Страница 145 из 207
глаза его потеплели.
- Может лучше вина? - очень мягко спросил он.
- Я не пью красное вино, лучше коньяк, - настояла я. Он
налил мне в серебряную рюмочку коньяк, бокал наполнил
пепси и с любопытством ожидал, что будет дальше. - А себе
почему не налили? - спросила я, пряча лукавую улыбку. Он, не
говоря ни слова, налил себе коньяк и осторожно стукнув своей
рюмкой о мою, молча выпил до дна, потом сделав глоток
пепси, встал из-за стола и отошел к окну, выходящему на тихую
улицу.Я смотрела на его широкую монолитную спину и
казалось, чувствовала ее напряжение. Мне захотелось
прикоснуться к ней и снять, разрядить это напряжение. Я
тихонько подошла к нему и осторожно, чтоб не спугнуть,
положила ему руки на плечи. Он не вздрогнул, он стоял
гранитным монументом, не шелохнувшись. Бесчувственный
камень. Вдруг он круто повернулся, и лица наши оказались
рядом. Он сильно, но ласково обнял меня и прижал к своей
груди, и мне не было ни больно, ни страшно, потому что в его
действиях я чувствовала силу и нежность, которой прежде не
испытывала. Я, как обессиленная, и не пыталась противиться,
отдав себя в его власть. Я была, как во сне, и все
последующее произошло, как сон. Я опомнилась лишь лежа на
479
широкой кровати совершенно обнаженная. Я только
чувствовала его горячие губы и мягкие, нежные руки,
касающиеся моего тела. Трудно передать словами мое
ощущение и состояние. Но это было нечто новое, доселе мне
незнакомое. До Лукича я знала только двух, о которых уже
говорила. Там был просто акт, животное совокупление, дань
похоти. Здесь же все совершенно другое. Одно его
прикосновение, нежное, как дуновение теплого ветра,
разливало по всему телу сладостный бальзам и погружало в
приятный, пронизывающий все тело зной. Его руки,
обнимавшие меня, были удивительно мягкими, ласковыми,
нежными, и кожа его тела была шелковистая, что я невольно
сравнила ее с грубой, потной, отталкивающей кожей его
предшественника. Он тихо шептал:
- Помнишь, ты пела: я поцелуями покрою уста и очи, и
чело? Я покрою гораздо больше.
И он целовал мои плечи, шею, уши, глаза, нос, груди,
называя их лебедями, и уже не оставалось сантиметра моего
тела, где бы не касались его горячие губы. Откровенно говоря,
я не ожидала от него такой страсти и силы. Он был неутомим.
Да, он был тот, о котором я мечтала, он превзошел все мои
грезы. О своих чувствах я не говорила вслух, я только
радовалась и удивлялась неожиданному открытию. Я слушала
его нежные слова любви.
Мы встали размягченные, выжатые, но довольные,
счастливые, пили кофе и коньяк и снова шли в спальню, и все
продолжалось. Не помню, то ли за столом, то ли в спальне он
сказал:
- Я говорил тебе о своем прошлом, ты знаешь об
Альбине. Я не спрашиваю о твоем и не хочу знать. Мы начнем
с нуля создавать свое, наше будущее. Ты согласна?
Я шептала "да" и прижималась головой к его широкой,
горячей груди, а он погружал свое лицо в мои волосы и просил:
- Пожалуйста, родная, называй меня на "ты", а то мне
как-то неудобно.
- Не сейчас, не торопи, потом это придет само собой,
попозже. - Он часто повторял слова "любимая", "родная",
"небесная", которые были для меня непривычными. Все это
вызывало во мне удивление, любопытство, привязанность и
досаду на свое сдержанное привыкание, неловкость от того,
что даже возможна подобная связь и такие отношения. У меня
рождалось чувство благодарности ему за понимание, за
открытую, распахнутую душу, за то, что я могу делиться с ним
480
своим сокровенным и что он может так же тонко чувствовать,
как и я. Меня прельщало его благородство, возвышенность его
души. Он говорил:
- Любовь не стареет. Она не знает возраста. Стареет
плоть, а любящая душа всегда молода. Любовь - это поэзия,
это свет. У любви нет предела. Красота тела недолговечна.
