Страница 164 из 207
Мне запомнилось это последнее слово. Я недоумевала: к
чему оно сказано? О том, что я очень хочу ребенка Лукич знает
и разделяет мое желание. Он даже как-то сказал, что к
приличному "производителю" он ревновать не будет. И
добавил при этом:
- Только не забывай о СПИДе и прочей мерзости.
Встретил меня Игорь радушно, помог снять пальто, спросил,
не холодно мне. Предложил не снимать белую шаль.
Внимательно осмотрел мой наряд и заключил:
- Очаровательно! Этот портрет я буду писать сердцем.
- А почему не красками? - рассмеялась я.
- Потому, что ты красивая. Давай перейдем на "ты", мы
же почти ровесники. Согласна?
- Давай, - без особого энтузиазма ответила я, глядя на
большой холст, стоящий на мольберте. На холсте уже слабым
контуром намечена композиция: девушка сидит в кресле,
забросив правую руку на спинку, а левая рука с букетом цветов
свободно покоится на коленях.
- Такой вариант тебя устроит? - любезно спросил он и
прибавил: - Конечно, было бы интересней, если б вместо брюк
была короткая юбка. У тебя красивые ноги. Есть у тебя такая
юбка? - Найдется. И тоже бежевая.
- Прекрасно! - обрадовано воскликнул он. - Завтра ты ее
прихватишь. Здесь переоденешься. А сегодня займемся
головой. Голова, лицо - главное. Особенно твои глаза. У тебя
глаза молодой рыси. Тебе никто так не говорил? В них что-то
есть и восточное, персианское. И какая-то неразгаданная
тайна.Усадив меня в кресло и смешивая кистями краски на
палитре, он продолжал говорить любезности, которые можно
было расценивать, как признания в любви.
- Когда я увидел тебя на теплоходе впервые, ты на меня
не произвела впечатления. Разве что пышные, густые, черные
волосы. Я на них обратил внимание просто как профессионал-
художник. Но вот когда ты запела "Не уходи, побудь со мною, я
так давно тебя люблю", тут я вздрогнул. Передо мной была
542
женщина-мечта. Мне захотелось с тобой познакомиться,
поговорить, написать твой портрет, картину. Между прочим,
после этого портрета я попрошу тебя позировать для большой
картины, давно мной задуманной. Назовем ее "Майское утро" и
будем писать на даче Лукича, на террасе... Да, но пока я искал
случая, чтоб с тобой встретиться наедине, потому как Настя
неусыпно бдила, мой старший друг и соперник Лукич обскакал
меня. Вступать с ним в соревнования я счел бестактным,
пощадил старика, уступил, отвалил в сторону, но в памяти
своей и в сердце твой образ хранил и надеялся, что наши пути
еще сойдутся. Портрет, картина и все такое. Да, в тебе что-то
есть неотразимое.
Удивительно: нечто подобное я уже слышала от Лукича.
И только от него. До Лукича никто ничего подобного мне не
говорил. Я молча слушала Игоря и мысленно представляла,
каким от него был бы мой мальчик. Рослый, стройный,
мелколицый, белобрысый... Нет, волосы могут быть мои или
нечто среднее между черными и светлыми - русые. И глаза
могут быть мои.
- У тебя сейчас счастливое выражение лица, - перебил
мои мысли Игорь. - О чем ты мечтала?
Я ответила легкой улыбкой. В половине первого он
сделал перерыв. Опять мы пили кофе с пирожными. Игорь
снова попытался осыпать меня комплементами, но чтоб
оградить от них себя, я попросила рассказать о художниках.
Что такое "авангард" в живописи?
- Авангардисты - это шарлатаны и бездари. Отсутствие
таланта они заменяют всяческой бессмысленной мазней,
уродующей реальную действительность, - ответил Игорь и
продолжал: - Вот один из таких некто Борис Алимов. Слетал на
Камчатку, но там не писал и не рисовал. Вернулся в Москву, и
по памяти создал такой шедевр: две бабы стоят раком,
упершись лоб в лоб. А на голове у них оленьи рога. Такая вот
чушь. - Но их иногда называют гениями, - сказала я.
- Называют. Такие же идиоты.
- А кто такой Сальвадор Дали? Гений или шарлатан?
- То же, что и Борис Алимов. Вот что он сам о себе
пишет в своей книге "Покорение иррационального". Послушай:
"Мне кажется совершенно ясным, почему мои друзья и враги
делают вид, что не понимают значения тех образов, которые
возникают и которые я переношу на свои картины. Как вы
543
хотели, чтоб понять их, когда я сам их не понимаю".
Откровенное признание.
- Выходит, сам не понимает, что творит, - сказала я. - Он
психически-ненормальный.
- А они все "авангардисты" чокнутые.
Игорь интересно говорил об искусстве, о художниках. И
после перерыва я взобралась на свой трон, и он работал еще
не больше часа. На этот раз холст не прятал от меня. Лицо уже
было почти написано, и мне нравилось. Пока я рассматривала
свой портрет, он быстро поставил на стол бутылку
шампанского, плитку шоколада, сыр и ветчину, приготовленную
к моему приходу. Мы выпили за успех этого портрета и за
будущую картину "Майское утро", где я буду единственным
персонажем. Между прочим, он как-то походя спросил, а могла
бы я позировать ему обнаженной для картины "Майское утро"?
- У тебя прекрасное тело, классическое.
- Откуда ты знаешь о моем теле? Ты обладаешь особым
зрением, вроде рентгена, видеть через одежду?
- Представь себе - да!
Потом он вышел из-за стола, подошел ко мне сзади и
обхватив мою голову, страстно, несмотря на мой протест,
поцеловал меня.
- Что это значит? - сухо спросила я и посмотрела на него
осуждающе.
- Это значит, что я тебя люблю, - как ни в чем не бывало
ответил он и сделал попытку повторить поцелуй. Я увернулась
и быстро встала. Он обхватил меня за плечи и крепко прижал к
себе. Руки у него оказались сильными, несмотря на худобу.
Лицо его пылало. Он тяжело дышал и как бы второпях
выталкивал из себя глухие слова:
- Я люблю тебя и хочу, чтоб ты была со мной.
- С тобой у тебя Настя, - сказала я и с силой расцепила
его руки.
- Настя мое несчастье, а твой Егорий - твое горе.
- Настя и двое ребят. А Егория не трогай. Он - мой.
- Хорошо, присядь, давай поговорим. - Он усадил меня
на тахту и сам сел рядом. - Я серьезно, это не флирт. Я готов
на тебе жениться. Я уйду от Насти. Она дура, и брак наш тоже
дурной, случайный, глупый.
- Уйдешь. А твои мальчишки, как они без отца. Ты ведь
их любишь?
- Люблю. И они меня любят. Я их с собой возьму и будем
жить вот в этой мастерской. А потом куплю квартиру. Я
544
заработаю. "Новые русские" хорошо платят за портреты, за
пейзажи.
Вдруг он обхватил меня, стал целовать и повалил на
тахту, шепча умоляющие нежные слова. Шампанское
действовало на нас обоих. Он говорил, гладя мои волосы:
- Лукич не узнает. Как он может узнать?
- Я сама ему расскажу. У нас нет тайн друг от друга. , - Да
это же глупо. Нам будет с тобой хорошо. - И тут я вспомнила
последнее слово Лукича - "производитель" и произнесла его
вслух. Игорь тот час же уцепился за это слово:
- Да, я производитель, достойный, хорошей породы. Я
сделаю тебе сына, обязательно сына. От меня бывают только
мальчики.
И он проворно уже сбросил с себя брюки и расстегнул
молнию моих джинсов. "Да, сынишка, мальчик, моя мечта, -
лихорадочно стучало в моей голове. - Лукичу не скажу, скрою.
Он же не возражал". И в это время я почувствовала на своем
животе его горячую руку, и джинсы мои были спущены до
самых пяток. И какая-то неведомая сила пронзила меня, и я в
тревоге вскрикнула: "Егор!" и одновременно сильным рывком