них. Поэтому, услышав храп заснувшего Мельника, Клавдия Коляскина неслышно
поднялась с постели, подошла по мягкому половику к комоду, на котором мирно потикивал
будильник, и перевела часовую стрелку на два часа вперед...
Встали по звонку. Сборы в дорогу заняли всего несколько минут. Татьяна Печеркина
мирно спала на своей кровати.
...Ранних путников встретила густая темнота. Только с визгом била по ногам поземка.
Ветер мешал разговаривать, и поэтому шли молча.
Мельник с чемоданчиком шагал рядом с Клавдией, Геннадий Печеркин держался позади.
На пустыре метель гуляла свободнее. Клавдия то и дело поворачивалась к ветру спиной.
Мельник, уткнувшийся в воротник своего пальто, не мог видеть, как его недавняя подружка
делала нетерпеливые знаки Печеркину. Но тот молча шагал, не обращая на нее внимания.
А Клавдия начинала мерзнуть и всячески показывала это Печеркину, негодуя на него за
непонятную задержку. Она снова повернулась к ветру спиной, готова была выругаться от
досады, но на этот раз Печеркин сам махнул на нее рукой, показывая, чтобы она шла дальше.
Клавдия вздохом погасила досаду и тотчас же почувствовала, как молча повалился на нее
Мельник, мешком рухнул на дорогу. Над ним с опущенным металлическим штырем тяжело
дышал Печеркин.
— Все! — выдохнул он наконец.— С одного разу. .
— Куда его? — быстро спросила Клавдия, высвобождая из руки Мельника чемоданчик.
— Рядом выработка старая есть,— сказал, озираясь на темноту, Печеркин.— Помоги...
— Куда я в сапожках-то?! — зашипела Коляскина.— Хватит у тебя силы за обоих. Я лучше
на дороге покараулю. Вдруг кто пойдет...
— Сейчас и волки спят. Только мы с тобой...
— Ладно, ладно, ладно!.. Разговорился. Оттаскивай куда-нибудь подальше. Ты — в
валенках...
Печеркин расстегнул полушубок, снял поясной ремень, затянул его вокруг кисти руки
Мельника и молча потянул труп по снегу. Скоро он растаял в снежной темноте. Появился
неожиданно:
— Теперь давай поскорее шагать.
— Куда девал-то? — забегая вперед, спрашивала Клавдия.
— Не найти. Надежно пристроил.
— След-то остался!
— К утру заметет,— успокоил он.— Да и не больно кто по сторонам тут глядит в такую
погоду.
— А весной найдут, тогда что?
— Весной я с бульдозером как-нибудь заеду да столкну на него кубометра два и — хватит
ему.
Остаток дороги почти бежали. Отдышавшись в сенках, порадовались, что никого не
встретили. Стараясь не разбудить Татьяну, выложили из чемодана деньги. Клавдия села за стол
считать, а Печеркин, забрав чемоданчик, ушел к печке. Подбросив на красные угли пару
поленьев, он сунул в огонь документы Мельника, какие-то тряпки, наконец, затолкал и сам
чемоданчик...
— А зря мы вовсе мужика-то решили,— услышал шепот Клавдии.— Я думала, у него
тысяч тридцать, а тут всего шестнадцать...
— Заткнись! — процедил Печеркин. Клавдия сунула деньги за пазуху. Звякнула недопитой
бутылкой по стакану.
Проснулась Татьяна, спохватилась сонно:
— А где Афанасий?
— Уехал,— ответила Клавдия.
— А ты?
— Раздумала. На улице холодина поднялась, а у меня пальто старое, стежь скаталась, вовсе
не греет. Думаю, с чего это я буду зубами чакать из-за чужой нужды.— Схохотнула:— Вот
допьем с Геннадием вино, да и в Шадринск поеду. .
* * *
Печеркина и Коляскину приговорили к расстрелу. Позднее Коляскиной меру наказания
изменили, заменив тюрьмой, Печеркину в помиловании отказали.
После расстрела Печеркина его жена пришла к Суетину. Показалась спокойной.
— Посоветоваться зашла,— объяснила она.
Убийство Мельника было связано с деньгами. По этому на имущество Печеркина
наложили арест: родственники убитого могли подать иск на возмещение ущерба. Однако они от
этого отказались. Татьяна Печеркина сказала Дмитрию Николаевичу, что решила из Соколовки
уехать. Про себя ее решение он одобрил: в другом месте ей будет лучше, не говоря уж о детях,
над которыми здесь вечно бы висела опасность оскорбления. Так вот, Татьяна перед отъездом