Красота души - бессмертна. Главное в человеке - величие
души. Если этого нет - он ничтожество. - И я верила в величие
и красоту его души. Я верила каждому его слову, сказанному
искренне, с убеждением. Но я сказала:
- Вы говорите, что любовь это огонь, пламя. Но пламя
когда никогда все же гаснет. Так и любовь? Говорят, вечная
любовь - несбыточная мечта? Как вы считаете?
- Это зависит от человека. У кого-то несбыточная. У
меня сбыточная. Даже если ты захочешь, - не дай бог, -
оставить меня и больше не встречаться со мной, я все равно
буду тебя любить. И любовь свою унесу в могилу. Потому что
ты послана мне - пусть с огромным опозданием - из
Вселенной.
- Потому, наверно, и опоздала, что издалека шла, -
радостно сказала я. Незаметно подкрался вечер.
- Мне пора собираться в Тверь, - с сожалением сказала
я, глядя на него умоляюще.
- Как?! - воскликнул он. - А ты не можешь остаться?
Этого я и ожидала.
- Могу, - тихо согласилась я. - Только позвоню родителям.
Предупрежу.
Потом я, как и обещала, позвонила Лиде, когда Лукич
удалился в ванну.
- Лидочка, дорогая, все как во сне. Сверх всех ожиданий.
У меня слов нет, одни восклицания. При встрече расскажу. Я
остаюсь у него на ночь.
Лукич вышел из ванной в одних плавках. Я прильнула к
нему и поцеловала. Спросила:
- Я слышала в ванной вы с кем-то разговаривали?
- Это я стихи читал. О любви. Они меня заполнили до
краев и требовали выпустить на люди, - возбужденно ответил
он, а я сказала:
- Но в ванной людей не было. Кому вы читали?
- Естественно, тебе.
- Но я не слышала. Вам придется повторить.
- С удовольствием.
Я раб твой, - я тебя люблю.
481
Лишь только я тебя увидел -
И тайно вдруг возненавидел
Бессмертие и власть мою...
Что без тебя мне эта вечность?
Моих владений бесконечность?
Пустые звучные слова,
Обширный храм без божества...
Всечасно дивную игрою
Твой слух лелеять буду я...
Я опущусь на дно морское,
Я поднимусь за облака,
Я дам тебе все, все земное -
Люби меня.
Прочитав лермонтовские строки, Лукич сказал:
- Проживи он хотя бы до пушкинского возраста, он мог
бы много сказать потомству. Он убит, не достиг творческого
расцвета, убит если по-теперешнему - в юношеском возрасте.
- Так пылко о любви могут писать только юноши, -
заметила я.
- Ну почему же? А вот далеко не юный гений и не
профессиональный поэт Микеланджело, сгорая от любви, тоже
обращался к поэзии. Он писал:
Любовь мне не дала успокоенья.
Амур несет то радость, то страданье,
Смущая душу тщетными мечтами.
Но образ дивной жрицы
Мне греет сердце, будоражит кровь,
Я верю: смерть не победит любовь!
Дивная жрица - это ты, несравненная Чайка. Я
обращаюсь к тебе словами великого ваятеля:
Раз сердце неделимо пополам,
Я целиком тебе его отдам".
Ну как? Возьмешь целиком?
Он весь искрился и цвел. Меня удивляла его юная душа.
Никакого возрастного барьера, которого я опасалась, между
нами не было и в помине. Я спросила:
- А вы сами никогда не сочиняли стихи?
- Только раз в жизни. Один единственный раз. И то
экспромт, перед твоим приходом ко мне. Когда ждал тебя.
- А почему же молчите, не обнародуете?
- Они примитивны, не достойны твоего величия.
- Давайте послушаем, - попросила я. И он прочитал: