Страница 147 из 207
врывалась серая, будничная проза. Любовь Дмитриевна его не
понимала. Но разве это серьезное препятствие для настоящей
любви? Эмиль Золя говорил: "Ненавидеть - значит любить,
значит ощущать в себе душу пылкую..." Гюго безумно любил
свою жену Адель, боготворил ее, возможно так, как я
боготворю Ларису. Неглупая женщина Адель была довольно
откровенна со своим знаменитым мужем. Однажды она
сказала своему обожателю: "Виктор, я должна тебе сказать,
что напрасно ты полагаешь, будто я стою выше других
женщин... Признаюсь тебе, твой ум и талант, который,
возможно, есть у тебя, я, к несчастью, не умею ценить, не
производит на меня ни малейшего впечатления". Но тем не
менее Адель так же горячо любила своего Виктора.
Конечно, Лариса не скажет мне то, что сказала жена
Гюго. Лариса ценит меня как артиста. Но сможет ли она
полюбить меня? Пока что этот вопрос остается открытым.
Трезво смотреть на наши отношения, имея в виду возрастной
барьер, я не могу. Рассудок и любовь - не совместимы. Любовь
безумна и неуправляема, как стихия. Это шквал огня, нежности
и страсти. Чтоб понять истинное отношение Ларисы ко мне, я
перечитал пушкинскую "Полтаву". Я выучил эти очень важные
для меня строки: "Что стыд Марии? Что молва? Что для нее
мирские пени, когда склоняется в колени к ней старца гордая
глава. Когда с ней гетман забывает судьбы своей и труд и шум,
иль тайны смелых, грозных дум ей, деве робкой открывает?"
Меня покоробило слово "старец", сказанное Пушкиным не
486
однажды. "Мария нежными очами глядит на старца своего".
Нет, я и не гетман и не старец, - я сердцем юн и молод духом.
Меня умиляет юная Мария: "Я позабыла все на свете. Навек
однажды полюбя, одно имела я в предмете: твою любовь. Я
для нее сгубила счастие мое, но ни о чем я не жалею".
Прочитав это, я спросил мысленно Ларису: а ты, родная, не
губишь ли счастие свое, связав свою судьбу с моею? Образ
Ларисы, который сложился у меня от встречи на теплоходе и
первой нашей интимной ночи в день ее рождения, оставался
неизменным. Внешне строгая, даже суровая, иногда хмурая,
поэтому кажется лишенная улыбки. Улыбка ее мгновенная, как
вспышка молнии, яркая, искренняя, естественная,
обнажающая крупные белые зубы. Голос густой, высокий,
уверенный, слова чеканные, как приказ. Говорит медленно,
спокойно, как бы взвешивая слова. Несуетлива, от чего
кажется даже немного флегматичной. Свои эмоции скрывает,
не выбрасывает на показ. Но внутри - вулкан огня,
нерастраченных чувств. Он виден только в зеленовато-
янтарных колючих глазах, в пронзительном, цепком взгляде.
Необыкновенные глаза! Такие не забываются. В них хочется
смотреть, как в светлый родник, и любоваться. Ее нельзя
назвать красавицей в смысле длинноногих и длинношеих
куколок, именуемых "мисс года". Меня никогда не привлекали
женщины, у которых единственным достоинством была их
смазливая внешность. Для меня женщина - это воплощение
душевной красоты и возвышенной гармонии. Это венец
блаженства, всего сущего. Любовь - это моя религия, без
которой жизнь неполноценна. Ну, а коль любовь - религия, то
женщина - божество. Нечто подобное десять лет тому назад я
нашел в Альбине. После капризной, взбалмошной Эры она
мне казалась воплощением доброты и порядочности и,
несмотря на ее слабости, от которых никто не застрахован, я
любил ее и уже согласился с мнением, что мечты о единении
душ напрасные иллюзии.
И вот я встретил Ларису. Она не была похожа на Альбину
ни внешностью, ни самым главным - характером, душой. В ней
я нашел именно то единение душ, о котором всю жизнь
мечтал, нашел, к великому сожалению, на склоне лет -
вселенскую гармонию, нежность и пламя, полное
единомыслие по главным вопросам жизни. Есть у нее
слабость, которая меня очень огорчает, но о ней я узнал
только в нашу последнюю встречу. Она курит. Я сам когда-то в
юности баловался сигаретами, но потом бросил раз и
487
навсегда. На курящих женщин смотрел всегда, как на
порочных, вспоминая французов, которые говорят, что
целовать курящую женщину все равно, что лизать пепельницу.
Сказано хлестко, как пощечина. Лариса дала мне слово
избавиться от дурной привычки. Надеюсь, что у нее хватит
характера и силы воли сдержать данное слово.
Наши отношения, наша близость что-то перевернула во
мне самом, - я это почувствовал, - в характере, в привычках,
даже в физическом самочувствии, словно влили в меня какой-
то сильнодействующий эликсир. Я стал другим. Появился
новый смысл в жизни, новый стимул. Как-то недавно я
перечитал Некрасова "Русские женщины" и совсем по-новому
воспринимал образы Екатерины Трубецкой и Марии
Волконской. Я понял, что эти дворянские женщины суть
явления мировой истории. В былые времена таких
канонизировали. Для меня они явились, как идеал вселенской
любви. Они совершили подвиг во имя любви. Они не были
единомышленниками своих мужей и добровольно разделили
их трагическую судьбу не ради идеи, а во имя любви. Их
подвиг - апофеоз любви чистой и светлой, ее торжество.
После Некрасова я прочитал любовную лирику Гете,
который в семьдесят четыре года влюбился в
шестнадцатилетнюю Ульрику и сделал ей предложение выйти
за него замуж. Помешали родители девушки. Итогом этой
любви был цикл прекрасной лирики. Обращаясь к любимой, он
писал: "А мне любовь лишь твоя нужна, дает мне радость и
жизнь она... Тревожное счастье - вершина мечты. Любовь - это
ты". Вот так и я с чистым сердцем могу повторить эти слова
великого Гете своей родной Ларисе: любовь - это ты.
Вчера после ее звонка на радостях я запел. Сегодня с
утра я пошел в лес на тихую охоту, то есть по грибы. Грибная
охота - это моя страсть. Я - грибник профессионал. Я не из тех
горожан, которые не могут отличить ложных опят от
настоящих, не съедобных или скрипиц от подгруздя. Я люблю
и лесные шампиньоны, - иногда они попадаются в нашем лесу,
и молодые, свежие дождевики. Нынешний год оказался скуп на
грибы: белых было немного и подберезовики тоже не
побаловали меня. Осталась надежда на опята. Вчера я набрал
две корзины. И удивительно: почти все собрал с деревьев.
Впервые встречаю, чтоб опята росли на живых, не поваленных
деревьях. Да так высоко забрались, метра на два от корня по
стволу.
488
Лес - моя стихия, мой душевный исцелитель, бальзам. В
лесу хорошо и спокойно душе и мыслям, - они текут плавно,
неторопливо, воскрешая в памяти эпизод за эпизодом, как
хорошее, так и плохое. Сейчас думалось только о хорошем - о
Ларисе. Почему я так волнуюсь перед каждой встречей с ней?
Прежде со мной такого не случалось, разве что в годы юности.
Я ничего не знаю о ее чувствах: кого она видит во мне, каким
видит свое будущее? Кто я для нее: друг, единомышленник,
любовник? Или все три вместе? Кто она для меня?
Возлюбленная, при том вечная. Я ей об этом уже говорил. Она
смолчала. Она вообще скупа на слова о своих чувствах. Значит
ли это, что их вообще нет, а есть обыкновенное женское
любопытство? Но не может же она ради любопытства так
часто срываться из своей Твери, мчаться в Москву с одной
только целью - встретиться со мной и остаться у меня
ночевать. Ей нужен муж. Гожусь ли я для этой роли? Она не
ответила, промолчала. Конечно, разница в летах - огромная,
но преодолимая преграда. Преодолимая по-моему. А так ли