Страница 163 из 207
было за восемьдесят, - продолжал Игорь, не отрываясь от
дела равнодушным тоном, как бы между прочим.
Я была удивлена, у меня даже появилось сомнение,
может Игорь сочиняет. Но я не посмела раскрыть рта. Зато
Лукич, который непонятным образом как бы читал мои мысли,
и это было далеко не в первый раз, спросил:
- Это факт или легенда?
- Это факт, - уверенно подтвердил Игорь и сообщил: -
Пикассо много рисовал свою возлюбленную в разных позах, в
538
разных ракурсах и в разной манере. Поезжайте в Эрмитаж и
там вы сможете ознакомиться с целой серией этих рисунков.
Для меня это была неожиданная и приятная новость. По
сравнению с Пикассо наш с Лукичом возрастной барьер
показался не таким уж невероятным. Сообщение Игоря, как я
обратила внимание, Лукич воспринял с едва заметной, но
милой улыбкой. И чтоб не распространяться на эту тему,
сказал:
- Господин маэстро, а тебе не кажется, что модель
устала? Надо бы объявить антракт.
- Господин Народный, я бы просил вас не вмешиваться в
творческий процесс. Здесь я хозяин, и, как вам известно, лишь
в исключительных случаях разрешаю посторонним
присутствовать во время сеансов. Да и то, только когда рисую.
А когда работаю красками, посторонним вход воспрещен, -
полушутя, полу всерьез ответил Игорь и уже ко мне: -
Отдохнем, Лариса Павловна. И повернул портрет лицевой
стороной к мольберту, он не хотел, чтоб портретируемый видел
незаконченную работу.
Мы пили кофе с овсяными печениями и сыром и
разговаривали. Я все же попросила Игоря рассказать еще что-
нибудь интересное из жизни художников.
- Ну, что ж, - охотно согласился он. - Продолжим о
французах. Вы слышали о Гюставе Курбе? - Это вопрос ко
мне. Я немного смутилась. Имя это я слышала, вспомнила его
картину: женщина с красным знаменем на баррикадах.
Неуверенно сказала об этом.
- Да, это Курбе, - подтвердил Игорь. - Это был
одаренный художник реалист. А уже в то время во Франции
свирепствовала всякая формалистическая декадентская
зараза. Травили реалистов. Травила еврейская критика и
печать.
- Как и у нас, - вставил Лукич.
- Да, один к одному. Даже Бодлер, который прежде был
приживалкой в студии Курбе, и тот приложил руку к травле. Его
картины не принимали на выставки. Наполеон третий хлыстом
стеганул его "купальщицу". Дюма-сын назвал Курбе ублюдком.
Одна еврейская газетенка сообщила, что Курбе умер, и мать
художника, прочитав эту провокационную ложь, тут же
скончалась. Его посадили в тюрьму, конфисковали все
имущество. Выйдя на свободу, он покинул Францию, эту
вотчину евреев, и уехал в Швейцарию. Между прочим, в
последствии он, как и Лукич, отказался от ордена "Почетного
539
легиона", а Наполеону третьему дерзко заявил, что он не
желает вступать ни в какие отношения с государством. Мол, я -
свободный художник. А между тем, в дни Парижской Коммуны
он был в рядах коммунаров. Слава пришла к нему только
после смерти. Трагическая судьба. Как и многих талантливых
деятелей искусства, литературы, науки. За то бездари,
особенно евреи и полу евреи, всегда процветают,
поддерживаемые их прессой, критикой.
Слушая рассказ Игоря, я все больше питала к нему
симпатии. Ведь в начале он мне казался несколько
легкомысленным, не серьезным. А тут он обнаружил и
эрудицию и, главное, идейную платформу.
- Вот ты сказал о полукровках, - заговорил Лукич. - А
известно ли вам, что в России уже появилась новая
национальность - вот эти самые полукровки: мать - еврейка,
отец - русский и фамилия отпрыска, конечно, русская. Но
Россию они не то что не любят, ненавидят. Все эти чубайсы,
явлинские, боровые. Это нация господ. Она уже покорила
Россию, захватила власть. Вначале, в советское время, она
овладела культурой, наукой, юриспруденцией, медициной.. а
теперь и экономикой и всей властью.
- Бедная Россия, - сказала я. - Трагическая судьба.
Россия крепла и развивалась на продолжении всей своей
истории в непрерывных битвах с внешним и внутренним
врагом. Половцы, печенеги, хазары. Всех их она перемолола.
Потом Орда. Она не исчезла, она отступила, рассеялась. А
Россия ширилась на Восток и на Запад, осваивала свободные
земли, очищала свои исконные от пришельцев. Вспомните:
шведы были под Полтавой, поляки в Москве, и французы, и
немцы. Объединяла славян православная Русь сначала
единокровных: великороссов, малороссов, белороссов. А
затем и других народов объединила в СССР. И победила. Но
вот появились новые оккупанты изнутри, пятая колонна -
евреи. И поставили Россию на колени, распяли. И я не вижу
спасения. Потому что нет народа, нет у людей чувства
гордости, национального самосознания. Их окутали ложью,
черное выдали за белое, и русские люди не знают, кто же их
главный враг. И коммунисты, радетели за народ, стесняются
назвать имя главных врагов и России, и всего человечества -
сионистов.
Так за кофием быстро пролетело время, Игорь объявил:
- Продолжим, - И глядя мне прямо в лицо каким-то
новым, ласковым взглядом, озорным и таинственным,
540
прибавил: - Потерпите еще полчасика, и ваш очаровательный
образ войдет в историю.
Эти последние полчаса прошли незаметно, Игорь
работал с веселым оживлением, рассыпал анекдоты и совсем
неожиданно объявил, протянув мне руку:
- Прошу вас сеньорита Лариса оставить свой трон и
спуститься на грешную землю, чтоб лицезреть, как будет
поставлен последний штрих.
Он подвел меня к мольберту и в правом нижнем углу
поставил свою подпись всего два "Юю" и дату. Я смотрела с
радостным удивлением на свой портрет и находила его
удачным, о чем и сказала вслух, вопросительно взглянув на
Лукича. Он одобрительно кивнул головой, а я сказала Игорю
"спасибо" и поцеловала его в щеку.
- О! Сеньорита! - воскликнул дурашливо Игорь. - Этот
поцелуй нужно закрепить несмываемым лаком на долгие
времена. - Он взял какой-то флакончик и брызнул себе на
щеку. Думаю, что это был одеколон, а не лак, потому что
рисунок, чтоб не размазать уголь, он брызгал из другого
флакона.
Лукич достал из своего кейса бутылку шампанского,
водрузил ее на стол, потом извлек коробку шоколадных конфет
и, обращаясь к Игорю, сказал:
- Доставай фужеры. И самые шикарные, из хрусталя.
Твой бесценный труд, твой шедевр мы закрепим брызгами
божественного напитка. Я думаю положено удачное начало.
Главный портрет впереди.
- Если нам в работе не будут мешать посторонние
зрители, - с лукавой улыбкой уколол Игорь.
- Не будут, - заверил Лукич и прибавил: - А этот портрет
мы заберем сейчас. Потом рассчитаемся.
- Не терпится? - заметил Игорь. - Значит понравился. Я
рад. Откровенно говоря, я побаивался оценки Лукича: ему
трудно угодить.
На этот раз я позировала в серебристой с блестками
блузке и черной в крапинку юбке. Игорь поинтересовался в чем
я буду позировать завтра.
- А в чем бы вы посоветовали? - спросила я.
- Да в чем-нибудь поярче, поконтрастнее, - ответил он.
- Например: кремовые джинсы и розовая безрукавка, -
предложила я.
- Гадится. Даже очень: черные волосы, розовое и
кремовое. Работать будем все светлое время, учитывая, что
541
его в январе не так еще много. Начнем в одиннадцать и
закончим в три. Идет?
- Вам видней. Я согласна.
Дома Лукич предупредил:
- Похоже он глаз на тебя положил. За ним такое водится.
- И после долгой паузы почему-то молвил: - Производитель.